Обнаженный меч

Мороз и коней разукрасил под стать всадникам. С отяжелевших пышных грив, с конских хвостов, завязанных в узлы величиной с кулак, свисали гроздья сосулек. Будто наряжалыцица Ругия этош ночью на крыльях Феникса прилетела из Золотого дворца и небывало разукрасила и всадников, и коней.

До Билалабада оставалось недалеко. Снег становился все глубже и глубже. Буран не унимался. Хрустя снегом под копытам, усталые кони продвигались вперед, часто спотыкаясь, по грудь утопая в снегу. Всадники щелкали плетками:

- Ну, проклятая, не спотыкаться!

- Вставай, мы отстали от Бабека.

- Вот так, хороший конь плетки не дожидается.

Кони вздрагивали от ударов плеток, поспешно поднимались, отряхивались и, закусив удила, устремлялись вперед.

Отпечатанные на дороге путаные следы то и дело заставляли Бабека спешиваться. Они были уже трудно различимыми. Даже сам Джавидан не разобрался бы в них. Бабек растерялся. Он разгреб руками свежий снег и внимательно всмотрелся. Заметил замерзший след подкованного коня. След был глубоким. Видимо поклажа лошади была тяжела: "Ну, старый лис, я же сказал, что тебе больше не удастся обхитрить нас. Я твою шкуру и у скорняка узнаю... Это те самые следы, что я недавно видел".

Ни у кого не оставалось сомнений. Все согласились с Бабеком.

- Что тут скажешь, парень прав, это - конский след. К тому же он тянется к Билалабаду, -проговорил Шибл и, похвалив Бабека, добавил: - Надо быть настороже.

Всадники горячили своих коней, однако угнаться за Бабеком не могли. Под ударами ветра дрожащие у дороги голые ветки гранатовых кустов пели на тысячу ладов. Они заливались, как свирели. Наконец всадники, с трудом одолев Гранатовое ущелье, добрались до родника Новлу. Родник по-прежнему журчал, вода тихо струилась в заснеженный желоб.

Уже рассвело. Несмотря на то, что снег шел, не переставая, все шокруг было отчетливо видно. Бабек задумчиво смотрел на свою деревню. Гарагашга выказывал нетерпеливость, фыркал, рыл снег, ггрыз удила, тянулся ртом к желобу. Бабек, дернув поводья, прикрикнул на коня:

- Эй, ты же весь в мыле, не пей! Вот дам тебе овса да соломы - потом.

Бабек давно скучал по родной деревне. Но такой печальной шстречи он никогда бы не желал: "Где же дымы деревни? Где наши люди? Где пламя атешгяха?! Где очаг Дома милости?! Будто со дня сотворения мира сюда не ступала нога человека".

Бабека душили слезы. Деревня была разорена. Будь он один, не постеснялся бы, заплакал. Каким же милым и дорогим был для жего родник Новлу! Хрустальные капли родника струились, вливаясь в речку, спускались в долину и чуть ниже, за голыми деревьями, терялись из виду. В душе Бабека пробудились щемящие воспоминания: "Весной этот родник пел пуще птиц. Здесь назначали свидания парни и девушки деревни. Родник служил зеркалом для де-шушек. Они причесывались, глядя на свои отражения в родниковой воде. Идущие из дальних стран, увешанные колокольчиками верблюжьи караваны останавливались у этого родника. А мы подкармливали петухов каравана лущенными орехами. Одуревшие шетухи пускались в драку. Эх, зрителей на этих петушиных боях собиралось столько, что иногда казалось, будто тавризский базар переместился сюда. А как тихо возле родника теперь. Великий Ормузд, где же ты? Халиф Гарун и песню родника Новлу нарушил!"

Бабек вспомнил и отца с матерью, которые когда-то тоже про-шели друг другу песню любви у родника Новлу. Если бы не эта любовь, и Бабек никогда не родился бы. Тишина, царящая у родника, угнетала Бабека.

Тяжело было видеть Билалабад таким разоренным. Бабек обратился к Горбатому Мирзе:

- Это - наша деревня. Глядите, куда я привел вас... Нет, она не похожа на нашу деревню, наша деревня была не такой.

Солнце еле-еле тлело у горизонта. Все молчали. И что они могли сказать Бабеку? Слабые лучи бледного зимнего солнца не могли согреть замерзшую деревню. Бабек мысленно говорил: "Не знаю солнца, горячее человечьего дыхания. Оно жарче, пламеннее даже солнца!" Гарагашга, потянув поводья в сторону желоба, отвлек Бабека от дум: "Конь мой, не беспокойся, ты свое получишь, я же сказал, что потным пить нельзя... Потерпи".

