Сталинский СМЕРШ. Лучшие спецоперации военной контрразведки

— Предъяви фонарь, — грозно потребовал Слюсаренко и вырвал фонарик из рук мальчика.

— Петро, отдай фонарь. В одной школе ведь учились.

— Минулося. Теперь я уже не Петро.

Мелкая обида, которую Слюсаренко нанес мальчишке, занозой засела в мозгу, но дальше подобные мелочи сгладились более серьезными делами. К нему проявил внимание гаупштурмфюрер Вальтер Долль. Он представлял СД и иногда наезжал в город.

Однажды после хорошей выпивки немец предложил ему стать агентом его службы. Слюсаренко не отклонил предложение немца. Что же, это даже интересно! К тому же гауптштурмфюрер — капитан по армейским меркам, представлял немалую власть. Начальник полиции Скляров до неприличия лебезил перед этим немцем. Не совсем было ясно, зачем он немцам. Что им даст его тайная деятельность — ведь от него, как от полицая, шарахаются люди знакомые и незнакомые. А те, кто близко его знал, стали относиться с предубеждением. Одна из одноклассниц как-то сказала:

— Как ты мог поступить в полицию! А еще был таким комсомольцем.

— Ну был…

То, что он комсомолец, немцев не волновало. В комсомоле была вся молодежь. Представитель СД сотрудничество Слюсаренко со своей службой оформил письменно. Так просто, буднично произошло моральное падение бывшего комсомольца Петра Слюсаренко. И то, что написано пером, не вырубишь топором. Успокаивало Петра то, что сотрудничество тайное. Кто там об этом узнает!

Напрасно Слюсаренко сомневался в своей полезности немецкой службе безопасности. У гауптштурмфюрера на это были свои виды. В местной полиции ему нужны свои глаза и уши.

Самое острое и неприятное воспоминание у Слюсаренко от встречи с «десантником».

В полицию привели молодого парня. Держался он независимо, не боялся полицаев. Слюсаренко сказали: «Хлопец с той стороны. Десантник прыгнул с парашютом или пришел пешим порядком». Полицай Ермаков — примак из окруженцев — взял сонного парня в скирде. Сначала оглушил его дубиной по голове, а затем обезоружил, забрал пистолет системы «парабеллум». В голове Слюсаренко пронеслось: вот будет смак, если раскручу его. К кому шел? Зачем шел? Какое имеет задание!

— Забираю «десантника» себе, — предупредил начальника полиции Скляров. Бывший заведующий магазином хозяйственных товаров Скляров обычно «не высыхал» и на этот раз был в подпитии.

Слюсаренко добился от «десантника» только того, чтобы тот назвал фамилию.

— Иванов я! И кончен бал. Больше на твои подлые вопросы отвечать не буду.

Иванов ли он или кто другой, но этот человек проявил твердость — он упорно молчал.

Слюсаренко бесился от своего бессилия. Он ничего не узнал, ничего не добился от Иванова. Пытался бить парня, но и избитый тот молчал. Как ни увещевал парня Слюсаренко, что только ни сулил — все оказалось бесполезным. Никакого результата для себя полицай не добился.

— Значит, жить не хочешь. Хорошо, будут тебя могильные черви жрать, — заключил Слюсаренко. «Пушу я ему пулю в затылок», — решил полицай, и сознание возможности того, что он может лишить жизни такого, как сам, молодого человека, наполняло душу предателя мстительным злорадством. Слюсаренко закончил свое следствие и подписал нужные бумаги, получилось — он следователь, и судья, и палач.

Слюсаренко повез обреченного на смерть человека на кладбище. Там у старого обвалившегося окопчика поставил «Иванова» на колени, выстрелил в затылок. Столкнув того в яму, наскоро прикопал его. Землю на поверхности разровнял. Произнес злорадно: «И следов твоих на земле не осталось». До конца дней своих «Иванов» не обронил ни слова. Слюсаренко был поражен его поведением «Прямо самоубийца какой-то…» — решил полицай. Работая в полиции, он узнал, что несколько из оставленных в городе партизан сохранили себе жизнь, выдав немцам партизанские ямы с оружием и продовольствием. Встречались и партизаны, рассказывающие на допросах все, что знали. Правда, при этом они обычно не избегали виселицы. Через несколько дней появившийся в городе Вальтер Долль осудил поступок Слюсаренко.

