Александр Керенский. Демократ во главе России
Александр Керенский. Демократ во главе России читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
В этом отрывке из «Записной книжки» Бунина наличествует масса слов, взятых в кавычки, то есть, по его мнению, не отвечающих реальности. В конце «Записной книжки» он приводит цитату из посмертного дневника Леонида Андреева, писателя истинного и принципиального, с которой я абсолютно согласен: «Вот еще Горький… Нужно составить целый обвинительный акт, чтобы доказать преступность Горького и степень его участия в разрушении и гибели России… Но кто за это возьмется? Не знают, забывают, пропускают… Но неужели Горький так и уйдет ненаказанным, неузнанным, „уважаемым“? Если это случится (а возможно, что случится) и Горький сух вылезет из воды – можно будет плюнуть в харю жизни!»
Взялся за это Иван Алексеевич Бунин… Но известно, что он двадцать лет находился в дружеских отношениях с Горьким, роман которого «Жизнь Клима Самгина» обогатил русскую литературу. Понятен гнев Бунина по отношению к талантливому писателю, изменившему революции и поддержавшему Октябрьский переворот. Иван Алексеевич, порой весьма резкий в своих оценках, не милует и Александра Федоровича Керенского в «Дневнике 1917–1918 гг.»: «Зашел в контору… взял „Раннее утро“. Прочел первый день московского совещания. Царские почести Керенскому, его речь – сильно, здорово, но что из этого выйдет? Опять хвастливое кресноречье, „я“, „я“ – и опять и направо и налево».
Это о попытках Керенского объединить все партии демократического толка. Со стороны они действительно кажутся странными, многим непонятными. Раздражает «хвастливое красноречье», постоянные «я», «я», а это не что иное, как желание утвердиться политиком, берущим лично на себя ответственность за предлагаемое и сделанное, за судьбу громадной страны. Чересчур явный до экстравагантности темперамент часто захлестывал Александра Федоровича и справедливо виделся мастеру слова излишним, впрочем, как и «царские почести» – результат исключительной популярности Керенского. В «Окаянных днях» Бунина, которые были напечатаны после 1917 года, есть своеобразная и точнейшая характеристика Ленина, который приехал в Петроград и поселился в доме еще недавно приближенной к царскому двору балерины Кшесинской, в доме, который ему «никогда не принадлежал», и мудрое предостережение Керенскому колоритной сценкой из сельской жизни: «Лето 1917 года. Сумерки, на улице возле избы кучка мужиков… речь идет о „бабушке русской революции“. Хозяин избы размеренно рассказывает: „Я про эту бабку давно слышу. Прозорливица, это правильно. За пятьдесят лет, говорят, все эти дела предсказала. Ну, только избавь Бог до чего страшна: толстая, сердитая, глазки маленькие, пронзительные, – я ее портрет в фельетоне видел. Сорок два года в остроге на цепи держали, а уморить не могли, ни днем, ни ночью не отходили, а не устерегли: в остроге и то ухитрилась миллион нажить. Теперь народ под свою власть скупает, землю сулит, на войну обещает не брать. А мне какая корысть под нее идти. Земля эта мне без надобности, я ее лучше в аренду сниму, потому что навозить ее мне все равно нечем, а в солдаты меня и так не возьмут, годы вышли…“ Кто-то белеющий в сумраке рубашкой, „краса и гордость русской революции“, как оказывается потом, дерзко вмешивается: „У нас такого провокатора в пять минут арестовали бы и расстреляли!“ Мужик возражает спокойно и твердо: „А ты хоть и матрос, а дурак… Какой же ты комиссар, когда от тебя девкам проходу нету, среди белого дня под подол лезешь?..“ Из-под горы идет толпа ребят с гармониями и балалайкой:
Думаю: «Нет, большевики-то поумнее господ Временного правительства! Они недаром все наглеют и наглеют. Они знают свою публику».
