Трест (Воспоминания и документы)

О сгоревшем имуществе он говорил с усмешкой. С такой же усмешкой, за которой мне чудилась грусть, вспоминал очень близкого к нему человека, который после первых больших налетов на Берлин не выдержал испытания и, под предлогом лечения, променял столицу на безопасный провинциальный городок:

- Бедняга не любит сирен...

Он сам относился к их вою стоически. Неторопливо, продолжая начатый разговор, собирал шляпу, палку и пальто - "новых, ведь, при нынешних порядках не купишь" - спускался в подвал и, сутулясь, прислонялся к стене.

Во время налетов, не обращая внимания на взрывы, Бискупский рассказывал - а он был отличным рассказчиком - один забавный или любопытный случай за другим. Вспоминал Петербург, свой полк, трунил над бывшим гетманом Скоропадским, говорил о Кобурге... Варшава и ее жизнь в годы немецкой оккупации были предметом его неиссякаемых расспросов. Многое казалось ему непонятным, почти невероятным. Он удивлялся, смеялся, хвалил эвакуацию русских варшавян и новых беженцев из России, которых Комитет, за пять дней до польского восстания, вывез в Словакию. Спрашивал меня:

- Как вы это сделали? {178} Однажды, я рассказал ему появление странного барона, ставшего киевским представителем "Нового Слова". Бискупский встрепенулся. Каждое упоминание этой газеты его задевало. Он ее не любил, а она платила ему тем же. Я ждал от него обычного, гневного отзыва об ее редакторе, В. М. Деспотули, об его немецком покровителе Георге Лейббрандте, но Бискупский, на этот раз, ограничился вопросом:

- А знаете ли вы, кем был в действительности Коваленко?

- Нет, не знаю... - Напрасно... Вы пропустили случай к нему присмотреться... У вас в Варшаве побывал сам знаменитый Опперпут...

- Как, Опперпут? Тот самый, времен Кутепова и Треста?

- Да. Тот самый... Мне рассказал X., а ему карты в руки во всем, что касается Киева при немцах... Так вот, по его словам, немцы в 1943 году раскрыли в Киеве советскую подпольную организацию. Ее начальником был не то капитал, не то майор государственной безопасности, нарочно оставленный в Киеве для этой работы. Его арестовали. Постепенно размотали клубок. Установили с несомненной точностью, что человек, называвший себя в Киеве Коваленкой, побывавший в Варшаве, как барон Мантейфель, и пользовавшийся, вероятно, и другими псевдонимами, был, в действительности, латышем, старым чекистом Александром Уппелиншем, которого все знают под фамилией Опперпута...

- Что же немцы с ним сделали?

Бискупский пожал плечами:

- Не знаю... Расстреляли, должно быть...

1951 г.

"Возрождение"

{179}

КИЕВСКИЙ АНТИКВАР

В 1969 году сотрудник "Нового Русского Слова" Юрий Сергеевич Сречинский сделал попытку разгадать "тайну Александра Коваленки" - киевского антиквара, побывавшего в Варшаве под именем барона фон Мантейфеля.

Он обратился к читателям газеты с просьбой сообщить, что им известно о Коваленке, и получил отклики бывших киевлян, встречавшихся с Коваленкой в его антикварной лавке.

Некоторые авторы этих откликов высказали сомнение в том, что Коваленкой называл себя старый чекист Опперпут, утверждая, что в 1942 году владельцу киевской лавки было не больше 40 лет, но другие определили этот возраст иначе - на десять лет старше.

Сходясь в сообщениях о том, что Коваленко и все служащие его магазина были арестованы немцами, авторы откликов разошлись в определении времени ареста. В одном из полученных Ю. С. Сречинским писем был упомянут арест служащих Коваленки, но об его судьбе ничего определенного сказано не было.

--

В 1958 году в Лондоне, на украинском языке, вышла книга С. Мечника "Пiд трьома окупантами". На стр. 117-119 этой книги автор рассказал:

"Еще один характерный случай произошел тогда (в годы германской оккупации) в Киеве. Гестапо раскрыло разветвленную сеть НКВД. Наша организация имела об этом сведения общего характера, полученные от наших членов, засланных в некоторые немецкие учреждения. Дело касалось {180} человека, который появился в Киеве вскоре после занятия Киева немцами и выдавал себя за "украинского графа" по фамилии Коваленко. Он приобрел права немецкой национальности - фольксдейчерство - и открыл на улице Короленки торговое предприятие. Этот человек проявил большую ловкость, опутал многих высоких немецких чиновников, делал им подарки, устраивал вечеринки, само собой разумеется, с участием веселых женщин.

