Белогвардейцы

- Солдатка? - спросил Машков.

- Сама не знаю... Третий год уже ни слуху ни, духу. - Она вскинула на Крымова большие глаза и неожиданно покраснела. - Может, и вдова уже.

- Зовут как?

- Настя.

- Красивое имя, - сказал Крымов.- А за кого ваш муж воюет - за красных, белых?

- Ушел с германцами драться. С кем теперь - не ведаю.

- А кто сейчас в селе?

- Какой-то продотряд, - с трудом выговорила Настя незнакомое слово, потерла щеку ладошкой и неожиданно всхлипнула.

- Ты чего? - встрепенулся Машков.

- Грабят они нас! Зерно отняли, кричат: лишнее!Пшеницу семенную и то не пожалели... Амбары вымели, у каждого второго подпол перерыли, огород... А кто не отдавал, били! Прикладами били, сапогами!..

- Так-так... - забарабанил по столешнице Крымов. - И много этих продотрядовцев?

- С красноармейцами человек двадцать будет.

- С красноармейцами, значит, - повторил Крымов, твердея скулами. Тогда понятно, чьих рук это дело. - Он вытащил из портсигара папироску, присел перед печкой, прикурил. - Федя, скачи к полковнику и доложи обстановку... Пусть выделит мне в помощь есаула с полусотней... И передай: как только наведем здесь порядок, я дам сигнал - зеленую ракету. Все. Выполняй!

Они вышли на двор. Из-за быстро бежавших по черному, бархатному небу облаков неожиданно выпал светлый желток луны, и Крымов увидел, что село действительно большое - дворов триста, стоит на взгорье, полукругом охватывая озеро. А за озером - строгие очертания полуразрушенной усадьбы.

- Ну я пошел, - сказал Машков, вскакивая в седло.

- Валяй. - Крымов проводил его взглядом и подозвал Прохорова, укрывшегося в тени березы.

- В селе - красные. Так что не дрыхнуть, смотреть в оба! Как только подъедут наши - доложить. Я дверь оставлю открытой. Ясно?

- Ясно, - ответил Прохоров.

Настя хлопотала у печи. На огне уже стоял чугунок с картошкой, шипела сковородка, разнося по дому душистый запах подсолнечного масла. - Не помешаю? - спросил Крымов, усаживаясь у двери на табуретку.

- Да вы раздевайтесь, к столу проходите, - живо откликнулась Настя. - А я сейчас оладьи спеку. У меня вкусные оладьи!

- Верю, - сказал Крымов. - Но... Оладьи мы будем есть потом.

- Это когда же?

- Когда краснопузым уши надерем.

- Надрать им уши следует. - Настя подбросила в печь дров. Огонь вспыхнул с новой силой, обдав Крымова жаром, высветив на его погонах золотистые вензели. - А вы... белые?

- Белые, - кивнул Крымов. - Вас это не пугает?

- Волков бояться - в лес не ходить! - окончательно осмелев, заявила Настя. - По мне что белые, что красные, лишь бы жилось хорошо, ласково.

- Ласково? - В глазах Крымова запрыгали изумлённые огоньки.

- Ласково, - подтвердила Настя. - Лаской и зверя взять можно. - Она сдвинула с огня сковородку, набросила на плечи старенький, в нескольких местах штопанный полушубок и направилась к двери.

- Вы куда? - спросил Крымов, пружинисто поднимаясь.

- Баньку хочу затопить.

- Потом, Настя, потом... Не уйдут от нас ни блины, ни банька.

Настя откинула голову.

- Вы что же, заарестовали меня? - спросила с вызовом. - Или боитесь, что убегу?

- Ничего я не боюсь, на дворе мои люди... А выходить не следует: скоро стрельба начнется.

- Стрельба?! - Вскинув руки, Настя отступила, хлопнулась на скамейку. Боже мой, что ж делается? Красные стреляют, белые стреляют, зеленые... Для этих стрельба - что праздник!

- И часто они здесь появляются? - спросил Крымов, усаживаясь на прежнее место.

- Когда, захотят.

- Не обижают?

- Не было такого.

Крымов задумчиво посмотрел на огонь.

- Настя, а где этот продотряд разместился?.

- А в поповском доме. Это отсюда... - она принялась загибать пальцы, двенадцатый дом по правой стороне. Да вы его сразу заметите - около него подводы с хлебом стоят. Они вчерась еще хотели уехать, да не успели... Кто-то им донес, что дядька Панкрат не всё зерно сдал... Вот они и выколачивают из него хлебушек...