Пожалуй, популярность Керенского, вполне заслуженная, эйфория успеха затмевала для него «толпу ребят», за вдохновенными лицами своих единомышленников из народа не разглядел внимательно, не изучил серую, безликую толпу, жившую по своим законам стадности, в которой легко возбудить самые низменные инстинкты. Брось ей клич: «Грабь награбленное, оно будет твое», и толпа, опьяненная обещанием легкой наживы, сметет на своем пути все и всех.
Взор ее туп и страшен, как у хищного, дикого животного, она бессердечна и безумна, а если вооружена, то опаснее любого зверя, тем более когда ее дрессировщик хитер и коварен. Скажет: «Сковырнем Керенского!», «Первая пуля – Керенскому!» – сковырнут и пошлют пулю в лоб, как большевик Юровский царю.
Александр Федорович «обошел» толпу, не возглавил ее и не растворился в ее массе. Он пытался достучаться до сердца народа, неравнодушного к судьбе отечества.
В его личном архиве, хранящемся в библиотеке Гуверовского института, лежит весьма критическое письмо – крик души русской писательницы Павлы Тетюковой. История его появления там весьма любопытна. Письмо отправлено Керенскому в июле 1917 года. Получил ли он его тогда – неизвестно. К письму приложена объяснительная записка, под которой стоят инициалы «М. Б.» Возможно, ее автор – старый друг Керенского, бывший русский адвокат Василий (Базиль) Маклаков, очутившийся после Февральской революции во Франции. Возможно, кто-то другой. В любом случае – без согласия Александра Федоровича письмо не могло оказаться в его архиве. Вот эта записка, предваряющая письмо: «Занявшись разборкой архива русской писательницы Павлы Тетюковой, среди множества заметок, записей, статей я натолкнулся на конверт, пожелтевший от времени, с какими-то бумагами. Осторожно вынув несколько исписанных листов, тоже пожелтевших, я поразился, прочтя обращение на первой странице: „Министру Социалисту г. Керенскому“. История письма такова. Павла Тетюкова находилась в Петербурге, когда началась революция. Навидавшись всяких ужасов, она с трудом вырвалась из города на Сибирском экспрессе. Поезд повез ее по Восточно-Китайской железной дороге. Испытав ряд приключений (о них тоже есть записи), она добралась к себе на цементный завод на станции Заиграево, что между Иркутском и Читой. События угрожающе нарастали, и тогда Павла Тетюкова решила написать письмо Керенскому. Письмо ее было написано карандашом, и поэтому она обратилась с просьбой переписать его к служащему конторы завода, сыну одного из бывших ссыльных, Гришеньке Краевскому, обладавшему каллиграфическим почерком. (Гришенька, Петюшка… ласковое, нежное выражение имен в те времена, когда еще человек человеку не был объявлен другом, товарищем и братом. – В. С.) Ознакомившись с содержанием письма, он пришел в ужас: «Как, самому господину Керенскому? Нет, не могу. Если даже выгоните со службы, даже тогда не перепишу!» Его не выгнали. В городе Иркутске жил нотариус Александр Иванович Туманов, который вел дела завода и часто там бывал. Но и он категорически отказался помочь Тетюковой. Тогда она, не видя никакой другой возможности, хотя ее почерк был не всегда разборчив, старательно переписала письмо, от слова к слову пальчиком водя, и послала г. Керенскому. Теперь, значит, 52 года тому назад (в 1969 году – В. С.), я нахожу, что это письмо следовало бы придать гласности уже хотя бы потому, что, как я убежден, это ЕДИНСТВЕННАЯ РУССКАЯ ЖЕНЩИНА, решившая открыто и страстно стать в то смутное время на защиту своей родины. М. Б.».
«Министру Социалисту г. Керенскому.
Станция Заиграево, июль 1917 г.
Передо мною номер газеты, где черным по белому напечатано: «Министр Керенский обратился к Церетели с просьбой сохранить за собою один из портфелей».
