Чернобыльская тетрадь (фрагменты)

В начале 80-х годов в ЦК был организован сектор атомной энергетики, Марьин возглавил его, и тогда наконец появились помощники. Одним из них стал Г. А. Шашарин, опытный атомщик, многие годы проработавший на эксплуатации АЭС, будущий заместитель министра энергетики по эксплуатации атомных станций. С ним-то теперь и ехал Марьин в "газике" Кизимы к разрушенному блоку.

Навстречу попадались автобусы и частные машины. Началась самоэвакуация. Некоторые с семьями и радиоактивным барахлом покидали Припять навсегда еще 26 апреля днем, не дождавшись распоряжений местных властей.

Свидетельствует Г. А. Шашарин:

"Кизима подвез нас к торцу четвертого блока. Он уже побывал здесь с утра. Никаких дозиметров у нас, конечно, не было. Кругом валялись графит, обломки топлива. Видны были поблескивающие на солнце, сдвинутые со своих опор барабаны-сепараторы. Над полом центрального зала, похоже, около реактора виднелся огненный ореол, словно солнечная корона. От этой короны поднимался легкий черный дымок. Мы подумали тогда, что это горит что-нибудь на полу. Марьин был вне себя от злости, матерился, в сердцах пнул графитовый блок. Был хорошо виден полусмятый аварийный бак СУЗ, так что мне стало ясно, что взорвался не он. Бесстрашный Кизима ходил и как хозяин сокрушался, что вот-де, мол, строишь, строишь, а теперь вот ходи по разрушенным плодам труда своего. Несколько раз уже, говорит, был здесь с утра, чтобы проверить, не мираж ли все это.

Мы объехали вокруг станции и спустились в бункер. Там были Прушинский, Рязанцев и Фомин с Брюхановым. Брюханов был заторможен, смотрел куда-то вдаль перед собой, апатия. Но команды исполнял довольно оперативно и четко. Фомин, наоборот, перевозбужден, глаза воспаленные, блестели безумием. Потом произошел срыв, тяжелая депрессия. Еще из Киева я спросил у Брюханова и Фомина, целы ли трубопроводы. Они уверяли-целы. Тогда у меня возникла мысль подавать в реактор раствор борной кислоты. Связался со снабженцами в Киеве, нашли несколько тонн борной кислоты и обещали доставить в Припять к вечеру. Однако к вечеру стало ясно, что все трубопроводы от реактора оторваны и кислота не нужна. Но это поняли только к вечеру..."

Свидетельствует Владимир Николаевич Шишкин, заместитель начальника Союзэлектромонтажа Минэнерго СССР, участник совещания в Припятском горкоме КПСС 26 апреля 1986 года:

"Все собрались в кабинете первого секретаря горкома А. С. Гаманюка. Первым докладывал Г. А. Шашарин. Он догадывался уже, что реактор разрушен, видел графит на земле, куски топлива, но сознаться в этом не хватило сил. Во всяком случае вот так сразу. Душа, сознание требовали как бы плавного внутреннего перехода к постижению этой страшной, поистине катастрофической реальности.

- Нужна коллективная оценка,-говорил Шашарин.-Четвертый блок обесточен. Трансформаторы отключились по защите от коротких замыканий. Залиты водой все кабельные полуэтажи. В связи с затоплением распредустройств на минусовых отметках дана команда электромонтажникам отыскать семьсот метров силового кабеля и держать наготове...

- Что это за проект?!-возмутился Майорец.-Почему не предусмотрено проектное рассечение коммуникаций?

- Анатолий Иванович, я говорю о факте. Почему-это уже второй вопрос. Во всяком случае, кабель изыскивается вода в реактор подается, коммуникации рассекаются. Похоже, везде вокруг четвертого блока высокая радиоактивность.

- Анатолий Иванович!-громовым басом перебил Шашарина Марьин.- Мы только что были с Геннадием Александровичем возле четвертого блока. Страшная картина. Дико подумать, до чего дожили. Пахнет гарью, и кругом валяется графит. Я даже пнул ногой графитовый блок, чтобы удостовериться, что он всамделишный. Откуда графит? Столько графита?

- Брюханов!-обратился министр к директору АЭС.-Вы докладывали, что радиационная обстановка нормальная. Что это за графит?

- Трудно даже представить... Графит, который мы получили для строящегося пятого энергоблока, цел, весь на месте. Я подумал вначале, что это тот графит, но он на месте. Не исключен в таком случае выброс из реактора... Частичный. Но тогда...

-Замерить радиоактивность точно не удается,-объяснил Шашарин,-Предполагаем, что фон очень высокий. Был тут один радиометр, но его похоронило в завале.

- Безобразие! Почему на станции нет нужных приборов?

- Произошла непроектная авария. Случилось немыслимое... Мы запросили помощь гражданской обороны и химвойск страны. Скоро должны прибыть.

Похоже, всем ответственным за катастрофу хотелось одного- отодвинуть момент полного признания, расстановки всех точек над "и". Хотелось, как это привыкли делать до Чернобыля, чтобы ответственность и вина незаметно разложились на всех и потихонечку. Именно поэтому шла тянучка, когда каждая минута была дорога, когда промедление грозило облучением неповинному населению города. Когда у всех на уме было уже, билось в черепные коробки слово "эвакуация"...

А реактор тем временем горел. Горел графит, изрыгая в небо миллионы кюри радиоактивности.

- Несмотря на сложную и даже тяжелую ситуацию на аварийном блоке, обстановка в Припяти деловая и спокойная,-докладывал Майорцу Гаманюк, первый секретарь Припятского горкома партии (в момент аварии он находился в медсанчасти на обследовании, но утром 26 апреля покинул больничную койку и вышел на работу).-Никакой паники и беспорядков. Обычная нормальная жизнь выходного дня. Дети играют на улицах, проходят спортивные соревнования, идут занятия в школах. Даже свадьбы справляют. Сегодня вот справили шестнадцать комсомольско-молодежных свадеб. Кривотолки и разглагольствования пресекаем. На аварийном блоке есть пострадавшие. Двое эксплуатационников-Валерий Ходемчук и Владимир Шашенок - погибли. Двенадцать человек доставлены в медсанчасть в тяжелом состоянии. Еще сорок человек, менее тяжелых, госпитализированы позднее. Пострадавшие продолжают поступать.

Геннадий Васильевич Бердов, высокий, седовласый, спокойный генерал-майор МВД, заместитель министра внутренних дел УССР, прибыл в Припять в пять утра 26 апреля в новом, недавно сшитом мундире. Золотые погоны, мозаика орденских планок, значок заслуженного работника МВД СССР. Но мундир его, седые волосы были уже страшно грязными, радиоактивными, поскольку генерал провел все утренние часы рядом с АЭС. Радиоактивными теперь были волосы и одежда у всех присутствующих, в том числе и у министра Майорца. Радиация, как и смерть, не разбирает, кто ты-министр или простой смертный.