Очень долгий путь<br />(Из истории хирургии)

Зачем понадобилось перевозить человека с кровоизлиянием в мозг, для спасения жизни которого — и это известно каждому студенту-медику — прежде всего требуется полный покой, из больницы для цветных в больницу «для белых»? Да еще в ту самую, где недавно лежал Блайберг, и врачам которой безусловно было известно, что профессор Барнард ждет для Блайберга донора… А потом из этой больницы — в Хроте-Схюр, уже как безнадежного, иными словами, пригодного для донорства?

Ради чего?

Еще Б. В. Петровский: «Красивого выражения „ради науки“ в медицине быть не может. Я готов ради науки, если потребуется, производить эксперименты на себе, но не на пациенте. Прежде всего интересы больного, а не науки».

2 января 1968 года сердце Хаупта было пересажено Блайбергу. На сей раз были предприняты все меры, чтобы предохранить пациента от какой бы то ни было инфекции. На сей раз эксперимент оказался куда более удачным, чем первый.

Много раз умирал Блайберг за долгие месяцы своего сенсационного существования. Организм все время пытался выдворить вон чужое сердце. Через два с половиной месяца после операции Блайберга выписали домой, где для него была создана стерильная обстановка и где он вел жизнь отшельника. В конце мая он снова на неделю попал в больницу. Едва его выписали, как через пять дней он вернулся, на этот раз в очень тяжелом состоянии. К концу июня 1968 года он был безнадежен — ему собирались вторично пересадить сердце, но опасались, что он не вынесет новую операцию. Спасли и на этот раз. И еще много раз спасали — все остальное время, которое Блайберг прожил с чужим сердцем, он жил между домом (очень мало) и больницей (подолгу).

Второму пациенту профессора Барнарда, конечно, неслыханно повезло: донор оказался очень близким ему по многим иммунологическим признакам. Но и это везение относительное: иммунологические признаки близки, но не тождественны. Поэтому попытки организма отторгнуть чужое сердце все время продолжались и в конце концов кончились победой организма в этом неравном бою.

На время отторжение оттягивают массированными дозами иммунодепрессантных средств, затем повторяется кризис отторжения, повторяется и введение в организм еще больших доз тех же или более мощных средств.

Блайберг, совершенно обезоруженный перед самой незначительной инфекцией, которая его могла свалить наповал, существовал очень долгое время в буквальном смысле под колпаком, в специально для него сконструированной камере, в обстановке полнейшей стерильности — стерильно ел, стерильно спал, стерильно дышал, ни с кем не мог общаться и, по его же собственному признанию, непрестанно думал: сколько еще может продолжаться такое везение?

И все-таки Блайбергу повезло: пусть такая, но ведь жизнь!

А были ли у профессора Барнарда основания считать, что в такой стерильности, в полном физическом покое, под строгим и постоянным наблюдением врачей, Филип Блайберг не прожил бы со своим собственным сердцем еще несколько лет?

Медицина знает сотни случаев, когда человек, перенесший три и даже четыре инфаркта, в определенных условиях не только продолжает жить, но и может работать. Несколько лет назад в английской печати была опубликована заметка о человеке, перенесшем четыре инфаркта, который дожил до 84 лет и умер от гриппозной пневмонии.

«Мы можем продлить жизнь, — сказал профессор Барнард в одной из своих лекций осенью 1968 года (Блайберг еще был жив тогда), — но пересаженное сердце неизбежно отторгается, хотя это, возможно, и не проявляется долгое время».

Точного и объективного прогнозирования жизни больного пока еще не существует. При современном состоянии науки и техники, при том, как бурно они развиваются, такого рода машинное прогнозирование, вероятно, вскоре придет на помощь врачам. Только тогда можно будет безошибочно определять судьбу предполагаемого реципиента. Равно как и судьбу предполагаемого донора — судьбу дающего, который, в отличие от берущего, лишен возможности согласиться на операцию или отказаться от нее.

