Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.

Версия Петерса об эсеровской принадлежности Каплан, выдвинутая из конъюнктурно-политических соображений в начале сентября 1918 г., получила подтверждение на судебном процессе 1922 г. над лидерами партии правых эсеров. Дело Каплан было в основе обвинений партии правых эсеров в террористической деятельности. На следственном деле № 2162 надпись: «Составлено к процессу над ЦК партии правых эсеров в 1922 году и является приложением к т. 4 этого суда». Действительно, 18 мая 1922 г. заведующая следственным производством по делу правых эсеров Е. Ф. Розмирович, рассмотрев присланное из ГПУ дело по обвинению Каплан, принимая во внимание, что Каплан была правой эсеркой, постановила: «Считать дело Каплан вещественным доказательством при деле правых эсеров».

Однако участники процесса не были столь категоричны, и те правые эсеры, которые к тому времени еще не работали с ВЧК, всячески оспаривали утверждение о членстве Каплан в партии правых эсеров.

Рассмотрим показания на процессе 1922 г. только в той части, где они касаются Каплан и покушения на Ленина 30 августа 1918 г. Заметим лишь, что о возможности покушения на жизнь Ленина и Троцкий говорили не раз [436]. Семенов в брошюре, изданной накануне процесса, рассказал о том, как эсеры в Москве готовили покушение на Ленина и Троцкого. «Особое значение, — писал Семенов, — я придавал в тот момент убийству Троцкого, считая, что это убийство, оставив большевистскую армию без руководителя, значительно подорвет военные силы большевиков… Покушение на Ленина я расценивал как крупный политический акт…» Он указал на свое знакомство в Москве с Каплан, которая после революции вошла в партию эсеров (хотя это в 1918 г. не удалось доказать Петерсу). Каплан произвела на Семенова сильное, яркое впечатление революционерки-террористки. Он даже предложил ей войти в свою группу и получил согласие. И тут же сообщал: «Представление о терроре у них (видимо, у членов группы. — А. Л.) было совершенно дикое. Они примерно считали возможным отравить Ленина и Троцкого, вложив что-нибудь в соответствующее кушанье, или подослать к ним врача, который привьет им опасную болезнь. Предполагалось, что исполнителем будет Фаня» [437]. По Семенову, покушение на Ленина готовили эсеры. Каплан встречалась с Д. Д. Донским, членом ЦК эсеровской партии, — следовательно, преступление санкционировалось ЦК (это было важно для судебного процесса 1922 г.). Более того, Д. Д. Донской и Е. М. Тимофеев, тоже члены ЦК партии с.-р., встречались с представителями французской военной миссии на квартире, где жила Каплан, т. е. в покушении были задействованы и интервенты…

Коноплева вспоминала, как она вместе с Каплан готовила покушение на Троцкого и осматривала дорогу, по которой тот ездил на дачу, и что выстрелы Каплан были санкционированы от имени ЦК партии эсеров А. Р. Гоцем и Д. Д. Донским [438].

В газетном варианте стенограммы и в сохранившихся многотомных следственных делах процесса Евгения Ратнер и Евгений Тимофеев, хорошо знавшие состав московской правоэсеровской организации, категорически отрицали членство Каплан в эсеровской партии и свое знакомство с ней.

Показания подсудимых эсеров противоречивы во всем, что касается Каплан, и к ним нельзя относиться с доверием, трудно предпочесть те или иные характеристики. Член боевой московской организации с.-р. И. С. Дашевский говорил о Каплан: «Она производила впечатление глубокой и чрезвычайно упорной натуры. Переубедить ее в чем-либо, что она для себя решила, было трудно». Д. Д. Донской о ней же: «Довольно привлекательная женщина, но, без сомнения, сумасшедшая и в дополнение к этому с различными недугами: глухота, полуслепота, а в состоянии экзальтации — полный идиотизм» [439].

