Очевидность и построение . Материалы для критики исторической догматики

В то время как подтверждающие (affirmativen) историки предполагают, что во время средневековья приходит медленный рост городов и буржуазии, то из-за первого взгляда на историю монет возникает впечатление, как будто города наряду с христианскими коммунами уже были к началу раннего средневековья стимулирующими силами. В то время как мы можем предполагать в XI и XII столетиях полные объединения находящихся в процессе становления феодальных господ, наблюдаем мы в Германии XIII века, что города впервые принуждают местных князей выкупать охранные грамоты.

Самая старая монетная регалия, которую могут предъявлять немецкие города, является из города Любек в 1226 году. (Clain-Stefanelli, 70). Возможно, что город Любек подделал этот документ, подобно тому, как и много других городов так поступили позже, чтобы защититься от домогательств Феодалов. Но интересно то, что согласно свидетельству только теперь вообще появляется потребность в этом. Почему это свидетельство вообще раньше не имело значения?

Итак, отчетливо видно, что традиционная историческая наука, очевидно, верит, что («святое») немецкое государство может быть более старшим, чем частное хозяйство. Вопрос об экономическом базисе вообще не ставится, так как в государственно-идеалистической концепции никакой вопрос об экономический рациональности не выдерживает критики. Если исследуется эта экономическая рациональность, раннее паневропейское государство Каролингов и Оттонов показывает себя, пожалуй, фактически как фантом исторического мистицизма. Итак, вероятно, можно исходить из того, что немецкое государство раннего средневековья является не более чем постулатом историков позднесреневековых и/или раннего нового времени. В социоэкономической реальности его существование, во всяком случае, нельзя проверить.

Давайте бросим взор на Англию.

В Англии мы находим монеты, что похожие на те, которые в Испании и юге Италии имели частично арабские последовательности шрифтов. Примерно «максимально странную золотую монету с арабскими надписями и латинским OFFA REX». (Данненберг, 251). Эта монета должна быть копией золотого динара халифа Аль-Мансура [137]^[137]. (Кляйн-Стефанелли, 72). Во то же время другие монеты с надписью OFFA похожи на монеты Карла Великого.

Англия и Франция показывают еще до норманского завоевания как на политическое и культурное единство. Нумизматически норманское вторжение, во всяком случае, означает не разрыв, а продолжение традиции. После (постулируемого) норманского вторжения зависимость между югом Франции (Аквитанией) и Англией также становится особенно тесной. От Генриха II, являвшимся королем Англии и Франции, имеется, во всяком случае, наряду с латинскими монетами, также еще монеты на арабском языке. Его истерлинги или стерлинги будут образцом для рейнских и других европейских монет. Интересно, что Ричард Львиное сердце не должен иметь никаких собственных монет, но лишь монеты с именем Генрих II. Только при Эдуарде I [138]^[138] исчезает с монеты имя монетных мастеров, что говорит об укрепления политической власти по отношению к гражданской.

Италия тоже имеет интересную историю монет: в стране-матери римского католицизма бросается в глаза именно странное отсутствие христианских монетных господ (эмитентов): «Странностью итальянского монетного дела является отсутствие духовных оттисков», пишет Данненберг. Он тогда подчеркивает о чеканке папских монет, что она имела, тем не менее, в раннее средневековье сильные дефициты (или, лучше: которая была редка). Сравнивая с этим, Кляйн-Стефанелли, утверждает, что папы «в раннесредневековом монетном деле никакой особо знаменательной роли не играли». Но является однозначным то, что до позднего средневековья в качестве монетного господина проявился прежде всего сенат Рима. А именно, с древней титулатурой SENATUS POPULUSQUE ROMANUS. (Это удивительно, но римские монеты, которые Данненберг приписывает римской античной культуре, как оказывается, не имеют этой титулатуры). Странно также то, что несколько монет, которые нумизматика приписывает римской античной культуре, похожи на средневековые. Так как мы видим императора в его навесном панцире, которых мы знаем, собственно, раньше из средневековья (Dannenberg, 153). С другой стороны, мы имеем много средневековых монет, которые уже до возрождения античной культуры имеют античные изображения на монетах, «весьма интересными являются несколько подражаний античным образцам: кроме нескольких голов императоров и подражаний типа Митры, в особенности ворсмеровский пфенниг с изображением императрицы Елены». (Данненберг, 190)

Предположительно, что могли бы быть для нумизматики случаи потяжелее, когда она хотела бы зазнаться, что же отличает средневековые итальянские монеты от поздних античных. Если мы читаем, что именно золотые монеты с титулатурой «Caesar Augustus Imperator Romanorum», на которых представлен мужчина в древних императорских украшениях, нумизматика без проблем может приписать «немецкому» императору Фридриху II, то мы получаем впечатление, что границы между античной культурой и средневековьем более чем пористые. (Кроме того, это объясняется, естественно, возрождением античной культуры уже в XIII столетии, которая должна была позволить возрождению XV столетия проявиться в излишествах).

***

Если мы, находясь наверху, следуя традиционным историкам, пробуждаем впечатление, что время Оттонов является временем внутренних беспорядков, восстаний и гражданских войн, то тогда мы должны здесь зафиксироватьь, что такое впечатление не может быть подтверждено анализом монетных образцов. Хотя имеется также уже монетные образцы из XII столетия. Но только с XIII столетия время действительно оказывается лишенными бездействия. Наши монетные находки значительно возрастают именно за это столетие, чтобы достичь тогда в XIV и XV столетиях апогея. Эти оба беспокойных столетия являются временем самой интенсивного составления монетных каталогов. В XIV веке производство серебра, доходное на шахтах в XIII веке, приходит к полному износу (Норт). То, что люди закапывали деньги, могло бы быть связано, с одной стороны, с возрастающей силой и анархией, но могло бы, с другой стороны, также обосновано ухудшением монет и их дурной славой.

Окажется бесспорным то, что позднее средневековье от второй половины XIV столетия до конца XV столетия чеканило в условиях ограничения благородного металла и монетарных сокращений. «Европейская добыча благородного металла иссякала, и монетные города сокращали производство, если они полностью его не прекращали. Одновременно Европа страдала экономической депрессией». (М. North. Das Geld und seine Geschichte,(«Деньги и их история») S. 38). Окажется надежным то свидетельство, что, например, в Англии Елизавета I снова считала по скоту и зерну и деньги считала потерявшими значение. (Кляйн-Стефанелли, 14)

В международном масштабе была Европа в обратном экономическом развитии. Дефолтирующая Западная Европа имеет в конце XV столетия отрицательный торговый баланс с Сирией и Египтом. Импортирует (прежде всего через венецианцев) товары стоимостью в 660 000 дукатов, экспортирует, но, только на 260 000 Дукатов и должна уравнивать оставшиеся 400 000 дукатов поставками благородного металла. (М. Норт, 39)

***

В дальнейшем мы хотим бросить еще краткий взгляд на другие европейские страны и обратить внимание на несколько странностей:

* В Дании, Швеции и Норвегии мы находим, кроме латинских (похожих на английские) монет, также руны и изображение скрученной змеи.

* Удивительным является позднее начало монетной деятельности у болгар, сербов и русских, которые все же расположены около византийского государства. Болгары начинают чеканить только при Асене I (1186-95). Сербия начинает при Владиславе I (1186-95), русские даже только во второй половине XIV столетия. При этом имеют многие из русских монет еще арабские ярлыки и напоминают о татарском иге (если придерживаться традицинной версии истории Руси—ВП).