Zealot. Иисус: биография фанатика

Должно быть, конец Иисуса наступил быстро и не был замечен никем, кроме, разве что, горстки женщин, которые рыдали у подножия холма, глядя на своего изувеченного учителя: большинство учеников-мужчин рассеялись в ночи, как только начались тревожные события в Гефсиманском саду. Смерть государственного преступника, распятого на кресте на горе Голгофа, была, как это ни печально, самым банальным событием. Вместе с Иисусом в тот день умерло еще несколько десятков человек, их искалеченные тела безвольно висели на крестах еще много дней на радость жадным птицам, кружившим в небе, и собакам, которые приходили под покровом ночи, чтобы доесть остатки птичьей трапезы.

Но Иисус не был обычным преступником, по крайней мере для евангелистов, которые составляли повествование о последних минутах его жизни. Он был посланником Бога на земле. Было немыслимо, чтобы его смерть могла пройти незамеченной и римским наместником, пославшим его на крест, и первосвященником, передавшим его в руки римлян для казни. И поэтому, когда вместе с последним вздохом Иисус вверил свою душу небесам, завеса в Храме, отделявшая алтарь от Святое святых, — забрызганное кровью от множества жертвоприношений полотно, которое мог отодвинуть только первосвященник, входивший в личное пространство Бога, — внезапно разорвалась надвое сверху донизу.

«Истинно Человек Сей был Сын Божий», — сказал в замешательстве центурион, стоявший у подножия креста, и побежал к Пилату докладывать о том, что случилось.

Разорванная завеса в Храме — это очень подходящий конец для «повествования о страстях», великолепный символ того, что смерть Иисуса означала для мужчин и женщин, которые размышляли над ней десятилетия спустя. Жертва Иисуса, как утверждали они, уничтожила преграду между Богом и человечеством. Завеса, отделявшая место, где присутствовал Бог, от всего остального мира, была разорвана. Благодаря смерти Иисуса каждый человек получил доступ к Божьему духу без каких-либо ритуалов и посредничества служителей культа. Дорогостоящая привилегия первосвященника и даже сам Храм внезапно утратили свое значение. Тело Христа стало заменой храмовых обрядов, так же как его слова заняли место Торы.

Конечно, все это богословские построения, появившиеся спустя годы после разрушения Храма: нетрудно думать о смерти Иисуса как замене Храму, если этот Храм более не существовал. Однако для учеников, оставшихся в Иерусалиме после распятия, Храм и его служители по-прежнему оставались самой что ни на есть реальностью. Завеса, закрывавшая Святое святых, была видна всем. Первосвященник и его люди по-прежнему властвовали над Храмовой горой. Солдаты Пилата по-прежнему ходили по мощеным улицам Иерусалима. Почти ничего не изменилось. Мир остался таким же, каким был, после того как мессия ушел от них.

После смерти Иисуса его ученикам предстояло тяжелое испытание веры. Распятие положило конец их мечте об изменении существующего порядка, о возрождении двенадцати колен Израиля и управлении ими от имени Бога. Царство Божие не будет установлено на земле, как обещал им Иисус. Слабые и бедные не поменяются местами с богатыми и власть имущими. Римское иго не будет сброшено. Как уже бывало с последователями всех прочих мессий, казненных империей, ученикам Иисуса оставалось только отказаться от своих целей, прекратить мятежные выступления и вернуться в свои селения.

Затем случилось нечто выдающееся. Чем это нечто было на самом деле, мы не можем знать. Для историков воскресение Иисуса представляет собой чрезвычайно трудную проблему для обсуждения, в немалой степени потому, что оно выпадает за все рамки исторического исследования в принципе. Ведь очевидно, что возвращение к жизни человека, три дня назад умершего ужасной смертью, противоречит любой логике, разуму и здравому смыслу. Можно только прекратить спор на данном месте, объявить воскресение вымыслом, а веру в воскресшего Иисуса — продуктом ума, впавшего в заблуждение.