Обвинение лидерам партии правых эсеров в покушении на Ленина суд начал рассматривать 19 июля 1922 г., когда председательствующий Пятаков предоставил слово Семенову для изложения своей опубликованной версии. Многие выступавшие подвергли сомнению его главное утверждение — покушение совершено по указанию и с разрешения ЦК партии правых эсеров. М. Я. Гендельман, депутат Учредительного собрания и член ЦК ПСР, первым выразил сомнение в том, что К. А. Усов, боевик и приятель Семенова, отказался стрелять в Ленина без санкции ПСР и поручил это сделать Каплан. «В моей морали такое не укладывается». Он и Семенов сказали, что о намерении Каплан стрелять в Ленина знали Гоц и Донской. Гоц этого не подтвердил: «Никогда в беседе с Семеновым я не говорил ему о Фани Каплан как об истеричке. Я никогда Фани Каплан не знал, лично с ней не встречался, и поэтому я не мог ее так квалифицировать. Я никак не мог связать ее с именем Семенова, потому что не знал, какие могли существовать отношения и взаимоотношения между ним и Каплан. Поэтому, прочтя эту фамилию, я решил, что дело Фани Каплан — ее индивидуальное дело, которое она замыслила и выполнила». Далее Гоц выразил сомнение в том, стреляла ли в Ленина Каплан. Ведь при встрече с ним Семенов говорил, «что он тут ни при чем, что это дело одного из дружинников, который на свой страх и риск это делал, что Семенов никогда не говорил ему о своем знакомстве с Каплан. Подробности я узнал из брошюры, которую следователь Агранов мне предъявил и на которой есть клеймо — сфабриковано в Германии… Донской и Морозов говорили мне, что Каплан не имела никакого отношения к партии с.-р.», — подчеркивал Гоц. Из его показаний ясно, что Семенов знал, кто на самом деле стрелял в Ленина 30 августа 1918 г., но он в показаниях и брошюре назвал фамилию не «дружинника», а Каплан, тем более что ее не было к тому времени в живых.

Семенов, возражая Гоцу, заявил: «Здесь гражданин Гоц говорил, что мои показания — миф. Я считаю нужным заявить, что все показания гражданина Гоца и иже с ним — сознательная ложь…» И повторил написанное в брошюре утверждение, что покушение на Володарского было организовано с ведома Гоца. О Каплан и «дружиннике» не сказал ничего.

Донской удостоверил встречу с Каплан и Семеновым между 24–26 августа 1918 г. на одном из московских бульваров, заметив, что это была их единственная встреча. Он подтвердил, что Каплан говорила ему о своих террористических замыслах. Донской ответил: «Подумайте хорошенько». Донской настаивал на том, что поступок Каплан носил индивидуальный характер, что он предупредил ее, что если она займется террором, то будет вне партии. В октябре 1922 г. Донскому устроили очную ставку с Фаней Ставской. Последняя заявила, что знала Каплан по работе в Симферополе, что встречалась с Донским в Москве и тот сообщил ей о готовящемся покушении, которое не было предотвращено. Донской с мрачным юмором заметил, что действительно разговаривал со Ставской и «тогда еще имел основания ей верить как подруге Каплан» и что он в присутствии Семенова пытался отговорить Каплан, но не смог этого сделать.

Донской заметил, что после покушения, о котором он узнал на следующий день из газет, начался разгром в партийной среде на легальных и полулегальных квартирах, что именно он написал обращение о том, что партия правых эсеров не имела отношения к покушению. После этого Донской сказал, что Каплан стреляла как частное лицо, и сделал выговор Семенову за то, что тот дал ей револьвер [440].

Эти показания Донского не были приняты во внимание, и в обвинительном заключении утверждалось, что именно он дал Семенову санкцию на производство террористических актов против Ленина, Троцкого, Володарского, Зиновьева и Урицкого [441].

Обвинение на процессе поверило не Донскому и Гоцу, а Семенову, Коноплевой, Дашевскому и другим, показания которых оправдывали сам судебный процесс. В обвинительном заключении не ставилось под сомнение, что покушение на Ленина произвела Каплан, и более того, «Каплан имела санкцию от имени Бюро ЦК на производство террористических актов против деятелей советской власти» [442]. Тогда, в 1922 г., судебным разбирательством и решением было подтверждено то, что не успели, не смогли или не захотели сделать чекисты в начале сентября 1918 года.