Галлоуэй

Он читал нам стихи даже всяких греков, а временами и французов, и так он их читал, как что-то необыкновенное. Они с Ником Шэдоу могли часами низвергать друг на друга потоки этой всякой поэзии. Ну, а если ни один из них не затевал стихи читать, тут за дело брался Логан. Не знаю уж, где он набрался книжной образованности, сам-то он вечно хныкал, что темный и ничегошеньки на свете не знает, но на самом деле знал до обалдения много всякого. Разок он обмолвился, что как-то зимой занесло его снегом, а в хижине нашлось пять книжек, и он их все перечитал, и не по одному разу. Одна их них была Библия. Истории-то оттуда он все знал, но, сдается мне, шибко много морали из них не извлек.

Логан Сэкетт родом из Клинч-Маунтин, а эти клинч-маунтинские Сэкетты были парни крутые и не очень чтили закон. Вечно они были запутаны в какие-то свирепые междоусобицы, вечно кому-то жестоко мстили, бойцы они были отменные и жили своим обычаем, большей частью как одинокие волки, пока какой-то другой Сэкетт не попадал в беду...

Он был отличным рассказчиком, когда случай представлялся, и мог часами повествовать о краях, которые ему довелось повидать, и о плохих людях.

В те дни мир наш был невелик. Время от времени появлялись пришлые люди, и начинался обмен сведениями обо всем, что лежало впереди и позади. Мы узнавали о дорогах и тропах, о маршалах, плохих людях, плохих лошадях, нечестных трактирщиках и всяком прочем, что творилось в таких местах, которых в жизни не видывали, - потому что слова на месте не лежат.

Оружие, лошади и скот - это была наша жизнь и наше занятие, так что мы слушали великое множество рассказов о крепких старых быках с замшелыми рогами, о диких лошадях и о людях, умевших обламывать их. В каждой команде был хотя был один человек, мастерски обращающийся с оружием, и хотя бы один несравненный объездчикдичков - "бронков". Мы хвастались лошадьми, надрессированными на работу с веревкой и на отсечку телков от стада - а это частенько бывали не одни и те же лошади, вспоминали тяжелые перегоны. Мы ели бобы, мясо и лепешки, а на сладкое - патоку. В дождь и в жару спали под открытым небом, а возили нас полуобъезженные лошади, которые из пилы могли бы зубы вытрясти...

Это была жестокая, трудная, удивительная жизнь, и, чтобы жить такой жизнью, человеку надо было обрасти корой. Мы никого ни о чем не расспрашивали, и пока человек делал свое дело, никого не интересовало, кем он был раньше и что делал.

Логан Сэкетт не был плохим человеком в восточном понимании. А вот в западном понимании он был очень плохой человек. На Западе плохой человек это вовсе не обязательно злой человек или преступник. Это человек, с которым опасно связываться. Это такой человек, которого лучше не трогать, вот как раз таким и был Логан. Он не раздумывая хватался за револьвер, и если вы собирались грубо говорить с ним, так лучше вам было бы вытаскивать револьвер на первом слове, да и то будет поздно.

У Логана была репутация человека, который не в ладах с законом. Я подозреваю, что ему случалось угнать пару-тройку бычков, и, может быть, его скот не всегда носил то клеймо, которое на нем выжгли впервые. Я бы не удивился, если бы узнал, что ему случалось разок-другой остановить почтовый дилижанс и потрясти пассажиров. Я не задавал ему вопросов об этой стороне его жизни. Однако я был твердо уверен в одном: никогда в жизни он не совершил подлого или мелкого поступка.

Все мы слыхали о Верне Хадди, но, как оно обычно бывает, по прошествии некоторого времени ты становишься беззаботным. Мы, конечно, не спускали глаз с холмов, и индейцы время от времени разведывали местность, но совершенно внезапно в один прекрасный день раздался винтовочный выстрел, и один из наших индейцев упал на землю и умер.

В это время он стоял не дальше трех футов от меня, и я как раз шагнул к костру зачерпнуть себе бобов из котелка, а он стал на мое место с миской в руках, ожидая своей очереди. Я уверен, что выстрел предназначался мне, что Верн Хадди уже прицелился, а потом на мгновение отвел взгляд, пока взводил курок, и нажал на спуск раньше, чем понял, что цель изменилась. По крайней мере, так я себе это представлял. Я жалел этого индейца, но радовался за себя.

Мы перенесли лагерь еще глубже в кусты, старательно избегая открытых мест.

- Кому-то надо идти на гору, выследить его, - сказал Логан.

- Я пойду. Я всем индейцам индеец. У каждого человека, кто бы он ни был, есть свои привычки. Стрельба из винтовки в этом смысле самое поганое дело - она вырабатывает схему. Наверняка у него сложилась определенная манера. Если я найду место, откуда он стрелял, то пойму, какого рода места он для этого выбирает.

В этом был смысл, и на следующий день я ушел в горы.

Выслеживать убийцу - занятие не для слабонервных. Рано или поздно убийца узнает, что на него охотятся, и тогда сам превращается в охотника.

Если я найду его быстро, так тут уж мне либо повезет, либо нет - в зависимости от того, кто кого раньше увидит. Но, скорее, на это уйдет много времени и потребуются долгие и тщательные поиски. Так что я решил кинуть взгляд на горы, когда начало темнеть. Я воткнул в землю рогульку и подпорку для своей винтовки, прикинул рост убитого индейца и место, куда попала пуля, приблизительно выставил винтовку, а потом посмотрел вдоль нее и заметил участок, с которого эта пуля могла быть выпущена.

Ну, я был убежден, что Верна Хадди на этом месте уже нет. Он оттуда сбежал и нашел себе новую позицию. Может быть, он не знает, что убил не меня, а может, и знает. Днем я одолжил у Логана подзорную трубу и изучил участок горного склона, откуда прилетела пуля.

Я только одно дело сделал, прежде чем уйти в лес, - поехал в Шалако купить кое-какие мелочи. И, конечно, нос к носу столкнулся с Мег Росситер.

Она приехала в город вместе с отцом за припасами и всяким таким. Город есть город, даже самый махонький, и такая девушка, как Мег, просто обязана там бывать.

Она как раз собиралась подняться на крыльцо лавки, когда я подъехал, и мы оба остановились там на минутку - ей надо было чуть приподнять юбку, чтобы не волочить подол по земле, а мне - слезть с лошади. В конце концов я сказал: