На исходе дня. История ночи

В отсутствие тумана было видно, как от горизонта до горизонта, разделяя небо на две части, тянется Млечный Путь — широкая полоса белого света. «Все вокруг сияет в смешанном потоке его лучей», — писал в 1753 году в «Универсальный журнал познаний и развлечений» (Universal Magazine of Knowledge and Pleasure) один из авторов. Хотя Чосер и многие до него употребляли в речи название «Млечный Путь», нередко использовались и другие наименования, в частности различных дорог, направления которых, в зависимости от времени года, совпадали с положением на небе этой спиральной галактики. Ранние пилигримы путешествовали по «пути Вальсингама» в Восточной Англии и по «римской дороге» в Италии, поглядывая на небо, чтобы не заблудиться. «У нас, — сообщал астроном Томас Гуд в 1590 году, — его называют Млечный Путь, но некоторые в шутку зовут его Уотлинг-стрит». Имеется в виду древняя римская дорога, ведущая из лондонского пригорода к Роксетеру, что находится на границе с Уэльсом³³.

В конечном счете поток небесного света больше зависел не от луны и звезд, а от облаков. Так, Торо, от имени ночного путника, писал об «извечной борьбе луны с облаками»³⁴. Все зависело от плотности и скорости движения облаков. «Светит луна, хотя по небу плывут облака», — заметила Элизабет Дринкер июньским вечером. Ирландский торговец тканями Хамфри О'Салливан постоянно упоминал об «очень облачных» и «малооблачных» ночах. Небо могло разительно измениться за считаные минуты, поэтому только в ясные ночи приходилось рассчитывать на надежное освещение. В конце XVIII века некий путник, будучи проездом в Шотландии, записал свои наблюдения: «В этом путешествии луна какое-то время была столь плотно закрыта облаками, что я едва мог различить дорогу; иногда же она светила столь ярко, что были прекрасно видны все окрестности»³⁵.

Самые темные ночи — когда небо застилали черные тучи — вызвали к жизни различные выражения: «не видно ни зги», «кромешная тьма», «хоть глаз выколи», «непроглядная ночь» и, конечно, «черный как смоль» из-за похожей на деготь смолы сосен. «Небо черное как смоль», — заметил Пепис по возвращении домой в два часа ночи в 1666 году. Soche ciega означает по-испански «слепая ночь».

Из-за облаков зимой становилось теплее, но видимость в такие ночи значительно ухудшалась. Не только дальние объекты и их цвет — даже небо едва просматривалось. «Ночь была настолько темная, что я не видел собственной ладони», — сообщал лондонец в 1754 году³⁶. Возможности для путешествия сразу ограничивались, так что большинство предпочитало спокойно оставаться дома. Некоторые, если могли, доставали факел или фонарь. «Нам пришлось обзавестись фонарем по причине кромешной темноты», — объяснял пастор Вудфорд в 1786 году. Но постоянно случалось так, что путешественников заставали врасплох тучи, неожиданно затянувшие все небо, или же порыв ветра, задувший свечу или факел. Минуя местечко Палезо во Франции, путники, у которых сломалась лампа, обошли всех обитателей постоялого двора в поисках фонаря. В результате они выменяли его на бутылку вина. «Мы достали фонарь со свечой из ситника внутри, но вскоре ветер задул и ее, и мы продолжили путь в темноте»³⁷.

В темные ночи путешественники проявляли изрядную, хоть и примитивную, изобретательность. В 1661 году кавалькада, которую тьма застала в горах, послала впереди себя наездника на белой лошади, чтобы тот показывал доршу. «Мы ехали вслед за ним», — описывал это путешествие слуга Роберт Муди. Член другой компании путников вспоминал непроглядную ночь возле графства Дарем: «Мы были вынуждены ехать вплотную друг к другу, иначе потерялись бы в темноте». Когда тьма спускалась на плантацию, тетушка Сук из Джорджии «накидывала на плечи белый платок», чтобы вывести с полей рабов³⁸. Специальные зарубки, сделанные на деревьях топором, помогали ночью найти дорогу в густом лесу. Опытные путешественники шли, ориентируясь по силуэтам деревьев, вырисовывающимся на фоне неба³⁹. И наоборот, в местности, где почва содержала много песка или мела, люди, чтобы не сбиться с пути, смотрели под ноги. В долине известковых холмов Южной Англии жители сооружали земляные холмики, называвшиеся «нижние фонари»: они служили пометками на дорогах через поля. Александр Карлайл и его брат, направляясь на юг из Эдинбурга в 1745 году, двигались вдоль берега моря, «так как луны не было… а песок всегда немного светится во время отлива»⁴⁰.

