Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди

Будучи ярым поклонником английских рок-групп, я с некоторым пренебрежением относился к деятельности советских рок-исполнителей, считая их игру чем-то вроде художественной самодеятельности. Так продолжалось до тех пор, пока я не стал обладателем ПЕРВОГО магнитоальбома «Машины времени», который смело можно назвать «Сержантом Пеппером» советского рока». Он совершил настоящий переворот в моем сознании, в мгновение ока переделав меня из хулителя в ярого сторонника советской рок-музыки. Помню, больше всего из этого альбома (а там было записано свыше двадцати песен) мне нравились: «Марионетки», «День рождения», «Солнечный остров», «Черно-белый цвет», «Я раскрасил свой мир» (две последние были записаны в 76-м, но стараниями составителя вошли в эту кассету) и особенно — «Тихая гавань». Эту вещь я мог слушать до бесконечности.

Кстати, именно в том октябре в подмосковной Черноголовке (20 км к востоку от Москвы, рядом с Центром подготовки космонавтов) состоялся рок-фестиваль, в котором участвовало несколько отечественных рок-групп, в том числе и «Машина времени» (из других участников назову «Високосное лето» (Москва), «Магнетик Бэнд» (Таллин), «Сонанс» (Свердловск) и др. Вот как о тех днях вспоминает один из главных организаторов фестиваля и член его жюри А. Троицкий:

«Конечно, на фестивале было жюри. Это мания всех наших музыкальных сходок: комиссия из заслуженных людей ради веса, солидности и, как предлог, для вручения участникам всевозможных бумаг. Бумаги — то есть дипломы и призы — очень важны для советских рок-музыкантов, ибо в отсутствие прессы и «золотых дисков» это единственные вещественные знаки официального признания, которые они могут получить. Жюри во главе с джазовым композитором и милым человеком Юрием Саульским (чей сын Игорь играл на клавишных в разных московских рок-группах) присудило главные призы «Машине времени», Варгису Стакенасу и «Магнетику Бэнду»…

Конец фестиваля я провел лежа под колонкой в кафе, где все музыканты играли джем-сейшнз. Главным номером, как всегда, был нескончаемый минорный блюз…»

Высоцкий тем временем вернулся из Северной Осетии в Москву. 12 октября он пришел пообедать в ресторан Дома литераторов. Рассказывает свидетель событий — корреспондент болгарской газеты «Народна култура» А. Абаджиев:

«12 октября. За два дня до этого я приехал в Москву в качестве корреспондента и крутился, чтобы улаживать неизбежные формальности. В обеденное время я оказался недалеко от Дома литераторов и зашел туда, чтобы наскоро перекусить. У входа на меня буквально налетели двое знакомых болгар. У них была встреча с Евгением Евтушенко, и им был нужен переводчик. Пока я пробовал отказаться, явился и сам Евгений Александрович. У него было очень веселое настроение — недавно родился его сын Саша, и, естественно, все Александры были ему очень симпатичны (Абаджиева зовут Александр. — Ф. Р.). «Давайте пообедаем!» Мы обедали и разговаривали по службе, так как знали, что через час он должен был уйти. После того как это время истекло, Евтушенко и мои болгарские знакомые встали из-за стола, я тоже поднялся, чтобы проводить их, но собирался остаться еще немного — до следующей встречи в МИДе еще оставалось время. И пока мы с Евтушенко обменивались номерами телефонов, в дверях появился Владимир Высоцкий. Зал был переполнен, свободных мест не было. Но Евтушенко помахал ему рукой, указал на наш столик, и артист подошел к нам.

Он поздоровался со мной как со старым знакомым и, явно торопясь, сразу же заказал обед прилетевшей официантке. У меня не было никакого намерения воспользоваться случаем и взять интервью. Я вообще не собирался писать о Высоцком, а кроме того, видел, что он очень устал и напряжен. Но речь пошла о вчерашнем сенсационном футбольном матче (сборная СССР в отборочном турнире чемпионата Европы играла с командой Венгрии и уступила 0:2. — Ф. Р.), о невероятно теплой московской осени. Так как я не знал, какой была погода неделю назад и как закончились предыдущие матчи, Высоцкий «поймал» меня. Ага, болгарский журналист! На минуту в его взгляде промелькнуло неодобрение. Потом он оценил то, что я не навязываюсь и не настаиваю на интервью, не расспрашиваю его о будущих ролях и новых песнях. Он сам начал говорить о Болгарии, о своих болгарских друзьях. Когда выяснилось, что у нас обоих масса общих знакомых в Софии и Москве, переход на «ты» и обмен телефонами были вполне логичны.