Бабек то и дело подносил ладонь козырьком ко лбу, глядел на осиротевшую занесенную снегом деревню. Над развалинами постоялого двора и оставшегося без гостей Дома милости кружили вороны. Завидя их, сокол, сидящий на плече Бабека, порывался взлететь. Но хозяин пока не выпускал его. Бабек сильно расстроился: "Откуда на нашем пути взялись эти проклятые птицы - вещуньи несчастья? Как повстречаюсь с ними, так мне не везет. Они ищут развалины, чтобы вдоволь покаркать". Было бы у Бабека время, он всех ворон перебил бы стрелами: "Глянь-ка на этих черных уродов! Нас за беспомощных принимают, что ли? Мы живы пока. Днем и ночью, не зная сна, будем сражаться. На том свете вдоволь поспим. Днем и ночью будем рубиться мечами и прогоним врагов с нашей земли!"

Бабек внимательно оглядел все вокруг родника: "Куда же тянутся эти следы?!" Одни уходили в сторону Билалабада, другие - в сторону Базза. Были и следы, что возвращались в Гранатовую долину. Бабек приуныл - после такой гонки, стой и путайся в следах.

Спутники его мерзли в седлах. Долго ли придется здесь ждать? Бабек задумчиво произнес:

- Пора покормить коней, боюсь - заболеют. И устали они изрядно. Подумайте только, какой путь за ночь одолели. И до Баба чинара еще целый переход. Если согласны, передохнем в Доме милости. Потом продолжим путь... Следы раздваиваются.

- Сынок, этот мороз вконец извел нас, - согласился Шибл. - Где скажешь, там и передохнем.

- Шибл правильно изволил сказать, - сказал Горбатый Мирза, растирая руки. - Чего уж нам бояться, сынок? И без того тела наши от стужи одеревенели. Хочешь - прямо в снег повалимся" лишь бы отдохнуть".

- Но предупреждаю, в Доме милости еще холоднее, чем тут, снаружи. Что поделаешь! У нас нет выбора. - Бабек о чем-то подумал, потом повернулся к Муавие. - Ты, братец, посторожи-ка здесь, у родника. Мы будем в Доме милости. Если, все может случиться, заметишь разбойников немедля дай нам знать.

- Слушаюсь! - возгордившись поручением, Муавия выпрямился в седле. Поезжайте и будьте спокойны...

Всадники направили своих коней к Дому милости.

Сумасшедший ветер заносил снегом выбоины и ямы. Голые деревья садов гудели. Тутовники, засыпанные снегом, походили на больших белых ежей. Вдоль дороги, ведущей к деревне, изредка попадались "деревья смерти". На них раскачивались обледенелые тела. Село Билалабад выглядело более скорбным, чем мост Рас-аль-Чиср, и повидавший на своем веку много несчастий двор Зеленых ворот Багдада. Будто в этих местах погулял меч кровавого палача Масрура. При виде мертвых тел сердце Бабека начинало биться еще учащеннее. Он крепко сжимал рукоять своего меча: "Ладно-ладно, "колосс на глиняных ногах"! Посмотрим еще, чья мать поплачет. Придет время, и на одном из этих "деревьев смерти" повесят сына твоего - наследника Амина. Клянусь молоком матери, до последнего дыхания не вложу меч в ножны! Знать бы, где разбойники, лишившие радости нашу деревню. Пока не отомщу этим подлецам, никуда не уйду! Эх, мир, мир, где же табуны покойного Салмана? Где Мобед-Мобедан? Каким радостным был он, повязывая нам шерстяные пояса! Где ты, великий Ормузд, приди же на номощь! Многие мои сверстники спят под этими снегами вечным сном. Тяжело это, тяжело!.."

Во всех этих бедствиях Бабек винил убийцу своего отца Лупоглазого Абу Имрана. Ему казалось, что если бы не главарь разбойников, то халифский военачальник никогда бы и не узнал дороги в их деревню. Сколько храбрых хуррамитов покоится сейчас под снегом. Бой был внезапным и жестоким, потому огнепоклонникам и не удалось снести павших в Дом упокоения. Все население вышло на бой - даже дети, девушки, старики, старухи, кормящие матери. Одни пали, уцелевших мужчин и женщин, полонив, отправили на невольничьи рынки. Старики и старухи, удалившись в пещеры Базза и Карадага, ютились в них. Баруменд успела вместе с другими беженцами уйти в горы. Вернувшись из неволи в родные края с караваном Шибла и найдя сыновей, Бабека и Абдуллу, живыми и здоровыми, Баруменд обрадовалась. А теперь она вместе с младшим сыном Абдуллой вела счет черным дням в одной из холодных пещер и ждала, когда же Бабек навестит их. Бабек тоже соскучился по матери, но повидаться с нею не выдавалось случая.