Колесница Джагарнаута

На перекрестке семи дорог стоял город.

У Келатских гор, сытых источниками.

Имя того города - цветника рая - Аннау.

Жила я, шоира Саиб, в семье доброго Пира Саида Джелама

Под сенью виноградника и благоуханной айвы.

Разлучили меня с горами Келата,

Где, убаюканные счастливой жизнью,

не платили мы никому дани.

Накинулись на нас сорок тысяч всадников.

Вырвали меня из семьи Саида Джелама!

Пали под саблями пятьсот батыров-аннаусцев.

Двенадцать месяцев бились аннаусцы,

Не сдались многотысячным врагам.

Мыслимо ль, чтоб погиб навсегда

прославленный в истории Аннау?

Льет слезы поэтесса Саиб!

Льют слезы жены и сыновья аула Аннау.

Дастан так и назывался - "Слезы". Имя шоиры - поэтессы Саиб - певец произносил почтительно и даже напомнил, что она жила долго, много сочинила песен и умерла совсем недавно в Безмеине.

Поэма "Слезы", заунывный, рождающий в груди тревогу напев, многозначительные улыбки возбужденного Аббаса Кули, мрачные лица хозяев, мертвая тишина, стоящая в ауле...

Долго не мог заснуть начальник еще и потому, что Аббас Кули то и дело вскакивал и уходил куда-то, а возвратившись, ворчал что-то себе под нос. Алексей Иванович хотел ему сказать, чтобы он наконец угомонился, но не успел... заснул.

Проснулся он, как ему показалось, почти тотчас же. Аббас Кули скороговоркой бормотал ему в ухо:

- Проклятые! Я знал, догадался. Притащили из Персии... Какое ужасное дело... Девушки. Совсем молоденькие. О, пусть свалятся проклятые калтаманы в геенну... Что же происходит!

За обилием слов Алексей Иванович ничего не мог сообразить. Он нарочно зевнул:

- Зачем вы меня разбудили, Аббас Кули? Что? У вас экстренное дело?

- Экстрен! Экстрен, поистине экстрен!

Оказывается, Аббаса Кули просто распирали драматические новости. В советском ауле Мурче настоящее злодейское гнездо калтаманов работорговцев. Калтаманы вечером привезли через Бами - Бендесен тайком завернутых в кошму двух девушек из персидского Хорасана. В ауле Мурче лишь привал, перевалочный пункт работорговцев. Девушек увезут на рассвете в пустыню Каракум. Девушки запрятаны совсем близко - на женской половине у толстоликого старейшины. Серебряная борода его - лишь прикрытие коварства и зловредности. Старейшина с серебряной бородой настоящий бардефуруш. Он со своими мурчинцами сто лет калтаманит в Хорасане и торгует прекрасными пери. Проклятые калтаманы!

Аббас Кули умоляет начальника остановить руку злодеев. Надо спасти несчастных, злодейской рукой оторванных от груди матери и брошенных в тьму и мрак невольничества. Начальник - советский человек.

Советы запрещают рабство.

- Умоляю, пошли! Посмотри, начальник, сам. Если ты, начальник, не злодей - помоги!

- Подожди, Аббас Кули! Не торопись определять меня в злодеи! Объясни толком.

Он все еще не понимал, что случилось, но был уже одет и искал в кармане спички, чтобы зажечь свечку. Аббас Кули схватил его за руку:

- Не зажигайте! Они догадаются. Потихоньку надо. Идемте. Я вас проведу.

- Тс-с! Прежде чем идти, надо знать - куда. И зачем? Объясните толком.

Все так же вполголоса, захлебываясь от обилия слов и ярости, Аббас Кули наконец объяснил, что случилось.

Еще перед ужином Аббасу Кули показалось странным поведение старейшины. В закоулках селения прятались тени вооруженных людей. Всю экспедицию мурчинцы практически держали под домашним арестом. Аббаса Кули остановили на соседней улочке и грубо потребовали, чтобы он шел к себе во двор. Голос звучал жестко и угрожающе. "А я ведь только хотел зачерпнуть в кувшин для вас, начальник, холодной ключевой воды". Самое удивительное и таинственное произошло во время ужина. Аббас Кули, как всегда, не мог усидеть за дастарханом и сам выбегал к двери, когда на пороге появлялась женская фигура с блюдом в руках. То ли ему хотелось поближе рассмотреть женское личико, то ли сказывалось воспитанное с детства рыцарственное отношение к матери и к женщине вообще, но он не мог усидеть на месте и смотреть, как женщины обслуживают гостей, сидящих за дастарханом.