В городской управе он также имел верных людей, с помощью которых опутал ряд наивных украинцев. Более того, от немцев Коваленко получил разрешение съездить в Берлин для установления, по его словам, связи с немецкими фирмами. По пути он остановился в Варшаве, где имел встречи с несколькими старыми русскими эмигрантами.

Между тем, в связи с другим делом, в руки Гестапо попал один капитан государственной безопасности, которого НКВД оставило для работы в Киеве. У него был найден ряд компрометирующих материалов, указывающих на коммунистических подпольщиков под немецкой оккупацией. Он не выдержал пыток, сломился, назвал своих сотрудников. В их числе был Коваленко. Гестапо ему сначала даже не поверило, но капитан госбеза представил убедительные доказательства. Коваленко был арестован и расстрелян.

В киевском Гестапо работали старые русские эмигранты. Один из них, во время выпивки, рассказал нашему члену, что настоящая фамилия Коваленки Опперпут и что он еще в 1922 году принадлежал к известной советской провокационной организации в Западной Европе, к так называемому Тресту. Этот русский утверждал, что Коваленко, во время своей поездки в Варшаву, устанавливал связи с большевицкими агентами в эмигрантской среде. Говорил ли он правду, был ли Коваленко действительно Опперпутом, который, в свое время, был активным участником Треста, мы никогда установить не смогли, но факт, что Гестапо расстреляло его, как большевицкого агента".

Историческая ценность этого показания состоит в том, что оно было опубликовано за одиннадцать лет до начала произведенного Ю. С. Сречинским тщательного расследования "тайны Александра Коваленки" и за семь лет до появления "Мертвой зыби" Никулина. Следовательно, ни статьи Сречинского, из которых последняя была напечатана "Новым Русским Словом" 18-го января 1971 года, ни рассказ Никулина о Тресте {181} повлиять на Мечника не могли. Он подтвердил то, что мне в Берлине рассказал В. В. Бискупский.

--

Ю. С. Сречинский установил несомненную принадлежность Коваленки к существовавшей в годы оккупации в Киеве коммунистической подпольной организации.

Он сослался не только на полученные им отклики читателей "Нового Русского Слова", но и на изданную в 1965 году в Москве агентством печати "Новости" книгу "Фронт без линии фронта". В этой книге есть глава о фирме "Коваленко и компания".

"Во второй половине октября 1941 года в Киеве, на улице Ленина, в доме № 32, открылся крупный комиссионный магазин. Реклама, которая широко публиковалась в газетах, извещала жителей, что киевский торговый дом О. О. Коваленко всегда имеет в большом выборе золотые вещи, бриллианты, часы, антикварные изделия, букинистические книги, ковры, картины...

Торговые дела хозяина шли отлично... Скоро начали циркулировать слухи, что Коваленко - вовсе не Коваленко, а барон Мантейфель, единственный наследник богатых родственников, проживавших в Германии. Слухи оказались верными. Коваленко дал распоряжение своим двенадцати служащим называть его бароном фон Мантейфелем".

Отметив, что "для действующих лиц рассказа барон фон Мантейфель был просто Алексеем, что есть человеком, активно помогавшим советской разведке", Ю. С. Сречинский привел цитату из "Фронта без линии фронта":

"Алексей был "крышей" и прикрывал он Митю Соболева и не только прикрывал, но и обеспечивал его деньгами, связью и зачастую документами", а Митя Соболев был "старым чекистом, работавшим в органах еще с 1918 года", то есть - прибавлю я - с того же года, когда чекистом стал Опперпут.

"Весной 1942 года - по данным той же советской книги - барон был неожиданно арестован гестапо. Арестовали его якобы за незаконную продажу золота. Правда, спустя десять дней он был освобожден, но за бароном, как оказалось потом, вели непрерывное наблюдение пять агентов гестапо и абвера". {182} Это наблюдение, вероятно, привело ко вторичному аресту владельца антикварной лавки и к ликвидации его предприятия, но об его последующей участи агентство "Новости" ничего не сказало. Между тем, казалось бы, человек, рисковавший жизнью в коммунистическом подполье, заслужил, с советской точки зрения, не только внимание, но и награду. Не предпочли ли большевики молчание, чтобы не быть уличенными во лжи - никулинском изображении Опперпута раскаявшимся чекистом, превратившимся в белого террориста?