— Если зайдешь в театр, скажи, что ты мой друг из Болгарии, тебя сразу же впустят.

Мы оделись и вышли вместе. У дверей он сказал мне: «Надоели, но что с ними поделаешь! Вот теперь ты увидишь их!»

Действительно, на улице его ждали несколько девушек и юношей. Они шли за нами на известном расстоянии, дошли до автобусной остановки, ждали, пока мы не сели в «восьмерку». Я сошел у Московской консерватории, а он поехал дальше, чтобы сесть в метро в сторону «Таганки»…» (вечером этого же дня Высоцкий играл в «Гамлете». — Ф. Р.).

С 12 октября в течение четырех дней в «Московском комсомольце» публиковались заметки Льва Никитина (настоящее имя Лев Гущин) про Аллу Пугачеву — самая большая публикация в отечественной прессе про певицу за предыдущие годы. В ней звезда подробно рассказывала свою творческую биографию, делилась планами на будущее. Как выяснится много позже, Пугачева не имела к этой публикации никакого отношения, а появилась она благодаря расторопности ее супруга Александра Стефановича. Это он в течение нескольких дней водил своего приятеля-журналиста в ресторан Дома кино, где под шашлык и грузинское вино наговорил ему весь текст интервью на диктофон, после чего тот тиснул его в газете. Это был типичный, как теперь говорят, пиар. Причем успешный: номера с этими публикациями были раскуплены в считаные минуты.

Кинорежиссер Владимир Шамшурин приступил к съемкам фильма «Опасные друзья». Фильм из разряда воспитательных: в нем рассказывалось о том, как хороший, в общем-то, парень — Юрий Громов (Лев Прыгунов) — попадает под влияние нехороших людей — уголовников — и оказывается в колонии. Там он, естественно, перевоспитывается, даже совершает подвиг: помогает задержать сбежавших из колонии зэков. Однако съемки в колонии еще впереди (они будут проходить на Валдае в декабре этого и январе — феврале следующего года), а пока съемочная группа снимает московскую натуру (с 6 октября). Это эпизоды-ретроспекции: те картинки, которые будут всплывать в памяти Громова в заключении. В них он вспоминает обстоятельства, при которых угодил за решетку (помогал преступнику Сатане в ограблении сберкассы), а также вспоминает маму (эту роль играла главная киномама Советского Союза Любовь Соколова) и любимую девушку (Наталья Гвоздикова). Эпизодов с последней было больше всего: в них влюбленные гуляли по осенним бульварам, целовались. Кстати, последнее давалось с трудом, особенно Гвоздиковой. Дело в том, что она и в жизни к поцелуям относится, мягко скажем, не очень хорошо, а в кино и вовсе старается избегать. Достаточно сказать, что за ее плечами съемки более чем в пятидесяти картинах, но целуется она от силы в трех-четырех (своеобразный рекорд). «Опасные друзья» относятся к последней категории, но снятый там поцелуй можно смело отнести к «братским»: таким целомудренным он выглядит. Вот как об этом вспоминает сама актриса:

«По сюжету нас с Левой ожидали всевозможные радости любви. Представляете мое самочувствие? Как сейчас помню, привезли нас в сад около Театра Советской Армии, мы с Левой идем по аллее, а потом должны слиться в поцелуе. Поверите — нет, как подходит этот миг, так меня нервный смех разбирает, не могу собраться, и все. Семь дублей мы с ним тогда целовались. А рядом на скамеечке какая-то старушечка говорит: «Это куда же Жариков смотрит, Гвоздикова тут с Прыгуновым вовсю целуется!»

В фильме была и одна «постельная» сцена. Но я в постель с Прыгуновым не легла. Тогда еще жуткий застой стоял на дворе, и мне удалось убедить режиссера, что сцену все равно вырежут, а она, мол, бесконечно важна для сюжета… Нашли выход из положения: Лева лежал в постели, а я сидела рядом…»