Чингисхан

От Великой стены до сердца Монголии еще долгое время спустя после того, как прошел похоронный кортеж, тела безвестных жертв лежали, застыв в нелепых позах, выражавших изумление или ужас, пока дикие животные, привлеченные запахом, не пожирали их останки. Рассеянные повсюду трупы были всего лишь шлаком истории монгольского порядка в мире.

Этот мрачный эпизод, связанный с кончиной Тэмуджина, изложен только авторами персидских хроник и Марко Поло. Китайские летописи об этом умалчивают. Однако большинство историков сочли свидетельства персидских хроник достойными доверия, так как варварские обычаи, о которых они повествуют, полностью соответствуют образу правления Чингисхана.

Караван остановился, когда разведчики донесли, что императорский лагерь — всего в двух днях пути. Они уже вступили в контакт с передовыми отрядами, охранявшими подступы к Каракоруму. Тогда был послан воинский эскорт и вскоре на горизонте со всех сторон показались всадники, спешившие принять покойного вождя в его летучей столице.

Еще до того, как герольды-знаменосцы принесли весть о кончине хана, новость распространилась с невероятной быстротой по всем улусам и стала известна народу и всей монгольской нации. Когда кортеж поравнялся с первым кругом повозок Каракорума, уже стояла в молчании густая толпа. Из бесчисленных войлочных юрт выходили люди; любопытство заставляло каждого офицера, конюшего, вольного или раба тесниться, чтобы увидеть собственными глазами похоронный кортеж, и конечно многие лица выражали глубокое потрясение. Даже у побежденных, пленников, превращенных в рабов, или насильственно угнанных взгляд стал пристальным, а многие суровые воины орды, казалось, окаменели от волнения. Когда уходит божество, возникает пустота, рушится привычный мир. Понемногу потрясение уступило место истерии. Неся на вытянутых руках детей, чтобы они могли увидеть похоронную колесницу, женщины испускали крики боли, разражались рыданиями. Подлинный плач предшествовал ритуальному плачу, великому «горестному оплакиванию», которым открывались императорские похороны.

Повозка, перевозившая бренные останки Тэмуджина, остановилась у места, предназначавшегося сыновьям хана, главам рода, нойонами, военным сановникам. Затем толпа расступилась, пропуская шаманов, беки (beki) и эмчи (emci). Все они были одеты в длинные кафтаны, расшитые ритуальными мотивами — разноцветными косами, наконечниками стрел, хвостами животных. На головах у них были странные уборы из шкуры медведя, волка или сурка, иногда украшенные цветным жемчугом. Одни держали в руках по большому плоскому барабану-бубну, по которому они размеренно ударяли изогнутой деревянной колотушкой, другие тянули заунывные мелодии, звуки которых казались потусторонними, не принадлежащими земле, — то необыкновенно суровыми, то пронзительными, как плач. Войдя в транс, шаманы стали делать странные движения руками, сопровождая их криками и хриплыми модуляциями голоса. Затем принесли бурдюки с айраком, перебродившим кобыльим молоком, и главные шаманы, наполнив им чаши, выплеснули содержимое на все четыре стороны света, на землю и, наконец, на повозку. Эти ритуальные приношения предназначались Тенги, Высшему Синему Небу, которое в своей недосягаемой глубине должно было участвовать з жертвенном возлиянии.

Пение и возлияния продолжались много дней. Затем знать (нойоны), главы рода, как и члены семьи Чингисхана, пришли к старой Бортэ, вдове и первой жене Тэмуджина, подарившей ему многих сыновей, — с выражением глубокого почтения, как того требовал обычай. Прошло много дней, прежде чем все главы кланов могли прибыть в Каракорум.

