Мангазея

Царская грамота давала возможность поморам открыто «водить» в Мангазею походы, которые раньше хотя и совершались, но тайно. Поэтому и в документах не было сведений об этих походах, хотя известно, что начались они давно и что особенно участились в середине XVI в., когда иностранцы стали торговать на архангельском рынке. Крестьяне доставляли иностранным купцам из Сибири бобров и куниц, соболей и песцов, обходя таможенные заставы и царских сыщиков.

Славились пушные поморские промыслы издавна. Пока в среде крестьян-промышленников остро не обнаружилось разделение на богатых и бедных, не появились крупные посредники — купцы, промышленные артели обычно снаряжались на общие средства. Каждый участник вносил в артельную казну пай, получал одинаковые права со всеми, а при разделе добычи — свою долю. Такие крестьяне назывались своеужинниками, от понятия «ужина» — доля капитала в промысле. В большинстве случаев под ужиной подразумевался и промышленник и его снаряжение. Когда говорили: «Пошла на промысел артель о восьми ужинах», — это означало, что артель состояла из восьми промышленников. Или: «Имярек отправил на промысел 12 ужин», — значит, имярек нанял и снарядил 12 промышленников. Потом богачи и сами стали снаряжать артели, а бедные попали к ним в кабалу. Если в поход уходил снаряженный кем-то крестьянин-промышленник, то его считали ужинником, покрученником. Условия найма покрученников были различны, но чаще всего хозяин брал на себя обязательства за работу на промысле одевать и обувать покрученника. На время промысла покрученникам выдавались топоры, ножи, лук со стрелами, иногда огнестрельное оружие, лосиные и соболиные обметы [17]. Их одежда состояла из полушубка и кафтана, шапки-ушанки и меховых рукавиц, обувь — из кожаных сапог и чарок-камысов лосиных. Питался промышленник-своеужинник хлебом, рыбой, медом. Иногда перепадало и вино. Хозяин обязывался защищать его в суде и перед властями. Зато при дележе добычи покрученник получал лишь третью часть.

В начальный период мангазейских морских походов и промыслов распространенными являлись артели и ватаги промышленников-своеужинников.

Вот такая артель и составилась под Холмогорами. Верховодили в ней Молчан Ростовец, Агей Распопов из Матигор, Иван Мелентьев Прозвиков и Меншик Панфилов Вондокурец. Всего собралось 40 человек. За плечами этих людей был немалый опыт тяжелых ледовых походов на Новую Землю и Грумант, где били они моржей, чтобы добыть драгоценные клыки. Их прадеды и деды исстари промышляли морского зверя в Белом море, в Варзуге ловили заборами семгу, в Неноксе вываривали из морского рассола соль; в XV в. они строили на островах Онежского залива златоглавый Соловецкий монастырь, рубили на высоких берегах рек деревянные чудо-церкви, разукрашенные ажурной резьбой и затейливыми куполами. Не уступали они никому и в грамоте. По поморским городам и селам ходили переписанные от руки списки древних церковных книг, народных легенд, сказаний. Их трудами были сохранены старательно переписанные киевские, новгородские и двинские летописи, рассказы и упоминания о самых древних походах на Северный Урал, в Сибирь, по морю-океану.

Под 1032 г. в Новгородской летописи говорилось о походе двинского посадника Улеба на Железные Ворота (так назывался тогда пролив Карские Ворота). Ходил этот Улеб с Северной Двины на дальнюю окраину Новгородской земли — к Югре. В летописном перечне посадников, т. е. хозяев Новгорода Великого, стоял Улеб десятым за первым посадником — легендарным Гостомыслом, нанесшим поражение варяжскому войску до прихода на Русь Рюрика, Синеуса и Трувора, и седьмым от Остромира, оставившего после себя первую русскую рукописную книгу «Остромирово евангелие». Отрок Гюрята, по рассказам новгородских дружинников, ходивших собирать дань с югорских племен, написал «Сказание об Югре». «Есть же и подаль на полунощ (на север) иные страны — суть горы зайдучи Лукоморья (очевидно, имелась в виду Обская губа). Им же высота до небеси… Есть же путь до гор тех, и непроходим пропастьми, снегом, лесом», — утверждал Гюрята. А чтобы привлечь к далеким северным странам людей, нарисовал он такую картину. В стране у Лукоморья несметные пушные богатства: едва родившись, белки и олени падают из туч и разбегаются по земле.

