Сократ

Харит я закончил успешно, и поместили их в центре над входом в Пропилеи. Фидий пригласил Перикла - смотреть; он пришел со своими друзьями и советчиками, а я через Симона позвал Коринну. Не знаю, была ли она в толпе, которая мгновенно окружила правителя. Думаю - нет: Симон говорил как-то, что она не хочет показываться мне на глаза - располнела, и дочь у нее уже почти такая же взрослая и красивая, какой была некогда она сама. Так что не Эгерсидова, а моя Коринна вознеслась над Пропилеями, через которые проходят на Акрополь тысячи людей, любуясь ею в образе танцующих богинь...

Ну а после я делал все, что было нужно; только споры мои с Фидием учащались, и жизнь моя все резче раскалывалась надвое. - Он улыбнулся своей светозарной улыбкой. - Ты, конечно, понимаешь, между чем и чем!

- Понимаю, - ответил я. - У нас, чехов, есть такая старинная книга, называется "Спор души с телом" 1.

1 Чешская дидактическая поэма XIV века.

- Клянусь псом! Это хорошо! Правда хорошо. То, что происходило со мной, можно назвать "Спор камня с человеком"! - Он засмеялся. - Ты угадал, друг. Ну скажи, мог ли я усидеть наверху, на Акрополе, обтесывая мрамор, в то время как под Акрополем, в стое пойкиле - по-вашему, в портике, расписанном фресками, - собирался держать речь кто-либо из софистов, Протагор или Горгий? Они часто приезжали в Афины. Мог ли я не ходить слушать их? Ты помнишь, еще с отцом бывали у меня подобные споры: резец и мрамор - или "ворон считать", как он называл мою тягу к науке! Но теперь все было сложнее. Новая философия! Я смотрел во все глаза, слушал во все уши - а они у меня были большие, как у давнего моего приятеля Перкона, которого я отдал соседу в Гуди: пускай лучше живет у него, чем страдает в Афинах от моего недосмотра... Как и Анаксагор, эти два софиста, Протагор и Горгий, отрицали существование богов. Это меня и привлекло к ним. К тому же как они назывались-то: учители мудрости! Пришли-де мы учить, образовывать каждого... Понимаешь - каждого! Но ведь, клянусь кербером, и я хотел того же, стремился к этому! Вот уже не одной лишь материей, вселенной, атомами занялись философы - начали и о человеке думать! Я ликовал, и в рвении своем готов был голову сложить за Протагора, за то, что он сказал: "Человек - мера всех вещей".

Сократ засмеялся.

- Впрочем, я тогда еще не знал, что софисты младшего поколения научатся перекрашивать белое в черное, научатся толковать и в положительном, и в отрицательном смысле любое утверждение, а стало быть, и эту великолепную формулу Протагора. Но хватит об этом. Теперь представь: мои старые друзья и многие новые, молодые - Алкивиад, Эвклид, Критий - стали называть себя "учениками Сократа", "сократиками" и ни за что не соглашались от этого отказаться. Они являлись ко мне, ходили со мной на агору, на рынок, а там меня всегда уж поджидали люди, жаждущие моего совета. Устраивались они на ступеньках портика, где обычно выступали всякие фокусники, где бренчали кифары и танцовщицы скакали по ступеням, как буквы по папирусу, когда у пишущего дрожат руки. Девчонки те были тщательно подобраны, все пригожие, фокусники - настоящие волшебники. Но стоило появиться мне - народ тотчас окружал меня, и фокусникам оставалось только свернуть лавочку. Сократ! Опять будет на что поглядеть! То-то будет развлечение!

Сократ глянул на меня:

- Ты несколько удивлен, мой молодой друг? Ага! Думаешь: как же так, Сократ - и развлечение? А между тем развлечение-то было, хотя я вовсе не собирался развлекать людей. Я до тех пор донимал кого-нибудь из них, пока он не сбрасывал маску, которая изображала мудрого, а скрывала глупца. Это-то и нравилось зрителям до крайности - пока задевало других. Ого, братцы, Сократ из каждого сумеет вытащить на свет, что там у него в печенках, ха-ха! Пускай возьмет теперь в работу Небула или Тубула, а меня - меня пусть не трогает! Бывало, такой насмешник воображал, что можно, пожалуй, чему-нибудь у меня и подучиться - зато если я брался за него самого, то тут уж хохотали другие, просто зеваки. Я уже говорил тебе, что ко мне обращались за советами в самых разных делах: торговых, судебных, семейных, например как помирить вспыльчивого мужа со сварливой женой, да боги ведают, в каких еще. Я давал советы, как умел, серьезные или веселые, но - всегда бесплатные... Впрочем, нет! Не всегда! Сколько раз платили мне оплеухами и пинками! Что скрывать однажды торговка окатила меня ведром воды из-под снулых рыб, мутной и вонючей. Тьфу, до чего неприятно! Но не думай, была в моих занятиях и хорошая сторона: дашь сегодня человеку совет, он меня за него обругает, чуть ли не побьет, а завтра, глядишь, превозносит меня как своего спасителя. Нет, я имею полное право сказать - люди меня любили, хоть и называли порой вовсе нелестно - "умник-разумник", а то даже "пройдоха"; но к этому они прибавляли словечко "наш": наш умник-разумник, наш пройдоха. Один продавец оливок говорил, что без меня и Афин-то себе представить не может. Понимаешь, тут-то и был камень преткновения: я хотел быть внизу, на агоре, а Фидий желал меня видеть на Акрополе. Одним словом, тянуло меня от камней к живым людям...

- Я знаю, - заметил я. - Известность твоя росла, привязанность народа тоже, всюду ты был желанный гость - могу себе представить, с каким нетерпением высматривали люди, когда же ты наконец появишься...

- ... в новом телесном облике, - иронически хохотнул Сократ. - Да, я был уже не прежний гибкий юноша, а бородатый брюхан, лупоглазый, с толстыми губами и лысиной, ха-ха!

- Но всегда притягательный и неотразимый - так, по свидетельству Калликла, выразился о тебе Алкивиад! - Я засмеялся тому, что на сей раз последнее слово за мной.

- Прекрасное было время... Потомки назвали ту эпоху "золотым веком", и думаю, они правы. Земля тогда рождала всего в изобилии: оливки и ячмень, но точно так же - искусства, знания, жажду познавать... Все приносило плоды, великолепные, как золотые яблоки в садах Гесперид. Перикл осуществил свою мечту: Афины становились Элладой в Элладе. Культурным центром тогдашнего мира. Желаемое стало действительностью.

Сократ вздохнул.

- Но постепенно эту эпоху подъема начала разъедать некая кислота, которая распространялась от олигархических гетерий. Пока Перикл был в полной силе, тайные сии стратеги не осмеливались покуситься на него, но, когда он постарел и ослаб, они повели наступление - сначала на тех, кто был ему предан, а там, чем дальше, тем ближе стали подбираться и к нему самому...