Наконец шаманы сочли момент благоприятным, чтобы отвезти покойного хана на гору, которая должна была служить ему местом вечного успокоения. Облаченный в парадные одежды и платья из драгоценного шелка, Тэмуджин был положен в гроб, составленный из пяти гробов, вложенных один в другой. Тело водрузили на тяжелую повозку, украшенную почетными флагами, и среди плача и стенаний монгольского народа Тэмуджин отправился в свой последний путь. Некогда на склоне одной из лесистых гор, которые монголы считали священным местом, в центре массива Бурхан-Халдун, ныне горной цепи Кентей, он чудесным образом спасся от врагов, когда военная удача на время ему изменила и он познал горечь поражения. Сюда же пришел он, призывая Тенги, Вечное Синее Небо, высшее божество монголов, в решающую минуту своей жизни. Здесь, наконец, три великие реки, Онон, Туул и Керулен, орошавшие своими благодатными водами луга предков, брали свое начало.

В соответствии с традицией Тэмуджин был погребен под громадным деревом в час, когда горы окутала дымка тумана. Была вырыта огромная могила и прежде чем опустить тело, в ней сначала установили полностью собранный войлочный шатер великого хана. Драгоценности, оружие, сосуды, наполненные едой, были помещены рядом с глиняными кувшинами с молоком и айраком. Неизвестно, убивали ли в то время рабов, призванных служить властелину в загробном мире, или это была только видимость заклания, ритуальный обряд, заменивший древний обычай. Неизвестно также, были ли погребены лошади вместе с седлами, удилами и уздечками, но многие авторы писали о приношении в жертву лошадей, установленных на специальных подставках, рядом с могилой. Благодаря этим приношениям великий хан мог перейти в мир иной, снабженный запасами еды, чтобы питать тело, пьянящим молочным напитком, чтобы согревать сердце, и табуном кобыл и племенных жеребцов, чтобы мчаться в вечность.

Когда закончились похоронные церемонии, место погребения было окружено тайной и военная охрана свирепо запрещала к нему приближаться. Затем мох, трава и кустарники постепенно овладели могильным холмом. Шли годы, заросли становились все гуще. И в один прекрасный день лес полностью скрыл склоны горного массива Кентей.

Сегодня уже не помнят, какая из гор носила имя Бурхан-Халдун. Хотя некоторые утверждают, что монголы свято хранят свою тайну вот уже восемь веков. К югу от Хуанхэ (Желтой реки), в районе Ордоса, некоторые местные жители показывают любопытным путешественникам курганы, в которых якобы хранятся вещи, принадлежавшие великому хану: сабля, седло, лук или охотничий рог. До сих пор живы легенды о проклятии, тяготеющем над теми, кто осмелится осквернить могилу: один из ханов внезапно ослеп, когда пытался вырыть одну из реликвий; мусульмане, нарушившие табу, «лишились рук и ног». Говорят даже, что существует где-то в степи призрачный город — «город Чингисхана».

Однако по сей день никому еще не удалось открыть место погребения Чингисхана — Тэмуджина, одного из редких завоевателей, к которому почти применим титул властелин мира.

Глава II

СЫН СТЕПЕЙ

Единственный, по-видимому прижизненный, портрет Чингисхана находится в настоящее время в Пекинском Историческом музее, в коллекции старинной живописи, представляющей императоров монгольской династии Юань, которая правила Средней Империей между 1279 и 1368 годами и основатель которой, Хубилай-хан, принял при своем дворе венецианских купцов из семьи Поло. В этой галерее официальных портретов почетное место занимает дед Хубилая, Тэмуджин, объединивший степных кочевников; монгольские правители считали его «Великим Патриархом» (Тайцу) династии Юань.

Выполненный китайским художником после завоеваний великого хана, этот портрет кузнеца чингисханской империи, бесспорно, не может быть далеким от исторической модели, даже если он стилизован как почти вся китайская живопись этого жанра. Все другие позднейшие изображения — персидские миниатюры из Тебриза, китайская живопись или европейские иллюстрации — всего лишь интерпретация, которой не более чем плод воображения художников; некоторые из них представляют хана персидским принцем или даже одетым в европейский костюм западного монарха.