Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

Что касается Микаэла Таривердиева, то он после этой истории прямых контактов с КГБ больше не имел — надобность не возникала. Но зато он имел от Конторы Глубокого Бурения бумажку из разряда тех, про которые в советские времена говорили: "Без бумажки ты какашка, а с бумажкой — человек". Эту индульгенцию — удостоверение в красной корочке — ему помог достать соавтор по "Мгновениям" писатель Юлиан Семенов (такими же он снабдил Татьяну Лиознову и Вячеслава Тихонова). На удостоверении было написано: "Без права остановки". И стояла подпись: "Андропов". О силе сего документа говорит такой факт. Однажды Таривердиев специально заехал на своей машине на территорию Красной площади и, когда к нему вальяжной походкой подошел постовой, чтобы отобрать права, показал ему через окно это удостоверение. Как пишет сам композитор: "У гаишника, по мере того как он разбирал написанное, глаза стали вылезать на лоб, потом он поспешно козырнул, и теперь уже я медленно и вальяжно проехал мимо него".

Но вернемся в ноябрь 73-го.

В преддверии 56-й годовщины Великого Октября из жизни ушел известный писатель Всеволод Кочетов. Как мы помним, Кочетов был ярым сталинистом и антизападником, и наиболее выпукло его взгляды были изложены в романе "Чего же ты хочешь?", опубликованном в журнале "Октябрь", где Кочетов был редактором, в 1969 году. Во многом благодаря стараниям Кочетова и его сторонников был разгромлен "Новый мир" Твардовского. Однако и идеи Кочетова и К° остались невостребованными: в начале 70-х кремлевское руководство взяло курс на сближение с Западом. Кочетов воспринимал все происходящее болезненно. Как говорили очевидцы, в последние дни он даже спать ложился, не забывая положить под подушку наградной пистолет. А в преддверии главного революционного праздника нервы писателя, видимо, не выдержали, и он пустил себе пулю в висок. В газетах, естественно, об этом — ни гу-гу: в некрологе (опубликован в "Советской культуре" и "Литературной газете" аккурат 7 ноября) написали, что Кочетов умер в результате тяжелой и продолжительной болезни.

7 ноября известный правозащитник Рой Медведев распространил среди иностранных корреспондентов свою статью "Проблема демократизации и проблема разрядки". Статья вызвала бурю негодования в диссидентской среде, ее назвали вторым ударом в спину, после известной сентябрьской пресс-конференции Якира и Красина. В ней Медведев в открытую полемизировал с Сахаровым и Солженицыным, упрекал их в том, что они своей неконструктивной критикой власти, апелляцией к правым силам на Западе только усугубляют положение. По мысли Медведева, в Политбюро существуют две команды: либеральная во главе с Брежневым и реакционная во главе с Сусловым. Задача всех советских диссидентов, писал Медведев, помогать Брежневу, ибо никакие реформы в Советском Союзе не могут быть осуществлены, если они не придут сверху. "Рабочий класс, крестьянство, интеллигенция пассивны, люди слишком привыкли молчать и подчиняться", — говорилось в статье. В этих условиях надеяться можно только на то, что "в кулуарах власти" победит "либерал Брежнев".

А теперь от политики обратимся к более прозаическим вещам.

8 ноября по ТВ был показан праздничный концерт, в котором прозвучали два новых монолога в исполнении Аркадия Райкина. Зрители в очередной раз имели возможность убедиться, что лучший сатирик в стране — именно Аркадий Райкин. Однако мало кто знал, чего стоили ему эти монологи. Буквально накануне трансляции Райкину позвонил некий доброжелатель с ЦТ и сообщил, что по приказу председателя Гостелерадио Лапина оба монолога сильно сокращены. Райкин, кипя от возмущения, позвонил Лапину. Тот прикинулся дурачком: мол, как вырезали? кто вырезал? я такой команды не давал, сейчас разберемся. А сам позвонил в отдел, который готовил передачу к выпуску, и устроил его руководителю взбучку за то, что кто-то допустил утечку информации. Но в итоге пришлось показывать репризы в первоначальном варианте. А если бы доброжелателя не нашлось?