Принимая из маленьких, богато убранных кольцами и браслетами ручек тяжелый глиняный ляган с грудой вареного мяса, он вдруг услышал шепот: "Двух девушек держат взаперти в этом доме. Рабыни. Их надо спасти!"

Прошелестел шепот, а Аббас Кули все стоял с ляганом, отчаянно вытягивая шею и топорща усы в надежде услышать еще что-нибудь.

- Я пополам узбек, пополам перс! Возмутилась моя персидская половина. Как! Двух персидских, хорошеньких, белотелых девушек-персиянок ввергли в неволю. И я сказал себе: "Аббас, у тебя есть револьвер, выданный тебе твоим начальником. В револьвере семь пуль. Иди освобождай пленниц. Спасай рабынь! Стреляй в проклятых калтаманов! Ты стреляешь, как Нимврод. Ты попадаешь за сто шагов в ножку муравья и в подвешенное на нитку горчичное зернышко. Иди!"

Тут уж начальник встревожился всерьез:

- Вы с ума сошли! Револьвер вам я выдал не затем, чтобы вы поднимали в мирном ауле стрельбу.

- Надо стрелять. Они жадные, эти калтаманы. Так просто они не отдадут нам девушек.

- Подождите! Еще раз говорю: надо разобраться.

Узнав о пленницах, Аббас Кули ни минуты не медлил. Вот тут-то опыт контрабандиста пригодился ему вполне. Где крадучись, где ползком по плоским крышам смыкавшихся домов и конюшен, пользуясь темнотой - в ауле Мурче не было ни единого уличного фонаря, - он умудрился обследовать весь аул. Он разузнал все и смог даже найти ту небольшую кладовку, куда бардефуруши запрятали своих пленниц.

Начальник экспедиции больше не колебался. Времени на раздумья не оставалось.

- Милиционер в ауле есть?

- Милиционер? Есть такой. Аусен Джолдаш. Но он уехал на свадьбу в аул Бами.

- А кому принадлежит кладовка, где девушки?

- Толстоликому.

- А, председателю сельсовета? Плохо.

- До ближнего аула двадцать километров. А до утра осталось три часа. Кони стоят во дворе. Бардефуруши спят на айване у толстоликого. У бардефурушей полно оружия.

- Неужто посмеют стрелять?

- Товар дорогой. Девушек, проклятые, хотят продать в Ташауз. Там дорого дадут за такой товар.

- Черт! Никак бы не поверил, что такое возможно сейчас.

- Золото возьмут за бедняжек и уедут в Персию. За Шагаретт много возьмут. Там в Ташаузских песках никто не узнает. Там скачи от колодца до колодца на резвом скакуне - не доскачешь.

- Шагаретт? Кто это?

- Несчастную девушку зовут Шагаретт. Другую...

- Красивое имя, поэтическое... Вы и это узнали.

- Шагаретт - джемшидка. Из рода вождей. Красива! Прекрасна! Гурия рая!

- Вы видели?

- Одним глазом. Мне женщины показали.

- Ну и ловкач вы! Шагаретт? Да, такое имя пристало только красавице из месневи.

Мог ли тогда Алексей Иванович знать, что девушка с поэтическим именем Шагаретт займет в его жизни такое место? Но имя это его странно взволновало. Позже он вспомнит, что читал о прославленной египтянке Шагаретт-эт-Дор - Жемчужное Ожерелье - в одном историческом труде о крестовых походах. Имя ее - молоденькой кавказской рабыни, ставшей женой султана Египта, - окружено было романтическим ореолом. Из рук умиравшего властителя она взяла "меч доблести" и, защищая права своего малолетнего сына, во главе войска разбила и пленила нечестивых франков, вторгшихся в земли Мисра, на века отучила проклятых крестоносцев посягать на земли арабов. И тем более достойно хвалы имя воительницы, что она прославила себя в исламской стране, где женщинам отведен в удел гарем и рождение детей, а не воинское поприще.

Но все это романтика, а сейчас приходилось думать о прозе жизни.

А проза эта выглядела неприглядно: украденные калтаманами юные персиянки, сами калтаманы, вооруженные до зубов, калтаманам покровительствует единственный представитель местной власти - арчин. Милиции нет, пограничники далеко, калтаманы вот-вот заберут свой драгоценный груз и увезут в пустыню, а пустыня раскинулась на тысячу километров. Увезут девушек, и ищи ветра в поле. В экспедиции лишь у двоих огнестрельное оружие, да и какое они имеют право применить его? Заварится каша, а что будет с работниками экспедиции? Люди более чем мирные: студенты, студентки.