Читаешь и недоумеваешь. В былые «скверные» времена до революции, читая о назначении лиц, ни по своему образованию, ни по наклонностям, ни по специальности не отвечающими данному назначению, разводили руками и думали: вот что значит своя рука – владыка. Приказ сверху – и неподготовленный человек садится на ответственный пост и губит дело. Ты должен молчать, а за протест тебя шпики потащат в тюрьму, даже не подслащенную, как ныне, геранями на окошечках, а министр останется на месте и будет чинить то же зло.
Наступила новая эра. Казалось, теперь все пойдет иначе. И первое министерство (правительство. – В. С.) давало на это надежды. Но как удар грома – приказ № 1 Совета рабочих и солдатских депутатов. (Приказ вышел за два дня до образования правительства. Керенский, как министр юстиции, утвердил его. – В. С.)
Никогда не задававшаяся целью осчастливить Россию, если бы я подписалась под такими приказом, то немедленно приказала бы себе отрубить руку, обрекшую сотни тысяч жизней на гибель и преступления. Нельзя было не знать, что вызовет этот приказ в темной массе. Всякий размышляющий человек должен был понимать, к чему он приведет в офицерской среде. Результаты налицо. Буря аплодисментов издавшему, сочинившему и санкционировавшему миллиарды плевков, оскорблений ни в чем не повинным офицерам всех рангов, заслуженным, раненым, имевшим за храбрость золотое оружие.
Второй шедевр – амнистия преступного элемента, свободный проезд этого элемента во всех классах по всей России. Опять десятки тысяч поджогов, убийств, грабежей. Опять напрасно загубленные тысячи людей, борющихся с этим преступным элементом, но… аплодисменты, аплодисменты и аплодисменты каторжников, убийц и бродяг по адресу «освободителя» (речь идет об амнистии всех политических заключенных, в том числе большевиков, среди которых действительно было немало убийц. К примеру, большевик Ермаков, расстрелявший царскую семью, был каторжником, сосланным в Сибирь за убийства и ограбления. – В. С.).
Великодушие по адресу Финляндии – и снова аплодисменты. Мир без аннексий и контрибуций – непротивление этому лозунгу. Уход Милюкова, Гучкова. Ваше великодушие – скатертью дорога, плакать или жалеть не будем. И затем рассовывание портфелей кому попало и как попало. Бегство армии. Ваше красноречие. Из трудности или каких-либо иных причин – дифирамбы по Вашему адресу с уверенностью, что Вы поднимете дух армии, двинете ее на врага своим красноречием. Вы двинули, но ту часть, которая гибла уже от приказа № 1, которые пошли бы и без Вашего красноречия. Я, женщина, видела в приказе № 1 только провокацию, могущую привести Россию к гибели. Как же просмотрели это Вы, люди, приготовившиеся к лепке новой России. Если я хочу вышивать какую-нибудь картину или лепить статую, то намечаю заранее тип, контуры, размеры. Иначе мои сотрудники: один вылепит торс Венеры, другой – ногу пигмея, третий – шлем римского гладиатора, четвертый даст в руки моей статуи букет хризантем, а пятый оденет в костюм от Пакена. К тому же я сама вылеплю ей голову Козимо Медичи. Это и будет та самая картина, план которой не был заранее намечен.
Ни один из вас не осмеливался перечить другому, какую бы несообразность ни проводил другой в жизнь. Вы боялись шатать друг друга, ибо вас уже шатал С. С. и Р. Д. Эта же боязнь заставила держать под спудом документы о Ленине, доставленные Переверзевым. Результаты налицо.
Разрушение железных дорог шло столь энергичным темпом, что мы теперь находимся если не на краю гибели, то уже в самой трясине. Нужна крепкая рука, которая могла бы заставить опомниться заблудшую овцу – мастерового, решившего, что весь мир для него.