В самые ненастные ночи простой люд полагался на такие чувства, как слух, осязание и обоняние. Если сегодня значительную часть информации мы воспринимаем посредством зрения, то люди Нового времени ценили и остальные чувства, особенно ночью. В темные вечера им приходилось находить дорогу не столько с помощью зрения, сколько с помощью слуха. Ночью приходилось чаще прислушиваться. «У дня есть глаза, а у ночи уши» — гласит шотландская пословица. После заката необходимость полагаться на слух была столь важна, что в Восточном Йоркшире глагол «темнеть» (dark) означал «слушать» (listen)⁴¹. Ночью, отмечали современники, хорошо передаются звуки. Хотя влажный воздух мог их несколько приглушить, ослабление зрения значительно обостряло слух. В комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» Гермия говорит:

К тому же в ночной тишине отчетливее воспринимается резонанс отдельных шумов. Если звуков немного, то, внимательно прислушавшись, легче определить их источник и направление⁴².

К несчастью, слух, в отличие от зрения, является пассивным чувством, да и сам звук может быть неравномерным. Как недавно заметил незрячий Джон М. Халл, автор книги «Прикосновение к скале» (Touching the Rock), «звуки то появляются, то исчезают, в отличие от визуальных объектов». Ночные звуки возникают неожиданно. Однако человеческий слух проникает глубже, чем взгляд, не ограничиваясь отдельным направлением, и ему не мешают стоящие на пути препятствия, например дома или деревья. А с увеличением ночью предела слышимости звуки представляют собой «слуховые» эквиваленты различных предметов⁴³. Компания путешественников, которую ночь застала на незнакомой дороге недалеко от шотландского городка Пейсли, «продолжала путь с огромной осторожностью и осмотрительностью, часто останавливаясь, чтобы вглядываться в даль и слушать». И если по шуму дождя и ветра можно было определить очертания окружающей местности, то знакомые звуки становились надежными проводниками. Всадники, направлявшиеся во Фрайбург, по стуку лошадиных копыт определили, что они въезжают в «большой город с мощеными улицами». Блеяние овец и мычание коров помогали определить, где ты находишься, так же как и звон церковных колоколов. В 1664 году житель Беркшира Ричард Палмер завещал некоторую сумму денег деревенскому церковному сторожу, с тем чтобы тот звонил в большой колокол каждый день в восемь часов утром и вечером не только для «своевременного отхода ко сну», но еще и для того, чтобы путешественники «имели представление о времени и не сбились с дороги». Лучше всего помогали собаки, лай которых пронизывал ночную тьму. Подобно сигналам маячка, эти звуки по мере приближения становились громче и чаще. «Мы сбились с дороги, — записал один из путешествовавших по Франции, — и около полуночи, ориентируясь по звукам собачьего лая, добрались до города Фонтинель». Американский колонист, живший в XVII веке в Мэриленде, заметил: «Поразительное дело! Обычно собаки отгоняют чужаков от жилищ, нас же, наоборот, они привели к домам»⁴⁴.

Даже запахи помогали найти доршу ночью, когда нюх становился особенно чутким, а ароматы дольше сохранялись во влажном воздухе. «Весь воздух деревни пропитан запахом хмеля, выложенного на просушку», — записал Гилберт Уайт о позднем летнем вечере 1791 года. Благоухание жимолости, запах пекарни теплой ночью или же, наоборот, зловоние навозной кучи представляли собой невидимые указатели родных пенатов наравне с запахами конюшни, скота и домашней птицы⁴⁵.