Встреча на Эльбе. Воспоминания советских и американских участников Второй мировой войны

Когда пришло время прощаться, какой-то русский солдат протянул мне монетку, как бы в обмен на то, что мы привезли с собой. И Брусу, и Пучи, и мне — нам всем было очень радостно, когда мы прыгнули в свою лодку и возвратились на западный берег.

В тот же день двое русских солдат переплыли реку и встретились с одним из наших офицеров, майором Реймондом Чепменом. Состоялось еще одно короткое празднование. Мы все уже начинали думать о родине.

Все это произошло более сорока лет назад, но я всегда помню эти минуты мира и дружбы, которые пережил вместе с русскими в тот ясный и солнечный майский день.

В апреле 1986 года группа советских ветеранов встречи на Эльбе посетила Детройт. Многое же мы вспомнили тогда! На приеме в честь наших гостей я произнес краткую речь и рассказал о своей встрече с русскими на Эльбе. Затем я раздал всем по серебряному доллару в память о той монетке, которую подарил мне русский солдат. Один из ветеранов никак не мог понять, зачем я это делаю. Он озадаченно спросил меня через переводчика: «Что это за монета? Зачем она?» Когда переводчик объяснил ему, русский широко улыбнулся и расцеловал меня. Мы смеялись и обнимались точно так же, как тогда, на Эльбе. Дух Эльбы царил в тот вечер в Детройте — тот самый дух, который был с нами, когда мы с Брусом встретились с русскими в те последние дни войны.

1-й Украинский фронт Конева. 26 апреля. (Задержано доставкой.) Бурное ликование царило сегодня на восточном и западном берегах Эльбы возле Торгау. Встретившиеся здесь пехотинцы 1-й армии США под командованием генерал-лейтенанта Кортни Ходжеса и бойцы 1-го Украинского фронта маршала Конева, несмотря на языковой барьер, поздравляли друг друга и обменивались подарками: американскими НЗ и русской водкой. Это означает конец германской армии как боеспособной силы.

Рядовые 69-й пехотной дивизии, которым наконец-то не угрожал никакой враг, сидели на солнышке на берегу Эльбы, распивая вино, коньяк и водку, и слушали, как их новые русские друзья играют на аккордеонах и поют русские песни.

Русские солдаты — молодые и сильные и, как правило, немного коренастее американских — осмотрели американскую амуницию, а американцы не упустили возможности пострелять из русских автоматов. На исходе дня то тут, то там можно было увидеть американского солдата, направляющегося к своему «джипу» в русских сапогах, и поменявшегося с ним обувью русского солдата, который никак не может справиться со шнурками на американских ботинках.

Если для большинства русских бойцов на Эльбе сегодняшний день не станет самым замечательным в их жизни — значит, они самые чудные солдаты на свете. Русские солдаты такие же простые и веселые, как американцы, только это как бы американские солдаты, помноженные на два.

Если вы знаете, что такое немецкий солдат, то русский является его полной противоположностью. Невозможно представить себе русского — солдафоном, марширующим гусиным шагом. Русские любят петь, смеяться и рисовать автоматными очередями узоры на кирпичных стенах.

Дорога на Торгау представляла собой необычное зрелище. Вереницы русских батраков, угнанных нацистами в Германию, работавших на немецких фермах, кто на повозке, кто пешком, двигались по шоссе, ведущему в Торгау, чтобы встретиться со своей армией, которая наконец принесла им освобождение. По другой стороне дороги, в обратном направлении, шла толпа усталых и испуганных людей. Это были немцы, бегущие от русской армии.

Увидев приблизившуюся колонну соотечественников, стоявшие вместе с американцами на берегу русские солдаты бросились к русским девушкам. Пошли разговоры и песни, объятия и поцелуи. Вокруг аккордеонистов образовывались кружки, человек по двадцать, и слышались русские песни, напоминавшие большинству американцев песню про волжские челны.

Статья из газеты «Старс энд страйпс» от 28 апреля 1945 года.

Перепечатывается с разрешения «Старс энд страйпс».

Я был стрелком-радистом 440-й эскадрильи бомбардировщиков 319-й авиационной группы ВВС США. 22 января 1944 года наш самолет «В-26» был сбит над Италией. Пилот со штурманом попытались довести подбитый бомбардировщик до базы, но он врезался в гору и взорвался, и они погибли. Двое стрелков открыли свои парашюты слишком быстро: ветром их затянуло в пламя, объявшее самолет, и их горевшие тела камнем упали на землю с высоты 10 000 футов. Меня и второго пилота взяли в плен, когда мы приземлились на парашютах. Сначала на грузовике, а потом в товарных вагонах нас доставили в Германию.

Я отчетливо помню, будто это было вчера, как меня, американского военнопленного, освободили советские войска в нацистской Германии. Я помню, как в июле 1944 года немцы решили перевести нас из лагеря для военнопленных в Хайдекруге в другой лагерь, потому что Красная Армия подошла уже совсем близко. Нас было около двух с половиной тысяч человек. Когда мы вышли на главную дорогу, то увидели, что она запружена беженцами с самыми разными повозками: старики и женщины впряглись в телеги и фуры вместо лошадей, дети тащили за собой тележки, доверху нагруженные вещами, которые беженцы обычно берут с собой, покидая дом. Время от времени встречались подростки в коротких штанишках и с рюкзаками на плечах, будто они собрались на прогулку, но большинство детей, как и стариков, были одеты очень бедно. Не было слышно ни звука, лишь скрип колес да шарканье ног. Прошло несколько часов, прежде чем нам удалось найти просвет в этой медленно тянувшейся колонне.

Когда мы наконец добрались до поезда, то узнали от других пленных, что охранники были вынуждены отгонять беженцев штыками, чтобы не дать нам смешаться с толпой. Нас запихнули в вагоны, рассчитанные на сорок человек или восемь лошадей, но — немцы, как обычно, поместили по шестьдесят пять человек в вагон. Вся наша партия военнопленных заняла по крайней мере целый состав. Каждому из нас был выдан хлеб, и утром и днем, когда поезд останавливался, мы могли взять воды.

Я до сих пор помню, как во время одной из остановок поезда я увидел молодую немку, сидевшую на каком-то ящике. В одной руке она держала ребенка, в другой — чашку с супом, которым пыталась накормить младенца, и слезы текли по ее изможденному лицу, а суп тек струйками по платьицу ребенка. Рядом с ней никого не было, и вроде бы ничто не мешало ей накормить ребенка грудью, но она сама так долго не ела, что у нее пропало молоко.