Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

На первых порах предварительного следствия является вопрос о депутате. Разрешение этого вопроса приостанавливает производство следствия и дает время подготовить свидетелей и документы. В этом направлении обнаруживается энергичная деятельность. Перед вами прошла толпа свидетелей с сомнительными показаниями. Вам предъявлена масса подложных документов. Кроме того, на суде обнаружилось замечательное явление: многие из свидетелей, дававших на предварительном следствии показания, на суде изменяли их, и источник этого изменения совершенно ясен. Рядом с подготовкой свидетельских показаний происходит деятельная фабрикация подложных документов, появляются векселя, расписки и так называемые оправдательные документы, масса писем Солодовникова; все это подвергается экспертизе и оказывается подложным, и по таким признакам, которые не подлежат сомнению. Что оставалось делать органам правосудия?

На первых порах к игуменье относились снисходительно, с некоторою осторожностью и вниманием к личности обвиняемой; ее подвергли только домашнему аресту; старались, чтоб она ни с кем не имела сношений; но и тут не могли добиться желаемого. Рядом с этим органы правосудия встречаются со Страстным монастырем и его деятельностью.

Предъявление подложных документов и собственное показание обвиняемой показали, что сношения игуменьи Митрофании с миром происходят с целью преступною. Что оставалось делать, как не взять игуменью Митрофанию под стражу? И действительно, она заключена в Сущевский частный дом. Вы видите, что игуменья Митрофания предстала на ваш суд, находясь под стражей; значит, и суд, и палата не нашли возможным оставить ее на свободе. По заключении игуменьи Митрофании под стражу дело ее принимает другой характер и иной оборот. С того момента, когда она заключена под стражу, прекращается фабрикация подложных документов, и только изредка поверенный игуменьи полковник Врубель представляет такого рода документ, как вырезанная откуда-то расписка Толбузина. Впрочем, эти документы, очевидно, принадлежат к тому времени, о котором сама игуменья Митрофания пишет к игуменье Валерии, как о «хорошем времени». И вот в отплату за свой арест игуменья Митрофания рассказывает на суде о тех истязаниях, которым она подвергалась в Сущевской части. Я не стал бы говорить об этой неправде, если бы она касалась только меня лично, но здесь идет речь о лицах, мне подчиненных, и я обязан сказать по этому поводу несколько слов. Игуменья Митрофания говорит, что она была заключена в темную комнату, что в пищу ей давали один калач, разорванный на куски, что все притеснения происходили от лица, непосредственно мне подчиненного. Рядом с этим она заявляет, что ее посещали и брат, и сестры, и лица официальные и никто не был поражен ее обстановкой; подсудимая ни разу не нашла нужным принести на это жалобу. Она говорит, что кроме калача ей ничего не давали, а вместе с этим пишет игуменье Валерии, что ее содержат хорошо и учит пересылать ей записки и в рыбе, и в конфетах, и в белье, и в платье. Если эти предметы не доставлялись, то каким образом могла бы игуменья Валерия присылать ей записки, а записки пересылались и были предъявлены вам на суде. Эта неправда имеет одну цель: игуменья старается запятнать тех лиц, деятельность которых обличила ее и заставила явиться перед вами в качестве обвиняемой.

Лица, проводившие предварительное следствие, могут с доброй совестью сказать, что они исполнили свой долг честно. Предварительное следствие привело к самым положительным результатам; без предварительного следствия Медынцева была бы обобрана, ее семья не имела бы состояния. Предварительное следствие доказало вам и подложность документов Солодовникова. Оно сопоставило эти документы с другими, заставив обвиняемую представить и те оправдательные документы, на которые она опиралась и которые, тем не менее, изобличают игуменью Митрофанию в подлоге. Лебедев гарантирован от ущерба, который ему могли нанести действия игуменьи Митрофании.

