Сталин и ГРУ

Берзин решил выжать максимум из создавшейся ситуации. 6 сентября 1931 г., после окончания истории с Боговым, в докладе своему непосредственному начальнику Гамарнику, от которого многое зависело в подборе кандидатов на должности военных атташе, он предлагал, чтобы назначение на должность атташе, их помощников и секретарей рассматривалось как поощрение по службе и производилось из числа начсостава, владеющего иностранными языками и обладающего качествами военно-дипломатических работников. Составление списков кандидатов на эти должности должно производиться Управлением совместно с командным управлением. Кандидаты на эти должности должны утверждаться наркомом, ставиться об этом в известность и использовать имеющееся время для изучения армии и страны возможного пребывания. Кандидаты в округах должны отбираться при помощи четырех (разведывательных) отделов, а в Военной академии — ее начальником совместно с представителями Управления. Отправляя этот доклад Гамарнику, внося в нем свои предложения по улучшению подбора кандидатов для заграничной работы, Берзин, очевидно, надеялся через него воздействовать на Ворошилова и как-то улучшить подбор кадров военных атташе.

Варшавская эпопея закончилась, но 1931 год по-прежнему был для Берзина богат на провалы. 14 апреля немецкие и эмигрантские газеты Берлина сообщили об аресте 13 германских коммунистов. Обвинение — кража производственных секретов на химических заводах концерна И.Г. Фарбениндустри по поручению советского торгпредства, то есть промышленный шпионаж, или научно-техническая разведка, которой начало заниматься Управление. 25 апреля газеты сообщили, что арестованный в Аахене по обвинению в промышленном шпионаже в пользу советского правительства инженер Пеш сознался в своих преступлениях. 8 мая — новое сообщение в газетах. Сознался еще один из арестованных — инженер машиностроительного завода в Кельне. За солидное вознаграждение он передавал секретные сведения служащим советского торгпредства. 27 сентября новое сообщение в газетах об аресте на металлургическом заводе в Тангермюнде еще двух коммунистов. Обвинение то же — промышленный шпионаж в пользу Советского Союза. Начальнику Управления оставалось только фиксировать газетные сообщения и подсчитывать потери в агентурной сети Германии.

Немцы предъявили претензии по дипломатическим каналам в ноябре, когда следствие было закончено и неопровержимые улики были собраны. И опять дипломатические претензии рассматривались на заседании Политбюро 10 ноября. Но перед заседанием 9 ноября начальника разведки вызвали в Кремль. В присутствии Ворошилова он давал объяснения и отвечал на вопросы Сталина. Пришлось Берзину выступить и давать объяснения и на следующий день на заседании Политбюро. Вопрос был серьезным и обсуждался на высшем уровне — выступали Сталин, Молотов, Ворошилов, Мануильский. После обсуждения и обмена мнениями в протокол записали, что Берзин нарушил постановление ЦК от 8 декабря 1926 г. о запрещении привлекать членов иностранных компартий к разведывательной работе. Ему поставили на вид (самая малая форма партийного взыскания в те годы) и решили для выяснения всех обстоятельств дела образовать комиссию под председательством Кагановича, а Берзину вызвать своего представителя из Германии. Комиссия после опроса Берзина и вызванных из Германии сотрудников Управления Гришина и Улановского доложила на заседании Политбюро 20 ноября, что начальник Управления давал указания своим сотрудникам в духе решений ЦК от 1926 г., а Гришин и особенно Улановский нарушили директиву в части, предлагавшей привлекавшихся к агентурной работе иностранных коммунистов исключать формально из партии. Берзина обязали принять решительные меры, обеспечивающие «действительное и полное проведение в жизнь постановления ЦК от 8 декабря 1926 г.». Постановление Политбюро заканчивалось дежурной фразой, что малейшие попытки обойти решение ЦК повлекут за собой исключение из партии. Для нелегала это было самое страшное наказание, так как без партийного билета он сразу же становился невыездным и его выгоняли из разведки. Выписки из этого постановления послали Берзину, Гришину и Улановскому, и дело закрыли.

