Правда Виктора Суворова(Сборник)

В книге приводится непроверенная информация, взятая из советской литературы, о массовой гибели пленных красноармейцев в 1919—1922 гг. в польском плену — их якобы погибло 60 тысяч из 136 тысяч (с. 104). Вероятно, несложно было использовать соответствующую польскую литературу и документальные публикации по данному вопросу, в которых приводятся совсем иные цифры.

Декларации советского правительства в монографии всегда подаются как реальные побудительные мотивы действий и приказов верхушки РКП (б). Поляки же в книге, наоборот, почти всегда двуличны и коварны, постоянно прикрывают свои империалистические амбиции пространными красивыми заявлениями. Сейчас практически у любого исследователя есть возможность сравнить внешнеполитическую пропаганду и дипломатические маневры большевиков с их действительными замыслами в 1918—1920 гг. Необходимо подчеркнуть, что внешнеполитическая ложь вовсе не является какой-то специфической особенностью коммунистов: «Все государства маскируются, «с волками жить — по-волчьи выть» (И. Сталин, 1938 г.). Поэтому весьма странно, что эта «погрешность» не была применена к внешнеполитическим действиям и заявлениям соратников Ленина и Троцкого.

Вероятно, субъективность и односторонность оценок автора вызваны в том числе и совершенной недостаточностью историографической базы исследования. Всего в работе 898 ссылок, из которых только 29 на литературу на польском языке. Отсюда, например, и сожаление Мельтюхова о том, что «о потерях сторон в советско-польской войне 1920 г. нет данных». По примерным подсчетам польских историков, безвозвратные потери польской стороны составили в 1920 году 112 тыс. человек убитыми [237] (теперь слово за российскими исследователями.) При написании книги вообще не использована литература на украинском и белорусском языках, что недопустимо: эти регионы служили как непосредственным местом боевых действий, так и объектом притязаний Варшавы и красной Москвы.

Недостаточно подтвержден тезис исследователя о том, что инициатива советско-польской войны 1920 г. исходила из Варшавы — борьба шла за действительно спорные территории, которые каждая сторона готова была отстаивать военной силой, в одном случае — вплоть до уничтожения национальной Польши и попытки развязать мировую революцию.

Издание, с одной стороны, неполно, с другой — содержит массу сопутствующей информации, косвенно относящейся к теме исследования. Читая название «Советско-польские войны. Военное и политическое противостояние 1918—1939 гг.», можно рассчитывать найти в работе подробный анализ военного планирования в межвоенные годы как той, так и другой стороны, планы политиков и военных в Москве и Варшаве относительно друг друга и спорных территорий, политико-теоретические разработки сторон, пропагандистское обеспечение тех или иных действий действительно враждебных друг другу государств. Этого в книге нет. Нет в книге и анализа политики Коминтерна по отношению к Польше, описания действий советской разведки во Второй Речи Посполитой и польской разведки в СССР, позиции польских коммунистов в 1918—1939 гг. по важнейшим вопросам межгосударственных отношений. Нет хотя бы краткого описания положения населения Восточной Европы непосредственно по обе стороны линии противостояния. (Вопрос более чем существенный — как жилось гражданам Речи Посполитой и СССР по обе стороны советско-польской границы, в чем были сходства и различия в их положении?) Зато зачем-то по дням и часам с подробностями описана военная кампания вермахта в Польше, Судетский кризис и позиция Варшавы по вопросу о чешско-немецком и польско-чешском пограничье.

Пожалуй, самой важной и, несомненно, позитивной стороной исследования, его научной новацией является более подробное, нежели в предыдущей книге Мельтюхова, рассмотрение военных сторон советско-польской кампании 1939 года (в терминологии Мельтюхова — «миротворческая операция» (с. 408). При написании данного раздела автор использовал ранее недоступные архивные документы из советских архивов. Однако за подробным описанием советско-польской войны 1939 года следует вывод, явно не выдерживающий критики: «...Не соответствует действительности утверждение о том, что Красная Армия помогла вермахту разгромить Польшу» (с. 403). Понятно, что к 17 сентября года польские войска были в целом разбиты вермахтом, а организованного фронта обороны далее не предвиделось. Однако и завершение операции потребовало бы значительных усилий со стороны гитлеровцев, так как боеприпасы у немцев по некоторым важнейшим типам вооружения подходили к концу, а коммуникации были растянуты. Кроме того, возможности движения Сопротивления на оккупированных территориях были в случае войны на один фронт несравненно лучше. Сложно как-то количественно оценить, но нельзя не учитывать шок, который получило население Второй Речи Посполитой от событий второй половины сентября 1939 года — это было существенной, однако не подсчитываемой помощью Берлину. Важно помнить, что Польша не перестала существовать с 28 сентября 1939 года — она была только оккупирована. Функционировало эмигрантское правительство, тысячи поляков сражались против немцев на стороне союзников. СССР внес и тут свой вклад — вместо ухода на Западный фронт десятки тысяч солдат Войска Польского насильственно депортировались в глубь СССР, а тысячи офицеров были расстреляны весной 1940 года.

Объективно это было непосредственной помощью немцам в разгроме их восточного соседа.

При описании событий сентября—октября 1939 года упоминается о десятках тысяч беженцев из находящегося под нацистской оккупацией «генерал-губернаторства» в СССР, а беженцы из СССР — якобы только десятки поляков (с. 367). На самом же деле в сентябре—октябре 1939 года тысячи людей устремились через советско-германскую границу в обе стороны. С 28 сентября 1939 года по 22 июня 1941 года из Западной Украины и Западной Белоруссии убежали десятки тысяч человек [238].

Точно так же тенденциозно краткое описание советизации Западной Украины и Западной Белоруссии. Оценка «радости» населения приводится по выборочным документам, воспоминаниям коммуниста Константина Симонова, а явно сфальсифицированные результаты «выборов» 1939 и 1940 годов подаются как мнение народа (с. 381—384, 408—413). Тезис о том, что в 1939—1941 гг. польское меньшинство на новых землях не ущемлялось в своих правах, абсолютно неверен. Многочисленные независимые друг от друга свидетельства, а также исследования как российских, так и зарубежных авторов говорят о том, что методы притеснений поляков были разнообразны: от непосредственной национальной дискриминации при приеме на работу, разделах земли, репрессиях и «выборах» в органы власти до оскорблений личного достоинства и прямых репрессий [239]. Хотя, конечно, собственно дискриминация не достигла таких масштабов, как в «Генерал-губернаторстве» под Гитлером.

Поражает заявление автора о судьбе осадников — польских крестьян, бывших бойцов Войска Польского, расселенных в 1920—1930-х годах в Западных Украине и Белоруссии и Виленском крае. Якобы их депортация в Сибирь и Среднюю Азию была благом для самих осадников, поскольку уводила из-под удара местного населения (с. 415). При этом совершенно упускается из виду, что никакого межнационального конфликта в условиях интернационалистской советской тоталитарной системы просто не могло быть.

Конфликт разгорелся при нацистах в 1943—1944 годах и быстро прекратился с вторичным появлением в регионе Красной Армии и советских карательных органов.

Нельзя сказать, чтобы полностью неверен, но, несомненно, сомнителен также тезис о том, что национализм на занятых территориях подавлялся и не поощрялся. В специальном исследовании польского историка Богдана Мусиаля на основании массы разнообразного, прежде всего документального, материала делается вывод, что межнациональные отношения, бывшие в регионе и во времена Второй Республики не слишком теплыми, за время советского владычества испортились вконец, что и послужило одной из причин рек крови, пролившихся в бывшей Восточной Польше в 1941—1949 гг. [240].