Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

С другой стороны, те же удобства расположения Тульской провинции делали контроль за действиями местных воевод со стороны центральных ведомств гораздо более легким, чем в отдаленных губерниях. Принято считать, однако, что сосредоточение в руках воеводы всех ветвей власти и управления, а также обширность Российской империи и недостаток средств, выделяемых государством на нужды местной администрации, создавали ситуацию, в которой воеводы обладали почти безграничной властью и чувствовали себя полноценными хозяевами региона, чему способствовало также редкое посещение провинций ревизорами из центра ^{446}. Последнее утверждение не совсем верно: Юрий Владимирович Готье, говоря об областном управлении в период с 1725 по 1762 год, приводит примеры многочисленных комиссий, посылаемых из Петербурга для расследования злоупотреблений на местах. Сенатские следственные комиссии были не редкостью даже в отдаленных регионах Сибири ^{447}. Это, безусловно, не отменяет в целом факта недостаточного контроля сверху за деятельностью местных властных органов. Привлекает, однако, внимание отсутствие в указанное время крупных судебных разбирательств над воеводами Тульского края. В отличие от громких процессов над управителями других регионов ^{448} воеводы Тульской провинции не были замечены в серьезных нарушениях или преступлениях [92]. Причины этого могли быть опять-таки двоякими: либо в силу особых забот московского губернатора они не находились в орбите его постоянного контроля, либо тульские воеводы представляли собой верных служак, хороших управителей и порядочных людей.

Первое обстоятельство не подтверждается фактами: в делопроизводственных бумагах канцелярии Тульской провинции мы видим постоянные запросы канцелярий как московского губернатора, так и центральных властей о предоставлении отчетов по тому или иному поводу и сведений о деятельности местных воевод. Регулярно требовались ведомости о проведении «присутствий», то есть заседаний в канцеляриях для решения разноообразных дел; задержки в поставке податей или иные нарушения организации управления регионом замечались и наказывались штрафами [93].

Уездные воеводы были под контролем воеводы провинциального, но и последний не избегал наказаний, если уездный воевода не выполнял должного в срок. Так, провинциальный воевода Квашнин-Самарин подвергся в 1754 году штрафу за неправильный сбор таможенных, кабацких и канцелярских пошлин воеводой в Алексине ^{449}.

Такой пристальный надзор за деятельностью воевод со стороны центральных органов серьезно ограничивал полноту власти как провинциального, так и уездных управителей, вынуждая их ответственнее относиться к исполнению законов. Полномочия воевод во вверенном им регионе ограничивались также и снизу, в силу фактических пределов их власти на местах, в первую очередь в отношениях с городским населением провинции. По действовавшему законодательству городское население подлежало сословному суду в ратушах и магистратах и только разбирательство уголовных преступлений горожан входило в юрисдикцию воевод ^{450}. В Тульской провинции власть провинциального воеводы была ограничена значительно больше: половина жителей центрального города была вообще выведена из его подчинения. По указу Сената 1741 года тульские оружейники относились к ведомству Оружейной канцелярии, подчиненной напрямую Военной коллегии, а с 1749 года они изымались из подчинения воеводе и по полицейским и уголовным делам ^{451}. В случае возникавших конфликтов в городе или противоречий между оружейниками и городскими или провинциальными властями в разбирательство немедленно включалась Военная коллегия и вслед за ней Сенат. В таких условиях отсутствие следственных дел над воеводами Тульского края может положительно свидетельствовать в пользу их «беспорочной службы», что подтверждалось и соответствующими отметками в их «сказках». О человеческой порядочности воевод мы можем судить лишь косвенно, так как всегда остается вероятность того, что тульские воеводы были ловкими управленцами, умело использовавшими неформальные связи в Москве и выходившими сухими из воды. Но об их способности управлять регионом мы можем хотя бы частично судить по их служебным «историям» и обстоятельствам их жизни.