По поводу этого вопроса, по поводу того, что частные лица, на которых было сделано нападение, гарантированы от дурных последствий, не следует забывать, что это есть результат действия судебной власти, облегчившей ваш труд при разрешении гражданской стороны дела. Не следует также задумываться над тем, избавляются ли люди, совершившие такого рода преступления, от ответственности? Игуменья Митрофания со своими сообщниками, совершив ряд преступлений и нападений на частных лиц, подлежит вашему суду, и если обвинение будет признано доказанным, должна отвечать перед законом. Мы должны разъяснить еще один вопрос — по поводу материального ущерба, нанесенного совершенным преступлением. Вы слышали, что многие лица в вознаграждение за произведенные ими работы и за выданные деньги получили подложные документы Солодовникова и Медынцевой. Эти лица не должны нести ущерба. Игуменья Митрофания была начальницей учреждения, находящегося в ведении епархиального начальства; оно должно было наблюдать за действиями игуменьи Митрофании и за ее постройками. Подрядчики должны получить вознаграждение, и это вознаграждение неминуемо падет на суммы епархиального ведомства, и таким образом, игуменья Митрофания явится лицом, которое обобрало епархиальное начальство. Она лишит епархию тех сумм, которые были бы употреблены на великие дела милосердия, составлявшие главную черту деятельности нашего духовенства.

Переходя теперь к самому делу, я должен обратить ваше внимание на ту внутреннюю связь, которая существует между всеми тремя делами: Лебедева, Солодовникова и Медынцевой, между тремя делами, совершенно раздельными по внешнему своему виду.

В 1870 году игуменья Митрофания приступает к постройке общины сестер милосердия. С этим временем совпадает появление Медынцевой у игуменьи Митрофании и ряд преступных действий, направляемых на Медынцеву. Нападение является сначала на мелкие предметы и суммы, находящиеся у Медынцевой. Сюда относятся исчезновение шубы и муфты Медынцевой, счет портнихи и расписка на имя Трахтенберга, с половины 1871 года появляются векселя Медынцевой и сумма их возрастает до 303 тысяч рублей; начинаются хлопоты о снятии опеки, так как только этим путем можно было заставить Медынцеву расплатиться по векселям. Правительствующий Сенат отказал в снятии опеки.

Дело с этой стороны проиграно; тогда обращаются к другому средству, к выделу имущества сыну. В производстве этого дела отказывает сиротский суд. Второе покушение в том же направлении не удается. По-видимому, деньгами Медынцевой делается невозможным воспользоваться. Тогда появляются и дисконтируются векселя Солодовникова тоже на 303 тысячи рублей; сумма эта впоследствии возрастает до 460 тысяч рублей. В январе 1873 года игуменья Митрофания проигрывает в гражданском суде иск, предъявленный к наследникам Солодовникова. Таким образом, игуменья Митрофания лишается и этого способа погасить векселя. Тогда совершается нападение на состояние Лебедева: в 1873 году появляются векселя Лебедева, но эта попытка остановлена в самом начале, и уже властью судебной.

Такова взаимная связь между всеми тремя делами. Прежде чем я перейду к изложению обстоятельств каждого отдельного дела, я должен указать, каким образом буду пользоваться доказательствами: первое место среди доказательств занимают показания лиц пострадавших — Лебедева и Медынцевой. К показаниям лиц пострадавших, как лиц заинтересованных в исходе процесса, надо относиться осторожно. Для того, чтобы правильно оценить показание отдельного лица, надо обратить внимание на самое лицо, на его нравственные качества, на то доверие, которое оно внушает, и на то, насколько мы увидим подтверждение его слов в других по делу доказательствах. Этим последним средством я и буду пользоваться.

