Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Новосильским воеводой дважды, в 1738–1741 и с 1744 по крайней мере до 1755 года, был Михаил Степанович Адоевцов (родился в 1688 году). Не имея знатных родственников, он начал службу в 1713 году в армейских полках солдатом, дослужился до поручика, в 1738 году был отставлен к статским делам без награждения рангом и назначен воеводой в Новосиль, где прослужил три года, потом после трехлетнего перерыва был произведен в коллежские асессоры и вновь отправлен воеводствовать в Новосиль, без жалованья. Крестьян за ним было 100 душ в Алексинском уезде ^{461}.

Крапивенским воеводой в 1743 году был назначен Андрей Яковлевич Игнатьев (родился в 1698 году), начавший службу в лейб-гвардии Преображенском полку в 1714 году, переведенный в 1725 году в Копорский пехотный полк поручиком, где вскоре стал капитаном, после чего был отставлен к статским делам и назначен в 1738 году воеводой в Епифань. В Епифани Игнатьев прослужил три года, был награжден рангом коллежского асессора и затем переведен в город Крапивну, за службу в котором он получил в 1752 году следующий ранг надворного советника. У него имелось 120 душ в Тверском уезде ^{462}.

Ю.В. Готье, проанализировавший корпус воевод в России за 1720–1760-е годы, отметил, что должности городских или уездных воевод создавались для среднего провинциального дворянства и именно представители этого слоя дворянства обычно занимали их в провинции, хотя назначения людей недворянского происхождения на воеводские должности также случались. В Тульской провинции середины XVIII века мы видим иную картину — не просто все 100 процентов воевод принадлежали к потомственному дворянству, но большинство из них (восемь человек из десяти) вели свое происхождение от древних и знатных родов, члены которых входили в ближайшее окружение царской семьи или занимали высокие посты в центральных органах власти. Хотя городовые или уездные воеводы Тульского края и принадлежали к боковым ветвям знатных родов, наличие родственников, пусть дальних, на высших должностях в государстве способствовало, очевидно, их направлению в центральные уезды страны, с преобладавшим дворянским землевладением [95]. Второй особенностью, привлекающей внимание, является наличие среди руководителей уездного уровня представителей «опальных», но «прощенных» в начале царствования Елизаветы аристократических семейств. Четверо из девяти уездных воевод принадлежали именно к таким родам. Назначение на должности уездных воевод членов «опальных» родов (Лопухин, Мусин-Пушкин, Хрущов, Макаров) демонстрировало либеральную политику императрицы, провозглашавшую, что родственники не несут ответственности за неправедные деяния членов их семей [96], и для назначаемых людей означало царскую милость и заботу, — хотя оно и происходило без повышения ранга и без жалованья, но все-таки включало представителя опального семейства в систему власти. С другой стороны, назначения были незначительными, в уезды, но уезды не отдаленные, а в соседней с Москвой провинции, что позволяло держать этих людей на виду, под контролем [97]. Одновременное нахождение на подобных должностях в соседних уездах представителей провинциальных дворянских семейств (Игнатьев, Адоевцов) уравнивало тех и других. Более того, в случаях с представителями как аристократических родов, так и провинциальных дворян прослеживалась тенденция назначения на должность людей с более низкими предыдущими рангами, что должно было восприниматься ими как награда. Сохранение же не соответствующих должности более низких рангов позволяло центральным властям стимулировать стремление воевод выслужить положенный им по должности ранг, что в некоторых случаях и происходило.

