Спор о варягах

1 — железная кольцевая фибула, Михайловский могильник, кург. III; 2 — бронзовая кольцевая фибула, Киевский некрополь, погр. 116; 3 — серебряная кольцевая фибула, украшенная чернью, Северные древности Королевского музея в Копенгагене, № 410; 4 — подвеска со звериным орнаментом, там же, № 414; 5 — трехлопастная фибула, там же, № 115; 6а — скорлупообразная фибула, Бирка, погр. 825; 66 — скорлупообразная фибула. Южное Приладожье, д. Заозерье, кург. 6, компл. 8; 7 — равноплечная фибула, Тимеревский могильник, кург. 75; 8 — равноплечная фибула, Тимеревский могильник, кург. 277; 9 — круглая фибула, там же; 10,11 — литые браслеты, Южное Приладожье.

Скандинавское оружие 1Х-Х1 вв. (из могильника Бирки)

1

— каролингский меч, погр. 426,

2-6

— наконечники стрел, погр. 906, 678,1053,1030,

7-9

— наконечники копий, погр. 560,850, 708;

10, 11 —

боевые секиры, погр. 750,495;

12 —

скрамасакс — нож для левой руки, погр. 581;

13 —

умбон щита, погр. 1098.

Вещи ритуального и бытового назначения IX—XI вв., найденные в Скандинавии (могильник Бирка).

1 — конский гребень, погр. 644; 2 — гребень в футляре, погр. 496; 3-6 — поясные пряжки и наконечники пояса, погр. 1076, 466, 369; 7, 8 — ледоходные шипы, погр. 323,1032; 9-11 — подвески символы бога Тора, погр. 1099, 750, 60; 12 железная шейная гривна с подвесками «молоточками Тора», погр. 985; 13 — рог для питья и оковка рога с городчатым орнаментом, погр. 523,544; 14,15 — игральные кости и стеклянные шашки, погр. 710,644; 16 — ножницы, погр. 464; 17 — костяная ложка, погр. 823; 18 — нож в ножнах, погр. 151; 19 — оселок с отверстием, погр. 674; 20 — оселок из цветного шифера с отверстием, погр. 56; 21-23 — бронзовые булавки и пинцет, погр. 513-946; 24 — замок и ключ к нему, погр. 644.

1958, т. I, №№ 108,110,111,112,124,125). Погребальный инвентарь в киевских могилах, как правило, далеко не полный, также находит много аналогий в Бирке (оружие, конская упряжь, фибулы, игральные фишки, ларцы). И в Бирке, и в Киеве эти погребения характеризуют высший слой дружинной или торговой знати (1_есе]елпс2 1956; Каргер 1958, т. I: 212-230). В пользу мнения Т. Арне и X. Арбмана об этнической принадлежности этого погребального обряда говорит и наличие подобного типа памятников в двух крупных политических центрах Древней Руси (Киеве и Чернигове), для которых наличие в составе военно-дружинной знати некоторого числа норманнов засвидетельствовано письменными источниками.

И. П. Шаскольский пришел к выводу о том, что в Биркеобряд погребения в камерных могилах является одним из нескольких обрядов, притом не самым распространенным. Он полагает, что можно говорить о ненорманнском происхождении этого обряда. Но в Бирке найдено более 100 (94 бесспорных и около 10 сомнительных) погребений в камерных могилах. Для сравнения можно указать, что сожжение в ладье (обряд погребения, норманнское происхождение которого не вызывает сомнений) в Бирке представлено в 96 могилах (Сга$1ипс1 1981). При этом нужно указать, что в Бирке камерные гробницы принадлежат представителям относительно узкого слоя военноторговой знати, и, естественно, количество их погребений должно быть значительно меньше количества могил простых горожан: они составляют около 10% раскопанных комплексов могильника. Правильнее поэтому будет сказать, что в Бирке этот обряд является характерным признаком социальной группы, норманнская этническая принадлежность которой бесспорна (ср. Шаскольский 1965:178).