Последний удар в 1931 г. по агентурной сети Управления в Европе был нанесен австрийской полицией. 9 декабря газеты сообщили об аресте в Бадене (курорт под Веной) группы коммунистических агентов. Они обслуживали расположенную в этом курортном городке радиостанцию, которая передавала радиограммы посольств крупнейших европейских государств, добываемые агентурой военной разведки в Берлине, Брюсселе, Праге, Берне и других столицах в Москву. Это был первый радиотрансляционный центр, созданный в центре Европы. Возглавлялся он сотрудником Управления, имевшим германский паспорт на имя Мартина Клейна, но австрийской полиции удалось установить его подлинную фамилию — Абелтынь. Вместе с ним была арестована его жена Рут Клейн, она же Гертруда Браун, и четверо разведчиков, связанных с работой радиоцентра. У всех арестованных были германские паспорта. Для их освобождения был использован нелегал Разведупра Василь Дидушок. Он был уроженцем Галиции и капитаном австрийской армии. В 1917 году попал в русский плен, а затем с 1920 года стал нелегалом Разведупра. Работал в Польше и Румынии, где отсидел три года за шпионаж. Потом была разведывательная работа в Маньчжурии и Финляндии. С 1931 по май 1932 года он работал в Германии и Австрии против Польши и Румынии.

После провала группы Константина Басова (Абелтыня) Дидушок обратился к сотруднику контрразведки Абвера Протце. По просьбе Дидушка Протце сумел тогда добиться освобождения арестованных австрийскими властями резидента Басова и четырех его агентов. Поводом для его вмешательства послужило то, что Басов при аресте заявил австрийским властям, что выполнял задание в контакте с рейхсвером. Австрийские власти не захотели раздувать скандал и просто выслали из страны всех арестованных.

Этот инцидент имел продолжение в следующем году. 7 июня 1933 года Берзин написал письмо начальнику политической разведки (ИНО ОГПУ). В нем он сообщал Артузову, что, по данным помощника военного атташе в Берлине, немецкая разведка, в которую входит и вновь созданная контрразведка рейхсвера, усиленно ищет выход на советскую разведку. Сожалея об ухудшении советско-германских отношений в результате действий гестапо и полиции, руководство рейхсвера хотело бы установить контакт между разведками, что позволило бы, по его мнению, своевременно предотвращать трения и устранять препятствия. Немцы, писал Берзин, хотели бы, в частности, продолжить контакт, имевшийся в начале 1932 года с нелегальным сотрудником Разведупра Василием Дидушком («Францем») у контрразведчика Абвера Протце.

«Я категорически запретил своим сотрудникам, — писал далее Берзин, — вступать в какой-либо контакт. По официальной линии согласно указаниям наркома и с ведома «инстанции» (Политбюро) у нас с разведотделением рейхсвера ежегодно происходит обмен материалами по Польше. Этот обмен нам по существу ничего не давал, так как немцы никаких серьезных материалов нам не передавали. Не давали серьезных материалов и мы, но пользу они себе извлекали.

В настоящий момент, когда польско-германские отношения весьма обострились и когда в «воздухе пахнет порохом», они усиленно добиваются обмена с нами материалами по Польше. Так как по официальной линии мы все разговоры отклоняли, они ищут теперь неофициальный контакт и делают намеки насчет возможных «услуг». Исходя из опасности такой связи, с одной стороны, и бесплодности и вредности их для наших работников — с другой, я категорически приказал нашим работникам пресекать всякие попытки немецкой разведки связаться или пролезть в наш аппарат. Вам я сообщаю об этом предложении немецкой разведки, полагая, что, может быть, Вы все это дело сможете как-нибудь использовать для своей оперативной работы».

Как руководитель военной разведки Берзин держал в своих руках все контакты с рейхсвером, в том числе и по линии сотрудничества разведок, особенно когда дело касалось обмена информацией по Польше и Румынии. Он хорошо знал неофициального представителя рейхсвера в Москве полковника Нидермайера и регулярно встречался с ним. Особенно частыми такие встречи были в конце 20-х годов, когда такие контакты и обмен информацией были санкционированы на высшем политическом уровне.