Готье также подсчитал, что большинство воевод в 1740–1760-е годы получали назначения на должность в возрасте от 50 до 70 лет, причем большинство из них были определены в статскую службу «за болезнями и старостью» ^{463}. В этом отношении мы также видим существенное отличие данных «команды» тульских воевод от средних показателей корпуса администраторов в провинции: подавляющее большинство тульских воевод было назначено в уезды в возрасте самом продуктивном — около 40 лет, а двое из них, Хитрово и Макаров, стали воеводами в Тульской провинции в 30 и 31 год, причем Хитрово свое первое назначение уездным воеводой получил в 25 лет. Лишь двое воевод, Данилов и Адоевцов, стали воеводами в 50 лет (Адоевцов получил назначение в Новосиль в 56 лет). Назначения на самые ответственные должности в наиболее развитые города провинции — Квашнина-Самарина провинциальным воеводой в Тулу в 48 лет и Мусина-Пушкина в Белев в 51 год — были для них уже вторыми сроками воеводства (первые назначения оба получили в 42 года). Относительно молодой возраст определил и иные, чем непригодное для военной службы состояние здоровья, причины отставки и перевода к статским делам будущих тульских воевод: лишь четверо из десяти воевод показали в своих «сказках», что получили отставку «за болезнями», причем двое из них были совсем еще молодыми людьми — Макаров семнадцати лет, сразу по окончании кадетского корпуса, Лопухин — тридцати пяти, после ранений и плена. Главной причиной отставки от военной службы для большинства тульских воевод было массовое увольнение дворян из армии по окончании Русско-турецкой войны. Большинство из них было призвано на службу новой властью при Елизавете, через три-четыре года после увольнения, и назначено на руководящие должности. До назначения в Тульскую провинцию почти все воеводы (восемь человек из десяти) имели управленческий опыт в роли воевод (шестеро из десяти) или товарищей воеводы. Опыт управления был не единственным источником знаний для местных управителей — двое из них получили формальное образование в Морской академии и кадетском корпусе, двое других также получили, очевидно, образование, позволившее одному из них заниматься инженерными работами, а второму стать ротным писарем. Четверо прошли через лейб-гвардейские полки, специально предназначенные Петром для обучения дворян и подготовки их к офицерской службе. Высокое доверие властей к образованности и профессионализму гвардейцев доказывалось их постоянной посылкой к следственным комиссиям по разбору правонарушений губернаторов и воевод в провинции. Таким образом, на должностях воевод в Тульской провинции мы видим относительно молодых и здоровых людей, в большинстве своем принадлежавших к аристократическим семьям и обладавших образованием и предыдущим опытом управленческой работы.

Назначения воевод Тульской провинции на должности в определенные уезды кажутся также не лишенными некоторой логики. Так, определение провинциальным воеводой в Тулу именно О.Т. Квашнина-Самарина могло иметь для правительства стратегический смысл: не обладая реальной властью над расположенным в городе оружейным заводом и над казенными оружейниками, он как опытный инженер мог лучше понимать нужды производства, следить за исправным исполнением казенных заказов и пользоваться большим, чем другой статский воевода, авторитетом среди оружейников и их сословных властей. В 1753 году при возникновении в городе конфликта между оружейниками и купцами — последние были недовольны незаконным размножением лавок кузнецов, от которого происходило, по их словам, «тульскому купечеству в торгах помешательство и разорение» — тульский магистрат решился исполнить полученные ранее указы Сената о сломе лавок оружейников только после консультации с провинциальным воеводой и действуя вместе с ним. Вмешавшаяся в дело Оружейная канцелярия донесла о случившемся в Военную коллегию, последняя рапортовала в Сенат, который предписал «для целости всей империи дела» и своевременности выполнения оружейниками казенных заказов их лавки в городе сломать, но разрешить иметь в Оружейной слободе, поручив надзор за этим Квашнину-Самарину ^{464}. В Каширском уезде, самом близком к Москве, где наблюдалась самая высокая в крае концентрация дворянского землевладения (95 процентов) при наибольшем количестве дворянских владельцев, причем наиболее знатного происхождения (в 1781 году в уезде насчитывалось 367 дворянских фамилий, среди которых были 21 княжеская и одна графская ^{465}), именно Я.И. Лопухин как представитель древнего и знатного рода мог пользоваться авторитетом среди уездного дворянства. То, что он сам был помещиком этого же уезда, также должно было способствовать более тесным связям Лопухина с местным дворянством, чем в ситуациях, когда воевода был «чужим». В других уездах высокого дворянского землевладения (от 80 до 94 процентов) — Алексинском, Белевском, Епифанском — тоже воеводствовали представители знатных родов: Хрущевых, Мусиных-Пушкиных, Чоглоковых.