Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны

Раскопки в Лерне, знаменитой болотами и сражениями Геракла, позволили археологам найти около 200 зерен Linum usitatissimum, разновидности льна, которая, по крайней мере, лучше всего подходит к относительно сухому климату Греции. Эти зерна, если из них не делали масло, медикаменты или кашу, осенью засевались в землю. В мае поля покрывали такие синие, нежные цветы, что, казалось, в них отражается само небо. В начале июня, когда образуются колосья и зреют семена, стебель легко выдернуть из земли. Лен не жнут и не веют. Его связывали в пучки и пирамидками ставили на расчищенных площадках или на плоских крышах домов. Когда солнце и ветер хорошенько просушивали пучки, по концам стеблей аккуратно постукивали, чтобы собрать семена, а волокна замачивали в тихой воде под большими камнями. 20–25 дней по всей округе распространялась кошмарная вонь. Лишь в начале июля люди руками вытаскивали пучки подгнившего льна. Избавленный от воды и старательно высушенный, лен развешивали и растягивали на Т-образной подпорке, ощетинившейся гвоздями и очень похожей на значок « se» линейного письма. Потом его колотили дубинкой вроде валька, каким пользуются прачки. Эта процедура называется «трепанием льна», она избавляет волокна от коры и превращает их в пряжу. Последнюю, в свою очередь, чесали: натягивали на карду и обрабатывали либо простым, либо двойным гребнем, он тоже встречается среди иероглифов и значков эгейских текстов. В чесальне пыль стояла столбом до тех пор, пока волокна не превращались в ворох густых хлопьев и кучку ненужных оческов.

Прядильщицы льна, ryneya, накручивали белые хлопья на веретено и, как это делают мастерицы и в наше время с шерстяной пряжей, отщипывали несколько волокон пальцами левой руки, тянули их, свивали, а получившуюся тонкую нить наматывали на коклюшки, зажатые в правой. Чтобы нить стала мягче и блестела, женщины погружали ее, уже спряденную, в масло. Его приходилось стряхивать перед тем, как начинать ткать на вертикально поставленном станке. Мы помним о 50 служанках царя феаков Алкиноя, работавших у него во дворце «Рожь золотую мололи одни жерновами ручными, нити сучили другие и ткали, сидя за станками рядком, подобные листьям трепещущим тополя; но стоит сжать тонкую ткань — и масло течет капля за каплей» («Одиссея», VII, 104–107). Все они пели, как «сладкогласая» нимфа Калипсо «с голосом нежным, как лилия». Так что песни ткачей родились не сегодня.

Обычно ткацкий станок, гистр, состоял из двух вертикальных деревянных планок, пересеченных навоем, к которому крепились нити основы. Их натягивали грузила, закрепленные на уровне земли или пола. Парные и непарные нити разделяла подвижная планочка. На других поперечных деревянных планках, или ремизках, фиксировали нити из двух мотков. Ткачиха тянула планку на себя, и в промежутке между двумя мотками начинала скользить палочка-челнок, kerkis, на которой была намотана нить утка. Закончив ряд, готовую часть ткани каждый раз уплотняли гребнем. Женщины работали стоя и часами топтались у станка, передвигаясь от одной его части к другой.

Фрукты и виноград

Едва крестьяне успевали собрать зерновые и бобовые, наступало время убирать и заготовлять на зиму фрукты. На плоских крышах раскладывали сушиться смоквы, составлявшие основу рациона простонародья, миндаль, фисташки, ягоды можжевельника, сосновое семя, лесные и грецкие орехи. На плетенках в кладовых появлялись россыпи мелких и кислых яблок, зернистых груш, терпкой ароматной айвы и всех ягод, которые кажутся нам такими грубыми, — терновника, испанского боярышника, плодов каменного дерева. Осенью их сменяли рябина и каштан, а в конце зимы — мушмула.