Между тем в Театре имени Ленсовета взяли к постановке новую пьесу — "Трубадур и его друзья". На волне успеха мультика "Бременские музыканты" (в августе этого года вышло их продолжение) этот музыкальный спектакль обещал стать настоящим хитом сезона, что, впрочем, и получилось. На главную роль в нем главреж Ленсовета Игорь Владимиров выбрал 22-летнего Михаила Боярского. В этот театр Боярский попал год назад, после окончания ЛГИТМиКа и в течение всего этого времени вынужден был играть исключительно в массовке. Правда, играл он неуемно — порой в один месяц у него набегало 36 спектаклей. Так как налицо было явное перевыполнение нормы, руководство выплачивало ему по два-три лишних рубля за спектакль. А этим летом молодой актер и вовсе сумел заработать полтыщи рублей. Дело было так.

Перед самыми гастролями театра на юге (Киев — Краснодар — Сочи) внезапно одного из актеров призвали в армию. А так как роль у него была музыкальная (он играл на гитаре и пел), лучшей замены ему, чем Боярский, найти было нельзя. И Михаила взяли на гастроли. Это была восхитительная поездка. Ему платили почти 70 рублей, плюс он умудрился устроиться на местное ТВ и "подхалтуривал" там по 14 рублей в день. Так у него набегала огромная по тем временам сумма, которую он практически ни на что не тратил, а кропотливо складывал "в чулок". Ему хотелось обрадовать родителей первым серьезным заработком. К концу гастролей он набрал астрономическую сумму в те самые 500 рублей и, вернувшись домой, торжественно вручил ее родителям. Правда, особенной радости он после этого не испытал. По его же словам: "Отец тогда же привез с гастролей меньше меня (Сергей Боярский работал в одном театре с сыном. — Ф.Р.), где-то 300 с чем-то, и это для него была страшная травма. Я, дурак, не сообразил, что так не поступают. Надо было с отцом посоветоваться, потому что, вероятно, у него и гульба была почище моей, и "заначки" были. Так получилось, что я первый раз в жизни поступил не по-мужски. Но практически с этого момента в семье перестали занимать деньги, всю зарплату я приносил домой, а гулял на "халтуры", которых у меня было много…"

Боярский получил в новом спектакле центральную роль — Трубадура. На роль Принцессы долго не могли найти исполнительницу, пока сам Михаил не ткнул пальцем в 19-летнюю Ларису Луппиан. Она училась в том же ЛГИТМиКе, и ее курс в полном составе практиковался при Ленсовете. Как вспоминает сама актриса: "К подбору Миша подошел очень серьезно, без дальнего прицела на отношения. Как он авторитетно объяснял, я была пластичная, светленькая, с длинными волосами — то, что надо для роли. Но этот "профессиональный подход" ко мне не помешал нам, главным героям, уже на репетициях очень сблизиться и подружиться. Именно тогда-то я и разглядела, что Миша красивый. Правда, на мой вкус, его красота казалась слишком резкой и яркой, в нем все было чересчур: синие глаза, черные как смоль длинные волосы, яркий рот… Мое предубеждение ему пришлось ломать, и с помощью обаяния, своего веселого характера он быстро растопил между нами лед. Я потихонечку стала в него влюбляться. Как потом оказалось, он тоже от меня не отставал. Позже Миша признался, что его покорили моя беззащитность и хрупкость: такая маленькая одинокая девочка в большом и мрачном городе, полном соблазнов…

Я ведь приехала учиться на актрису из Ташкента и снимала комнату в коммунальной квартире. Миша сразу же стал меня опекать и все время намекал на подстерегающие опасности в этих каменных джунглях — вокруг ходят коварные мужчины, которые обязательно бросятся на бедную девушку, соблазнят ее, обманут, погубят и т. д. В итоге у нас возник "служебный роман". Мы "репетировали" романтические поцелуи очень упорно, долго и… с удовольствием. Скоро мы начали встречаться уже не в декорациях, а в жизни. Сначала очень целомудренно — ходили, держась за руки, ничего "такого" у нас и в помине не было. Мы даже с ним спали в одной постели, нежно обнявшись, но без продолжений. Он просто старался меня не обидеть, очень бережно ко мне относился. Почти год прошел, прежде чем мы решились на полное сближение. Мне было 19, а ему уже 23… И когда наконец у нас все произошло, он вдруг надолго пропал! Помню, я так переживала, мучилась: почему? В театре мы виделись, я натыкалась на его холодное "Привет!", и все — расходились в разные стороны. Я ничего не спрашивала, не звонила, а дома каждый раз рыдала в подушку. Так продолжалось примерно с месяц. Но как-то на одном банкете мы вдруг закружились в танце, обнялись и… больше не расставались. Думаю, он испугался тогда: такой красивый петух, а тут сразу серьезные отношения, какие-то обязательства…"