Переписывалось и ходило из селения в селение новгородское «Сказание о человецех незнаемых в Восточной стране», составленное в XV в. «В той же стране, за теми же людьми, — говорилось в „Сказании“, — над морем есть иная самоядь: по пуп люди мохнаты до долу, а от пупа вверх — как и прочие человецы…» И дальше: «В той же стране, за теми же людьми, над тем же морем иная самоядь такова: вверху рты, рот на темени, а не говорят; а видение в пошлину человецы; а коли едят и они крашат мясо и рыбу да кладут под колпакы или под шапку, и как почнут ести, и они плечимо движуть вверх и вниз…». Знал новгородский книжник и о более отдаленных странах. «На восточной стороне, за Югорьскою землею, — писал он, — над морем, живут люди самоедь завомыи Малгонзеи. Ядь их мясо оленье, да рыба… В той же стране, за теми же людьми над морем, живут иная самоедь такова: Линная словет; лети месяц живут в море, а на сухе не живут того деля: того месяца понеже тело в них трескается, и они тот месяц в воде лежат, а на берег не могут вылезти».

«Сказание о человецех незнаемых…» обошло тогда весь свет. Знали его не только в Поморье и Новгороде, но и за рубежами Русской Земли. Это было единственное сочинение о самоедах, разделенных безымянным автором на два рода: «югорскую самоядь», что кочевала по северу Печорского края, Северному Уралу до Обской губы, и «мангазейскую самоядь», жившую к востоку от Обской губы до реки Енисея. Само слово «малконзеи», впервые появившееся в этом сочинении, обозначало племя малканзеи, позднее — мангазеи, что значит по-зырянски: «народ на краю земли», «у моря». Выяснилось позднее, в XVII в., когда русские отряды побывали на Лене, что под «Линной самоядью» разумел новгородец ленский, линский народ.

В XIV–XV вв. из Новгорода были совершены и первые походы в Сибирь. В 1363–1364 гг. новгородский воевода Александр Абакумович с немалым войском продвинулся до реки Оби и «воеваша по Оби реки и до моря». Под «морем» летописец, очевидно, разумел Обскую губу. В 1499–1500 гг. туда же прибыло большое московское войско во главе с князем Семеном Курбским. Воинами князя были крестьяне Поморья — холмогорцы, кеврольцы, мезенцы. В устье реки Печоры построили они новый город «на месте пустом для опочиву Московского государства торговых людей» — Пустозерск. «Щелью» [18] князь Курбский прошел через Уральские горы, побывал в Березове.

И еще минуло сто лет. В Поморье произошли большие перемены. Если раньше на Юргу и далее в восточные владения новгородцы отправлялись на небольших долбленых лодках, называвшихся ушкуями, то в XVI в. они стали ходить по морю-океану на новых судах. В народных сказаниях, в житиях святых, в древних рукописных книгах рассказывалось о далеких походах «в море-окияне» на кочах и «кочневых лодьях».

Народная молва приписывает начало этого нового и важного дела крестьянам Соловецкого монастыря. В Онежском заливе, в устье реки Кемь, построили они плотбище и срубили небольшую лодьицу. А чтобы не разбилась о лед, нашили на ее борта «коцу», так по-новгородски называлась всякая ледовая защита, в том числе и ледовый пояс из крепкого дубового дерева. Лодьицу «с коцей» назвали кочневой. Разрослось судостроительное дело широко. При царе Иване Грозном лодейные плотбища были на Онеге, под Холмогорами, в Мезени и Пустозере. На Грумант и Новую Землю, по Белому и Баренцеву морям, а затем и в Сибирь промышленники плавали на этих новых морских судах, постепенно совершенствуя их. В конце концов в Поморье появился новый тип быстроходного судна, имевшего уже мало общего со старорусской лодьей, известной в Киевской Руси и в Великом Новгороде. Кроме ледовой защиты, «коцы», эти оригинальной конструкции корабли имели ледовые обводы, круглую, яйцеобразную форму. Иностранцы, которые сами видели кочи, называли их круглыми судами. При сжатии льдов коч, в отличие от западноевропейских судов, выжимало на поверхность. По длине коч не превышал 19 метров, а по ширине 5–6 метров. Он мог поднимать до 2000–2500 пудов. При хорошем ветре промышленники проходили на коче 200–250 верст в сутки. Первые ледовые корабли создавались руками лодейных и кочевых мастеров.