Однако есть упрямый факт, с которым нужно считаться: те, кто, по их собственным словам, видел воскресшего Иисуса, шли на смерть один за другим, но не отказывались от своих свидетельств. Само по себе это не так уж необычно. Многие ревностные иудеи умирали страшной смертью за то, что не отказывались от своих убеждений. Но от этих первых последователей Иисуса не требовалось отречься от постулатов веры, основанных на событиях, имевших место столетия, если не тысячелетия, ранее. От них требовалось отказаться от того, с чем они столкнулись лично.

В Иерусалиме ученики сами находились в сложном положении, поскольку они были причастны к тому преступлению, за которое казнили Иисуса. Их периодически арестовывали и третировали за проповеди; их предводители не один раз представали перед синедрионом, чтобы ответить на обвинение в богохульстве. Их избивали, секли плетьми, забрасывали камнями и распинали, но они продолжали говорить о том, что Иисус воскрес. И это работало!

Пожалуй, наиболее очевидной причиной, по которой мы не должны решительно отвергать свидетельства учеников о воскресении, является тот факт, что среди прочих неудавшихся мессий, приходивших до и после него, только Иисус продолжает считаться мессией. Именно рвение, с которым последователи Иисуса отстаивали веру в его воскресение, превратило крошечную иудейскую секту в крупнейшую мировую религию.

Хотя рассказы о воскресении были записаны не раньше середины — второй половины девяностых годов (о воскресении не говорится ни в источнике Q, составленном около 50 г. н. э., ни в Евангелии от Марка, написанном около 70 г. н. э.), вера в воскресение, вероятно, была частью самой ранней литургической формулы у новорожденной христианской общины. Павел, бывший фарисей, который впоследствии стал самым влиятельным интерпретатором учения Иисуса, около 50 г. н. э. обратился с посланием к христианам греческого города Коринф. «Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, — пишет Павел, — то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе [Симону Петру], потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился [своему брату] Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне…» (1 Кор. 15. 3–8)

Павел написал эти слова около 50 г. н. э., но он повторяет в них то, что, скорее всего, было гораздо более ранней формулой, следы которой могут восходить к началу 40-х гг. I века. Это означает, что вера в воскресение Иисуса принадлежала к самым ранним засвидетельствованным символам христианской веры — это старше, чем повествования о страстях, старше, чем идея непорочного зачатия.

Тем не менее, факт остается фактом: воскресение не является историческим событием. Идея могла иметь исторические последствия, но само событие находится за пределами истории и принадлежит области веры. По сути, это наивысшее испытание веры для христиан, как пишет тот же Павел в своем Послании к коринфянам: «А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших» (1 Кор. 15. 17).

Павел уловил ключевой момент. Без воскресения вся система притязаний Иисуса на роль мессии рушится на глазах. Воскресение решает непреодолимую проблему, которую не могли игнорировать последователи Иисуса: распятие делает недействительным его статус мессии и наследника царя Давида. Согласно закону Моисея, распятие ставит на Иисусе клеймо проклятия, «ибо проклят пред Богом [всякий] повешенный [на дереве, т. е. распятый]» (Втор. 21. 23). Но если Иисус не умер — если его смерть была только прелюдией для его духовной эволюции, — крест перестает быть проклятием и символом поражения. Он превращается в символ победы.

Именно потому, что идея воскресения выглядела настолько абсурдной и из ряда вон выходящей, требовалось построить совершенно новую конструкцию взамен той, что рассыпалась под тенью креста. Евангельские повествования о воскресении должны были сделать именно это: нарастить кости и плоть на уже принятый символ веры, создать повествование из утвердившегося верования и, что самое главное, создать противовес нападкам критиков, которые отрицали идею воскресения, которые уверяли, что ученики видели просто дух или привидение, которые считали, что ученики сами украли тело Иисуса и обставили дело так, будто он воскрес. К моменту написания этих повествований от распятия на Голгофе прошло шестьдесят лет. За это время евангелисты успели услышать практически все возможные возражения против воскресения и были в состоянии создать текст с учетом каждого из них.