- А где этот... дядька Панкрат живет?

- Они его в баньку выселили. Вместе с женой и ребятишками, а в доме он напротив поповского - устроили то ли сход, то ли совет какой-то, собираются там и галдят о новой жизни... А голодрань их слушает...

На печи вдруг что-то зашуршало, и на пол с легким стуком свалился валенок. Крымов мгновенно вскочил, выхватил револьвер.

- Да это дед! - заливисто расхохоталась Настя. - Старый и хворый солома сгнившая! Да и не слышит ничего.

На печи снова что-то заворочалось, зашумело, засопело, и из-под груды тряпья явился па свет божий ссохшийся, лохматый, словно медведь после зимней спячки, старик. Он приподнялся на локтях, почесал свалявшуюся бороду и чуть подался вперед, пытаясь, видимо, рассмотреть нового человека.

- Ты кто? - Голос был хриплый, но басовитый, еще не утративший силу.

Крымов загнал револьвер в кобуру, шутливо щелкнул каблуками.

- Второго уланского полка Его императорского величества штаб-ротмистр Крымов!

- Не знаю такого, - помолчав, ответил дед и принялся с большими осложнениями слезать с печи. Когда ему это удалось, он разыскал свалившийся валенок, сунул в него ногу и, разогнувшись, повторил: - Не знаю такого. - И зашлепал к двери.

- Сколько ему лет? - спросил Крымов.

- Девяносто, - сказала Настя. - А может, больше. Его дедом звали, когда я еще девчонкой была.

- А вам?

Настя ответить не успела: в комнату ввалился Машков и, вытянувшись, доложил:

- Прибыли, вашблагородь!

Крымов поправил фуражку. Лицо его неожиданно постарело и обрело кислое, озабоченное выражение. И всё же усилием воли он заставил себя улыбнуться:

- Все, хозяйка, теперь можно и баньку топить. Разрешаю.

Задорожный ожидал Крымова за огородами. Конь под ним нетерпеливо перебирал копытами, обеспокоенно крутил головой - нервничал в предчувствии близкого боя.

Крымов вскочил в седло, подъехал к Задорожному и объяснил ситуацию.

- Работы на десять минут, - сказал есаул, но, узнав про обоз и сообразив, что он, по всей вероятности, охраняется, кликнул взводного и рядового Голышева, внешний вид которых и манера сидеть в седле с головой выдавали крестьянское происхождение. - Мы их хитростью возьмем. Пока они разберутся, что к чему, поздно будет... А вы следом езжайте, на расстоянии, и по нашему сигналу...

- Хорошо. - Крымов надвинул на лоб фуражку. Так он делил всегда, когда был чем-то недоволен или озабочен. - Но работа должна быть чистая; нельзя допустить чтобы кто-нибудь ушел. Уйдет - завтра здесь будут красные.А нам необходимо отдохнуть. Вы меня понимаете?

- Прекрасно. Может быть, начнем?

Крымов вытащил револьвер.

- С богом, есаул!

Настя не обманула. Обоз, как она и говорила, стоял у двенадцатой избы, а вдоль него, закутавшись в полушубок, прогуливался часовой. Заслышав конский топот, он обернулся, пытаясь разглядеть, кого несет нечистая, крикнул:

- Кто?

- Свои! - гаркнул Задорожный.

Часовой рванул с плеча винтовку, но передернуть затвор так и не успел: налетевший, как привидение, взводный снёс ему шашкой полчерепа. Есаул, скакавший рядом, одобрительно крикнул, осадил коня, спешился и дал знак Крымову, что дело сделано.

Казаки к считанные секунды окружили поповский дом, а Крымов со своими людьми - дом напротив, в котором, по словам Насти, заседали продотрядовцы.

Первая дверь, что вела в сени, на счастье, оказалась открытой. Крымов бесшумно скользнул в узкий коридорчик и прильнул ко второй, которая вела в горницу. Прислушался. Прокуренный мужской голос напористо и зло выбрасывал слова-камни: "Вы, деревенский пролетариат должны взять власть в свои руки, должны помочь нам и подрезать крылья мужику. Мужик - это тот же буржуй, вампир, который сосет вашу кровушку! А вы батрачите па него, гнете в непосильном труде свои спины. А что имеете? Кукиш! А мужик все богатеет и богатеет. Раньше он нанимал одного батрака, теперь - десять, а скоро всю деревню заставит на себя батрачить! Так вот, я и спрашиваю вас: где справедливость?"