Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва

В эти славные перестроечные времена на рубеже XIII–XIV вв. новгородцы сумели, казалось бы, переломить долгую и печальную традицию отступления на всех своих колониальных фронтах. И. П. Шаскольский прослеживает три волны шведской экспансии и соответственно три этапа борьбы Новгорода против нее:

1) борьба новгородцев со шведами в Юго-Западной Финляндии (территория независимого от Новгорода племени сумь) и на берегах Балтийского моря в XII в.;

2) борьба за Центральную Финляндию (земля еми) и берега Невы в 20-х гг. — середине XIII в.;

3) борьба за Карелию и берега Невы в конце XIII — начале XIV в. [ Шаскольский И. П.Емь и Новгород в XI–XIII вв. // Уч. зап. ЛГУ, 1941. № 80. (Серия истор. наук, вып. 10): Сигтунский поход 1187 г. // Истор. записки, 1949, № 7; Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. Л., 1978].

Суммируя отдельные сообщения о «героической борьбе Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики», мы получаем безрадостную картину череды побед (вроде Сигтунского похода 1187 г.), которые приходится одерживать все ближе и ближе к Новгороду. Остановить потери колоний новгородцы смогли, лишь устроив взаимное истребление русско-немецких сил под Раковором в 1267-м, сровняв с землёй укрепления шведской Ландскроны близь устья Невы в 1300-м и поставив вместе с Юрием Московским крепость Орешек у истоков той же Невы в 1323 г. Вместе с тем же Юрием в 1324 г. новгородцы взяли и разграбили тот самый Великий Устюг, что постоянно угрожал новгородским путям в Печорскую, Пермскую, Югорскую земли, ознаменовав укрепление своего присутствия в восточных «колониях» [НПЛ. С. 97; ПСРЛ. Т. 4, ч. 1, вып. 1. С. 259].

Именно с «перестроечных времен» начинается серия «колониальных» войн с великим князем за «закамское серебро» в широком смысле этого слова, поначалу весьма успешных для Господина Великого Новгорода. Хотя, конечно, полностью остановить продвижение той же Москвы в зону своих стратегических «восточных» интересов Новгороду не удалось: в 1333 г. новгородцы дали великому князю Владимирскому и Московскому Ивану Калите «на черный бор Вычегду и Печеру и с тех времян князь московский почал взимати дани с печерские люди» [Вычегодско-Вымская летопись // Историко-филологический сборник Коми-филиала АН СССР. 1958. Вып. 4. С. 257].

Зато в 1398 г. попытка Заволочья выйти из новгородской сферы влияния была жестоко и эффективно подавлена [НПЛ. С. 389–393; ПСРЛ. Т. 4, вып. 1. С. 383].

Но, обеспечив определенную степень консолидации новгородской элиты и стабилизировав внутри- и внешнеполитическую ситуацию, новгородская «перестройка» конца XIII в. обострила противоречия между элитой и основным населением Новгорода.

Основная часть местных «черных людей» фактически жила в усадьбах бояр, купцов, житьих людей, что и обеспечивало регулярное участие обычных жителей Новгорода в столкновениях боярских кланов на стороне своих патронов — и как следствие заставляло новгородские элиты с осторожностью подходить к усилению эксплуатации «своих людишек» в XII–XIII вв. Постперестроечная политическая стабильность вкупе с заметным ослаблением внешнего давления позволили новгородскому боярству по-настоящему взяться за извлечение доходов из своего господства над «черным людом» Города, «пригородами» и «колониями».

После жутких демографических катастроф 1120-х и 1220-х в 1230 г. «простая чадь резаху люди живыя и ядяху, а инии мьртвая мяса и трупие обрѣзающе ядяху, а друзии конину, псину, кошкы; …постави скуделницю у святыхъ Апостолъ, …и наполни до вьрха, иже бысть в ней числомь 3000 и 30… И поставиша другую скудьлницю на поли…и бысть та пълна…; а 3-тьюю поставиша … за святымь Рожьствомъ, и та же бысть пълна, въ неиже числа несть…» [НПЛ. С. 69–71].