Однако так же, как и некоторые категории вещей, далеко не всегда погребальный обряд может служить надежным этническим определителем. Так, нельзя говорить об этнической принадлежности погребений по обряду тру-поположения с западной ориентировкой, если в нашем распоряжении нет дополнительных данных, так как это христианский обряд, характеризующий не этническую, а религиозную принадлежность погребенного. В настоящей работе в качестве скандинавских рассматриваются только те погребения, в которых то или иное количество скандинавских вещей сочетается с бесспорно норманнским погребальным обрядом.

В. «Гибридные» вещи

Заканчивая общую характеристику этнически определимых категорий и типов погребального обряда и вещей, характеризующих норманнские древности Восточной Европы, следует особо остановиться на находках вещей,

которые могли быть изготовлены на нашей территории, но скандинавскими ремесленниками или местными мастерами, находившимися под сильным влиянием скандинавского ремесла.

Сюда следует прежде всего отнести полуфабрикаты (заготовки костяных гребней в Старой Ладоге (Давидан 1962а), незаконченную фибулу — литейный брак — с Рюрикова городища (Корзухина 1965).

Затем местные изделия, подражания скандинавским образцам. Это

а) браслет из кургана № 6 раскопок Н. Е. Бранденбурга (1895:104) в При-ладожье, где «плетеный» скандинавский орнамент не понят местным мастером;

б) малые скорлупообразные фибулы, найденные в Латвии (Мугуревич 1965: 83, табл. XX, 4; XXI, 3), Юго-Восточном Приладожье (Бранденбург 1895, № 117), на Карельском перешейке (БсНмпсИ: 1893).

Наконец, чрезвычайный интерес представляют находки скандинавских вещей, приобретающих местные черты. Это

а) рукоять меча из кургана Ц-2 в Гнездове, раскопки Д. А. Авдусина 1950 г. (Авдусин 1954: 94, рис. 1);

б) ладожский топорик (Корзухина 19666: 94-95).

Есть еще вещи, местные по форме, но украшенные типично скандинавским орнаментом:

а) булавка из Люцинского могильника (Спицын 1983, рис. 36);

б) фибула, найденная в районе г. Гробини Латв. ССР (Уртан и др. 1967: 282), гребень из Камно).

Все эти находки позволяют предположить (АгЬтап 1960: 132-134), что экономические связи со Скандинавией не ограничивались ввозом готовых изделий, вызывавших местные подражания, но, возможно, некоторые скандинавские ремесленники работали и в Восточной Европе, испытывая несомненное воздействие местных художественных традиций.

Г. Хронология

Говоря о датировке появления норманнских древностей на землях Киевской Руси, мы имеем в виду, собственно, три аспекта этого вопроса:

а) появление скандинавских вещей,

б) появление скандинавских погребений и

в) появление признаков обитания скандинавов на поселениях.

Систематическое изучение материала, позволяющее судить о времени

первого появления скандинавов, проведено пока лишь в отношении Старой Ладоги. В последнее время было высказано мнение о возможности датировать горизонт Е Староладожского городища концом VIII—IX в.; с этим горизонтом

связываются бесспорно скандинавские погребения из курганов в урочище Плакун (в том числе и женское), что позволяет предположить появление скандинавов в составе постоянного населения Старой Ладоги уже в IX в. (Корзу-хина 1966а: 61-63).

Материалы, позволяющие судить о появлении варягов в составе постоянного населения на других поселениях, нам пока неизвестны. Так, несмотря на большие масштабы многолетних раскопок А. В. Арциховского, В. А. Кол-чина, В. Л. Янина, А. Ф. Медведева, в Новгороде до сих пор не удалось найти слои, характеризующие события, синхронные событиям, описанным в летописи под 859-862 гг. Наиболее ранние массовые материалы датируются пока лишь серединой X в. (Труды Новгородской экспедиции, т. II. МИА, № 65, 1959, стр. 5).

Среди вещей, найденных в Новгороде в слоях X—XI вв., можно назвать некоторые, типологически близкие скандинавским и относящиеся к кругу норманнских древностей Восточной Европы. Среди них