…Житель американского города Милуоки, 46-летний Уильям Вингрод едва не лишился глаз и почек, которые хирурги приготовились вырезать для пересадки другим людям. После тяжелого инфаркта врачи, ссылаясь на показания приборов, зафиксировали смерть Вингрода. Но перед началом операции хирург заметил у «умершего» подергивание век. Вингрода перенесли в палату особого наблюдения за сердечными больными. Через некоторое время он выписался из больницы…

Человек, отдавший кровь, глаз или почку для спасения другого человека, продолжает жить; «заимствование» сердца — всегда смерть донора. Считается, правда, что донор уже мертв, когда у него изымают сердце. Но и это, как мы уже знаем, проблематично: сердце надо брать, пока в нем осуществляется обмен веществ, пока оно не утратило способности к автоматическим сокращениям, иными словами, брать «полуживое» сердце. Стало быть, тончайшая грань между живым и неживым очень легко может быть нарушена, по грани этой ступать чрезвычайно рискованно и, покуда нет объективного определения смерти, невозможно.

А что есть смерть? Что определяет необратимое прекращение жизнедеятельности организма, прекращение сердцебиения и дыхания или гибель мозга?

Уже несколько лет вопрос этот дискутируется в научных, правовых и законодательных кругах общества, но до сих пор не выработано точное единое определение. Где же гарантия, что сердце, взятое для пересадки, действительно взято у мертвого?

Не случайно с момента первой операции в Кейптауне возникло множество не только медицинских, но и морально-этических и юридических проблем. Не случайно в дискуссию о праве пересадки сердца на протяжении нескольких месяцев активно были втянуты не только медики и биологи, но и юристы, государственные деятели, философы, церковники, физики, инженеры — самые широкие слои интеллигенции.

Насторожились люди самых разных профессий, общественного положения, социальной принадлежности — все, кто может считать себя или своих близких потенциальными донорами и кто получил основания сомневаться: все ли будет сделано для их спасения в случае какой-либо угрожающей жизни катастрофы?

Филип Блайберг умер в больнице Хроте-Схюр 17 августа 1969 года, прожив с пересаженным сердцем 19 месяцев и 15 дней.

К тому времени во всем мире было пересажено 134 сердца от человека человеку. В живых оставалось только двадцать человек. Более девяти месяцев прожили трое.

Филип Блайберг оказался «рекордсменом».

Через несколько месяцев в английском медицинском журнале «Ланцет» был опубликован доклад патологоанатома кейптаунской больницы Хроте-Схюр доктора Томпсона. Доктор Томпсон исследовал и собственное сердце Блайберга, и сердце, некогда принадлежавшее молодому Хаупту. Открытие, которое сделал патологоанатом, — новое слово в проблеме пересадок сердца.

Оказывается, кроме реакции отторжения, есть у этих пересадок еще один враг, причем трудно сказать, который из них опаснее: это катастрофические изменения в молодом, совершенно здоровом сердце донора, происходящие в результате «сотрудничества» с больным организмом реципиента. И если можно надеяться, что наука когда-нибудь разрешит проблему несовместимости, то еще сложней будет разрешить проблему подобного «сотрудничества».

За девятнадцать с половиной месяцев новое сердце Блайберга претерпело такие изменения, каких доктор Томпсон, по его словам, «не видел ни при одном из вскрытий за всю свою сорокалетнюю практику».

«Аорта и коронарные сосуды, — пишет доктор Томпсон, — не привыкшие к плазме с повышенным содержанием холестерола и липидов (а именно такова плазма у людей, страдающих атеросклерозом), с неожиданной активностью начинают задерживать и осаждать на своих стенках эти вещества, так что в очень короткий срок просветы сосудов резко сужаются».

Томпсон со всеми основаниями сомневается, что Блайберг с новым сердцем прожил дольше, чем прожил бы со своим старым при надлежащем медицинском контроле. В заключение опытный патологоанатом приходит к выводу, что, как это ни печально, в случаях, когда больной страдает сердечной недостаточностью от атеросклероза, пересадки сердца вообще бессмысленны.