Численность населения Новгорода и Новгородской земли постепенно росла. Об этом говорит, в частности, фиксируемый археологами рост числа археологических остатков. От слоя к слою растет число находок кожаной обуви и берестяных грамот. За столетие, с середины XIII по середину XIV в., число таких находок увеличивается примерно вдвое, а к началу XV в. — еще вдвое [ Коновалов А. А.Периодизация новгородских берестяных грамот и эволюция их содержания // Советская археология. 1966. № 2. С. 62; Изюмова С. А.К истории кожевенного и сапожного ремесел Новгорода Великого // Материалы и исследования по археологии СССР. 1959. № 65. С. 197]. Специалисты пишут о стремительном росте Новгорода в XIV в., о строительстве «окольного города», о расширении Плотницкого и Неревского концов, о том, что в 1263–1462 гг. в Новгороде было построено 176 каменных церквей, а в Москве — только 49 [Древнерусское градостроительство X–XV вв. М., 1993. С. 392; Miller D.Monumental building as indicator of economic trends in Northern Rus’ in the later Kievan and Mongol periods, 1138–1462 // American historical review. 1989. Vol. 9. № 2. P. 373].

Но где-то с 1360-х бурное развитие Новгородской земли приводит к появлению первых симптомов аграрного перенаселения. С этого времени берестяные грамоты начинают доносить до нас жалобы крестьян на земли [История крестьянства Северо-Запада России. СПб., 1994. С. 75]. В деревне появляются безлошадные бедняки-«пешцы» и безземельные «захребетники»; некоторые крестьяне пытаются «заложиться» за бояр — они передают боярам свою землю в обмен на их покровительство. Имеются упоминания о том, что за князей и бояр «закладывались» целые села. Разорившиеся крестьяне продают свои хозяйства не только боярам, но и незнатным новгородцам; при этом они становятся арендаторами на своей бывшей земле [Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.-Л., 1949. № 105, 110; Никитский А. И.История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893. С. 40; Данилова Л. В.Очерки по истории землевладения и хозяйства в Новгородской земле. М., 1955. С. 76–79; История крестьянства Северо-Запада… С. 52]. Переписи конца XV в. показывают результаты этих продаж — рядом с крестьянскими хозяйствами в деревне можно видеть хозяйства, принадлежащие городским жителям; в этих хозяйствах за половину урожая работают арендаторы-«половники» [АИСЗР. С. 72]. Кроме того, в XIV в. обояривание — то есть раздача государственных земель Новгорода представителям знати и монастырям — стало едва ли не ведущей чертой экономического развития Новгородчины. В отличие от Московского княжества боярам передавались не пустующие земли, а населенные смердами деревни и села. Поначалу крестьяне этих деревень выплачивали новому вотчиннику прежние подати, но впоследствии подати постепенно увеличивались. В берестяных грамотах содержится много жалоб на действия управляющих, требующих повышенные подати [История крестьянства Северо-Запада… С. 66–75].

В этих условиях и происходит в 1416–1417 гг. очередная реформа посадничества (увеличение числа одновременно действующих посадников, более частое обновление степени), связанная с развитием боярской олигархии и выдвижением «Совета господ», общебоярского органа управления Городом[ Янин В. Л.Новгородские посадники. С. 325–330]. Именно после этой реформы «регулярные» вечевые собрания «трехсот золотых поясов» окончательно принимают вид заседаний республиканского патрициата, а контррегулярные вечевые собрания, например, 1418 г. приводят к масштабным вооруженным столкновениям с множеством жертв: «Беша же мертви аки на рати» [НПЛ. С. 408–410]. Причем это самое масштабное внутреннее столкновение в новгородской истории одновременно и ближе всего по своему ходу подошло к недостижимому «чисто социальному» конфликту, в котором «сташа чернь с одинои стороны, а с другой боляре» [ПСРЛ. Т. 5. С. 261].

И у столь острого конфликта были серьезные, жуткие причины: «Того же лета мор бысть страшен зело на люди в Великом Новегороде, и во Пскове, и в Ладозе, и в Русе, и в Порхове, и в Торжку, и во Твери, и в Дмитрове, и по властем и селам. И толико велик бысть мор, яко живии не успеваху мертвых погребати… и многа села пусты бяху и во градах и в посадех и едва человек или детище живо обреташеся; толико серп пожа человекы, аки класы и быша дворы велици и силнии пусты, едва от многих един или два остася…» [ПСРЛ. Т. 11. С. 232]