— Очень ты неправильно сделал. Больше, Петр, так поступать нельзя. С ним надо было работать и работать! Жить все хотят!

Слюсаренко не собирался все рассказывать особисту (сотрудников СМЕРШа многие по-прежнему называли особистами — сотрудниками Особого отдела). Он понял, что здорово влип, но не изобличен полностью.

— Вы служили в полиции, убивали, и этого уже для вас достаточно, — жестко сказал Титов. Обращаясь к Юрьеву и Давыдченко, распорядился: — Заприте его. И глаз не спускайте, — и уже к Слюсаренко: — Учтите, полицай, эти ребята стрелять умеют.

Слюсаренко вывели из хаты. Титов отпустил Карнаухова со словами: «Спасибо тебе, боец». Про себя подумал, что Карнаухов и Слюсаренко миновали фильтрацию. Что делать — всех через сито не пропустишь. Карнаухов пройдет теперь «нашу фильтрацию», у нас. Будем с ним работать. Разве нельзя допустить такой вариант: Карнаухов не поддался на вербовку Слюсаренко по той причине, что уже был завербован немцами. Нужно не забывать железное правило: доверяй, но проверяй!

— Там Давыдченко бдит? — спросил Титов у Кости.

— Охраняет. Он парень надежный.

— Вот и ладно. Я сейчас к комбату, поставлю его в известность о происходящем во вверенной ему части. Попрошу у него дополнительную охрану. Возьмем во взводе управления Дьягольченко — человек бывалый. Вот пусть он с Давыдченко и стерегут полицая.

Настроение у старшего лейтенанта явно было приподнятое, и он с улыбкой сказал:

— Вот как, Костя, бывает! Не пахали, не сеяли, а такой фрукт нам свалился. Случайно?.. Как сказать. В контрразведке, Константин, случайностей не бывает, впрочем, так же и в разведке. И важны любые мелочи. Хотел было я завтра снарядить тебя с Давыдченко — отконвоировать полицая в отдел контрразведки корпуса, но передумал, позвоню, пусть сами приедут и заберут. Им предстоит поработать с этим Слюсаренко.

«А «Ваня» молодец! Зря я о нем был другого мнения. Не лопух. Помог разоблачить врага», — в заключение оценил происходящее Титов. Он ему представлялся ни рыба, ни мясо, однако дальнейшие события показали, что некоторые качества людей проявляются совершенно неожиданно, и не всегда все оказывается таким, каким показалось на первый взгляд.

В агентурном наблюдении у Титова оказался ординарец заместителя комбата Василий Петренко. Среди рядовых красноармейцев он выделялся своим молодцеватым видом. Военная форма сидела на нем как влитая, производили впечатление и шикарные хромовые сапоги. У всех красноармейцев на голове пилотка, а у Васи — фуражка. При передислокации батальона на новое место приговаривал: «Ив этом селе все девки мои». На неуспех у женского пола Петренко пожаловаться не мог. Всегда находил вдовых солдаток или одиноких молодух, чьи мужья где-то воевали, пожелавших хоть на миг утешиться с щеголеватым, ладным мужичком. «Ушлый жизнелюб, а просто говоря, блядун», — оценил его Титов. Петренко состоял на оперативном учете по окраске «антисоветский элемент». Он высказывал антисоветские настроения. Среди красноармейцев высказывался: «…Жили, как в концлагере. За двадцать минут опоздания в тюрьму сажали».

«Не было этого! Как можно так врать!» — возмущался Титов.

Уголовная ответственность за прогул и за самовольный уход с предприятия была установлена 26 июня 1940 года.

Чувствовалось дыхание приближавшейся войны, требовался жесткий порядок, и в стране попытались установить дисциплину. Был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР о переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений. В этом Указе было: установить, что за прогул без уважительной причины рабочие и служащие государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений предаются суду и по приговору народного суда караются исправительно-трудовыми работами по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %. К прогулу приравнивалось также опоздание более чем на 20 минут.