Провинциальный воевода О.Т. Квашнин-Самарин (родился в 1699 году [94]) принадлежал к старинному дворянскому роду. Среди его родственников были занимавшие в 1750-х годах высокие должности член Вотчинной комиссии Федор Петрович Квашнин-Самарин и член Юстиц-коллегии Петр Тимофеевич Квашнин-Самарин; последний, судя по всему, был братом тульского воеводы. Осип Тимофеевич, однако, блестящей карьеры не сделал. Полученное им неплохое образование позволило ему начать службу еще при Петре I в Инженерном корпусе (в 1713 году), во время которой он продемонстрировал заметные профессиональные качества инженера: был командирован в разные города для «починки и строения крепостей, снятия планов и сочинения проектов», состоял при Главной канцелярии артиллерии и фортификации в должности инженерпоручика. С началом Русско-турецкой войны (1735–1739) Квашнин-Самарин был отправлен в полк капитаном, где участвовал «во многих походах и партиях», из-за чего по окончании военных действий получил отставку по болезни, с награждением коллежским асессором. Однако отдохнуть от ратных подвигов Квашнину-Самарину не пришлось, так как он сразу же был отправлен на Выгу возглавлять следственную комиссию об олонецких раскольниках, а затем назначен уездным воеводой в Архангельскую губернию. Там он прослужил три года, с 1741-го по 1743-й. В 1747 году его брат стал членом Юстиц-коллегии, и, вероятно, благодаря этому 48-летний Осип Квашнин-Самарин был переведен воеводой в Тулу. Правда, награждения следующим рангом он не получил, как не получил и жалованья, но последнее обстоятельство сглаживалось тем, что он владел 300 душами в Новгородском уезде. Должность тульского провинциального воеводы Квашнин-Самарин исполнял почти 12 лет, выслужив ранг надворного советника ^{452}.

Уездным воеводой в Кашире был с 1742 года Яков Иванович Лопухин (родился в 1704 году), принадлежавший к старинному и знаменитому роду первой жены Петра I Евдокии Лопухиной. В детстве Якова Ивановича его семья находилась при дворе, отец и старший брат, Степан Иванович, были личными стольниками у молодого Петра, еще один брат — дворцовым комиссаром. В 1719 году вся семья попала в опалу, так как многие ее члены проходили по делу царевича Алексея. Авраама Федоровича Лопухина, младшего брата царицы Евдокии, колесовали, брат будущего каширского воеводы Степан Иванович был сослан на вечное житье в Кольский острог. Яков Иванович начал службу только после смерти Петра, в марте 1725 года, в Петербургском драгунском полку драгуном, затем ротным писарем (что говорит о полученном им хотя бы некотором образовании). В 1733 году он был произведен в том же полку в прапорщики, на следующий год в поручики. Но в 1736 году, раненный в крымских степях в походе армии против Турции, Лопухин попал в плен, был увезен в Турцию, где через два года был выкуплен греком. Еще год заняло путешествие этого грека вместе с Лопухиным через Голландию в Россию. Попав в Санкт-Петербург в 1739 году, Лопухин явился в Сенат и был направлен в Военную коллегию, которая отставила его от военной службы «за ранами и за глухотою». О нем было представлено в кабинет Анны Иоанновны, и пострадавший поручик (XII ранг) был пожалован сразу в коллежские асессоры (VIII). Вероятно, родство с царицей Евдокией сыграло тут положительную роль. Лопухин был отправлен во Владимир товарищем воеводы. В 1742 году, при Елизавете, он был назначен уездным воеводой в Каширу. Награждения рангом при новом назначении 38-летнему коллежскому асессору не последовало, жалованья ему также не положили. Несмотря на очевидные трудности материального порядка — Лопухин в 1755 году владел лишь 88 душами во Владимирском, Переславль-Залесском и Каширском уездах, — наличие имения в уезде, где он воеводствовал, несомненно облегчало его ситуацию. «Лопухинское дело» 1743 года, по которому главным участником проходил Степан Васильевич Лопухин, двоюродный брат царицы Евдокии, приговоренный к казни колесованием, но по «монаршей милости» сосланный с женой и детьми в Сибирь, вероятно, задержало карьеру каширского воеводы, который пробыл на этом посту по крайней мере 14 лет. С 1760 года он, однако, уже служил в Московской конторе Главной дворцовой канцелярии в ранге надворного советника (VII) ^{453}.