Сбор винограда начинался на островах в середине августа и повсеместно продолжался до конца сентября. Округу оглашали крики и песни женщин-сборщиц и мужчин, уносивших полные корзины. Большинство виноградников, woinades, тянулись по склонам холмов за каменными оградами, поверху утыканными острыми осколками, чтобы отпугнуть лис и коз. Нередко виноградные лозы, weyewe, оплетали стволы больших деревьев, но уже тогда их умели сажать и рядами на расстоянии 1,8–2 метров друг от друга, подвязывая к подпоркам или оставляя стелиться по земле. Осенью их окучивали, зимой осторожно подрезали, весной окапывали, в начале лета удаляли лишние побеги, — в общем, в любое время года холили и лелеяли. Срезанные гроздья на 10 дней оставляли дозревать на солнечной площадке, а потом, еще пять дней продержав в тени, разминали ногами в огромном чане из обтесанного камня или обожженной глины. Сусло стекало и сцеживалось в стоящее внизу хранилище. Потом его переливали в высокие кувшины емкостью от 120 до 250 литров.

Откачка вина, woinos, происходила 50 дней спустя, и это был великий праздник. Люди первый раз в году пробовали кровь бога, вышедшего из-под пресса, — Диониса. Праздник вина — редкостное событие в череде однообразных дней. Тысячи людей бешено отплясывали до полного изнеможения. Священные деревья окружали танцоров, и все это было не банальной гулянкой, а настоящим ритуалом. По горам Беотии мчались менады, обезумевшие от присутствия своего бога. В следующий раз Диониса чествовали диалогизированным пением и танцами в январе, когда созреет вино, а потом — в марте или апреле, в пору нового цветения виноградников.

Часть гроздьев оставляли сушиться в числе прочих запасов на зиму. Виноградарь почти не пил вина, едва ли не всю свою продукцию он отправлял во дворец или храм в обмен на все необходимое в хозяйстве. Расчет, естественно, велся натурой. То греческое вино, которое не шло на возлияния богам и не выпивалось на торжественных пирах, — густое, темное, ароматное, на редкость хмельное, а часто еще и приправленное специями, успешно экспортировалось всем народам, жившим на берегах Черного и Средиземного морей. Оно невероятно упрощало сделки, окончательно лишало разума глупцов, как, например, циклопа Полифема, но подхлестывало мужество и горячность воинов, подобных Ахиллу и Одиссею. Вероятно, некоторые некрепленые вина, известные на архипелаге в Средневековье, — мальвазия, мюскаде, самосское, — восходят к наидревнейшим временам античности.

Оливки и масло

Оливки собирали с ноября по март. И опять-таки это делали женщины. Они расстилали под деревьями ткань, шестом сбивали плоды, а потом подбирали их. Мужчинам же надо было взрыхлить землю в феврале, если сезон выпадал не слишком дождливый, или в марте, чтобы уничтожить проросшие травы, и каждый второй год — в конце апреля, когда дерево приносило плоды, ведь оливы плодоносят через год. Помимо того мужчины делали подрезание и прививку деревьев, их окуривание и орошение в засушливое время года.

Женщины толкли черные блестящие плоды в деревянной ступке. Мужчины давили масло в волосяных мешках, наполненных этим пюре. Их бросали в снабженный желобом чан и рычагами опускали на них пресс. Из этого первого, так называемого холодного отжима получалось самое нежное масло. То, что добывали из оставшейся гущи при повторном отправлении ее под пресс после 20-дневного брожения или после «обесцвечивания» в горячей воде, всегда малость горчило. Оливковое масло заменяло микенцам наше сливочное, а заодно и мыло. Им наполняли светильники, оно же шло на изготовление большинства мазей, притираний, духов, благовоний и лекарств. В Микенах определенное количество оливкового масла входило в оплату труда работниц. Стволы олив шли на дрова, всякого рода поделки и изготовление древесного угля.

Правда, часть земледельцев располагала лишь плодами с одного-двух деревьев, да и то «во временном пользовании», приносивших в среднем 5–6 литров масла в год, а самые прекрасные плантации по 60–100 олив на гектар принадлежали святилищам. Только одна деревня Рукито поставляла около 2 тонн масла Кноссу, чьи боги были так лакомы до жирненького. Ритуал требовал, чтобы их идолы постоянно обмазывались маслом, а в храмах днем и ночью горели светильники. Всего за месяц жречество потребляло 136 литров масла (табличка Frl+31). В тот день, когда во дворцах вспыхнули пожары, оливковое масло изрядно поддержало и даже разожгло огонь.