За пострадавшими лицами идет показание свидетелей. Целая масса свидетелей, которая явилась на суд, носит на себе различный характер, дозволяющий разделить свидетелей на различные группы. Прежде всего я остановлюсь на показании отставного корнета Толбузина, о котором шла речь почти во все время судебного следствия. Из всех допросов свидетелей и допроса самого Толбузина я вывел заключение, что защита смотрит на Толбузина, как на самого важного из свидетелей обвинения — это большая ошибка. Я должен сказать, что для обвинительной власти его показание не имеет никакой цены. Он явился для того только, чтобы вы сами, гг. присяжные заседатели, оценили его личность и его показания. Если бы его на суде не было, то защита ссылалась бы на него, говоря, что он обобрал Медынцеву, а теперь этот довод пал безвозвратно. Толбузин важен для обвинительной власти тем, что он был поверенный игуменьи Митрофании, действовал по ее указаниям. Она сама вручила ему Медынцеву и она же через него действовала на Медынцеву тогда, когда Медынцева уходила от ее влияния, и заставляла Медынцеву совершать те деяния, от которых могло окончательно пострадать состояние Медынцевых. Мне придется неоднократно упоминать об этом лице, и я всякий раз буду указывать на документы, подтверждающие его показание, и никогда не сошлюсь только на его показание. Затем свидетели распадаются: с одной стороны — на монашествующих, духовенство, служителей общины, то есть на лиц, которые или прямым или косвенным образом зависят от игуменьи Митрофании; с другой стороны — на мелких торговцев, дисконтеров, евреев, промышляющих различными услугами,— лиц, действующих по указанию игуменьи Митрофании и в своем личном интересе; и наконец, на лиц, не имеющих лично в деле никакого участия. Если мы сличим показания двух первых групп с показаниями, данными ими на предварительном следствии, то заметим такие черты, которые указывают на значение этих свидетелей; они являются на суд для того только, чтобы подтвердить показания и объяснения игуменьи Митрофании; таковы, например: монахини Харламова, Зинаида, Досифея, Фриденсон и проч. Они указывают на такие обстоятельства, которые заявлены игуменьей Митрофанией. Они говорят даже о мельчайших подробностях, относящихся к этим обстоятельствам, но как только дело коснется чего-либо существенного, но говорящего не в пользу игуменьи Митрофании, то они как бы мгновенно забывают все, ничего не помнят и ничего не могут сказать. Являются лица, через руки которых прошли подложные документы, и свидетельствуют о таких обстоятельствах, которые вполне опровергаются обстоятельствами дела. Оно и понятно: монахини, которые являются на суде,— лица, непосредственно подчиненные игуменье Митрофании; они не могут не бояться того, что гнет над ними игуменьи Митрофании еще не уничтожен, что за всякое неловкое показание они могут весьма чувствительно пострадать. Насколько верно это предположение, видно из показания Петропавловской, которая заявила, что первое ее показание было ложно, но несмотря на ее подчинение игуменье, она не может говорить неправды, не хочет быть лжесвидетельницей. Только одна такая свидетельница и нашлась среди монахинь, выставленных игуменьей. Служащие в общине также давали перед вами показания, и характерным из них является показание Даниельсона. Вы слышали, как он легко сбивается в своих показаниях и не может вынести перекрестного допроса. Перечислять всех свидетелей я считаю лишним. Каковы показания этих свидетелей и как распоряжается ими игуменья Митрофания, видно из следующего обстоятельства. Вы помните материал по делу Медынцевой, вы помните, что игуменья Митрофания ссылалась на то, что бланки на векселях Медынцевой поставлены не по ее, игуменьи, требованию, что векселя ей даны самой Медынцевой. И вот монахини Осипова и Харламова показывают, что подписи на векселях явились по желанию самой Медынцевой. Обстоятельство это опровергнуто судебным следствием с такой ясностью, что даже сама игуменья Митрофания должна была отказаться поддерживать свое первоначальное показание. Она на суде заявила, что бланки поставлены послушницами по ее, игуменьи Митрофании, требованию. Показание это не могло быть известно монахиням: они не знали, что игуменья отказалась от своего первоначального показания, а потому, подтвердив первое показание своей начальницы, стали в совершенное противоречие с ее последним показанием. Самым точным, самым осязательным доказательством по настоящему делу представляются письменные документы — записки и письма. Вот этим-то доказательством и воспользуется обвинение. Главным образом на этих документах будут основаны все доводы обвинения. Затем остаются показания обвиняемых. Человеку, подлежащему суду, свойственно говорить неправду с целью оправдаться, и к показаниям обвиняемых относятся обыкновенно с недоверием; мы будем прибегать к этим показаниям, но только тогда, когда они подкрепляются другими обстоятельствами. Следить за показаниями игуменьи Митрофании было невозможно; они противоречат друг другу на каждом шагу. Едва игуменья Митрофания дает одно объяснение, как через пять минут дает другое, и совершенно противоположное первому. Связать их в одно целое и стройное мы не можем.