Телеграммы срочные идут по 18 суток. Министерство почт и телеграфов, не имевшее до сих пор министра, никогда не приходило в такой упадок (министерства такого не было. Имеется в виду сфера почт и телеграфов. – В. С.). Церетели очень неглупый человек, идеалист, безусловно честный человек, хотя бы потому, что имел мужество осознать свои ошибки, прекрасный, зажигающий оратор и никакой министр. Там нужна вдумчивая канцелярская работа, а не полет фантазии. Зачем заставлять человека, владеющего кистью художника, колоть дрова. Результаты и тут налицо.
Министр иностранных дел… Но ведь, право, недостаточно говорить «пардон» и «мерси», чтобы получить основание быть этим министром (говорится о М. И. Терещенко, обладавшем прекрасными светскими манерами. – В. С.). Правда, иностранные державы почти прекратили с нами всякие отношения, и потому этот пробел не так заметен.
Бог простит, вероятно, министра Чернова за все то зло, которое он и Шингарев причинили России своими мудрыми распоряжениями, а главное – непротивлением злу (В. М. Чернов – министр земледелия Временного правительства второго состава, прозванный «мужицким» за ставку на «крепкого» мужика. А. И. Шингарев – предыдущий министр земледелия. – В. С.).
Уже середина июля, а пробужденная большевиками деревня Нееловка, крепко вцепившись в глотку деревни Гореловки, шаром катаются по окрестным помещичьим землям, боясь хоть пядь уступить друг другу, мешая и помещику сеять, и самим работать на своей земле. Будем пухнуть с голода, что уже теперь практикуется во многих местах. Еще один результат.
Смертную казнь возобновили, но когда?.. Когда сотни тысяч лучших сынов России были загублены безответственными солдатами в Кронштадте, Гельсингфорсе, Або и проч. и на всех фронтах, солдатами, стрелявшими в своих офицерах за честный призыв на борьбу (приказ № 1, не ты ли виновник этого?).
Так протекали Ваши счастливые дни среди аплодисментов, пока в них не ворвались жутким диссонансом звуки пулеметов на улицах Петрограда. Это было ответом на благородное непротивление злу – Ленинской пропаганде, которую культивировали власть имущие, как некий махровый платок. Пожали и плоды своих рук, защищавших всей силой власти Ленина – как бы кто его не обидел, не выселил из дворца Кшесинской.
Вы сами чуть не были арестованы, Чернов избит, и вдруг оказалось, что выгнанный за превышение власти ген. Корнилов (он осмелился вытребовать для охраны две роты без санкции С. С. и Р. Д.) был на сей раз слаб. Дело коснулось вас. Воспитанные по Вашей указке люди хотели арестовать Вас же. Вы бежали. Они вздули своего же собрата Чернова, буржуев-министров, увы, уже не существовало.
Еще фраза, характеризующая, как обстоит дело в армии. «Солдаты, расстреляв все патроны, отбивались штыками и камнями против пулеметов и пушек» – так гласит донесение в газете Изв. С. С. и Р. Д. А что думает военный министр?
Будьте милостивы к России, осознайте свою непригодность как министр и дайте ген. Корнилову возможность исправить испорченное четырьмя месяцами полной неразберихи. Отдайте Колчаку пост военного министра, ну, будьте милостивы к России, дайте ей возможность оправиться. Вы – человек даровитый, талантливый, Вы найдете, куда применить свое дарование, кроме военного и морского дела, вам незнакомого.
Ведь все здравомыслящие люди России с ужасом смотрят на дилетантов, играющих Россией, но боятся говорить, ибо за Вами власть, и, может быть, мне предстоит за это откровенное письмо любоваться геранями в облагороженной камере тюрьмы.
Но все равно, больше нет сил молчать. Чаша терпения переполнилась. Ведь наука ваша происходит на живом теле России и Ея населения. Закричат люди криком: дайте порядок, дайте возможность жить и дышать не только каторжникам и убийцам!.. Вам аплодировали, пока вы обещали и разрешали, но вот вы разрешили всё, больше ни давать, ни обещать нечего… и по Вашему адресу посыпались проклятия за обманутые мечты.
Павла Тетюкова».
