Китай. Большой исторический путеводитель

Благочестивый император заботился о надлежащем поддержании прежних культов, учреждал новые — одним из них было почитание Высшей Гармонии. Он основал Палату Музыки, обязанностью которой было музыкальное сопровождение обрядов. На современников огромное впечатление произвело торжественное шествие к священной горе Тай, где У-ди принес жертвы Небу и Земле, воссылая им благодарность за успехи своей династии.

Но — старость не радость. На склоне лет у императора возник интерес, по-человечески вполне понятный, однако принявший примерно те же нездоровые формы, что столетием раньше у Цинь Шихуанди (у того — отнюдь не в старости). Сын Неба возжелал бессмертия. Дворец немедленно заполнили маги разной ориентации, посыпались предложения открыть Острова Блаженных, воскресить любимую жену, в неограниченном количестве добывать золото из ртути. И, конечно же, получить эликсир бессмертия. Кто-то лишался головы за очевидное шарлатанство, но остальные продолжали свои попытки, а на смену павшим приходили другие.

Магия широко распространилась в придворных кругах, кое-где в своем черном, колдовском варианте. Одну наложницу уличили в ворожбе с целью приворотить У-ди к лишившейся его внимания императрице: попытка насилия над волей государя стоила жизни и ей, и трем сотням ее предполагаемых сообщников. И этот случай не был единичным.

Было покушение на жизнь императора — безуспешное. Но и эликсира бессмертия не нашли. В 87 г. до н.э. великий У-ди скончался.

ХАНЬ: НЕ ЛУЧШИЕ ВРЕМЕНА

По восходящей после У-ди дела не пошли, но и попятного движения заметного не было. Просто для того, чтобы и дальше пребывать в постоянном напряжении, у людей не было стимулов. Угроза с севера была устранена — казалось, надолго. Державные амбиции ханьцев тоже были удовлетворены — границы Китая достигли Кореи и Вьетнама. Много было построено, многое запроектировано — в сущности, пока этого было вполне достаточно. На идеологическом фронте — конфуцианский стержень укрепил души и остался в них навсегда, в первую очередь в душах китайских чиновников. Но… Конфуций учил прощать людей, а прощать самим себе кое-какие слабости людей никогда и учить не надо было. Словом, после того, как не стало великого правителя, появилась потребность немного расслабиться.

Процессы пока только начинались, и еще не пришло время, чтобы даже чутким душам послышался зловещий треск. Но все упорней поглощали соседскую землю «сильные дома», все больше бедных соседей превращалось в арендаторов и батраков (их с долей иронии называли «гостями»). Все лучше находили общий язык сельские богачи с местными чиновниками — тем более, что на уезд полагался только один штатный управитель из центра, остальных служащих он набирал из местных.

Многие чиновники сами были выдвиженцами «сильных домов». Она очень интересна, эта наиболее многочисленная разновидность китайской знати. Глав «сильных домов» в нашей исторической литературе иногда именуют помещиками, даже дворянами, иногда мироедами, — но они и не кулак, и не барин. По происхождению — да, в большинстве своем «крепкие мужики». А жили — чем дальше, тем все больше по-господски, откуда что бралось. Но в условиях морального, скажем даже громче — духовного климата Поднебесной они, не забывая о своем праве сильного, в то же время в немалой степени были проникнуты конфуцианской идеей общественного служения. У них был первый голос в деревенском самоуправлении, на них опиралось уездное (а там бери и выше) начальство, они гордились заслуженными или приобретенными за деньги рангами. Они же присматривали в своих кланах пареньков поголовастей, обеспечивали им хорошее образование — и те шли служить, что было честью и обеспечивало дополнительные возможности для «сильного дома».

Чиновники были конфуцианцами до мозга костей. Но разве одна конфуцианская душа не поймет другую конфуцианскую душу, тем более, если у них схожее происхождение, они одинаково образованы и воспитаны? Поймет. Поймет и душу попроще. Чего-то «из ряда вон» очень мало кто из чиновной братии решился бы себе позволить — сохранение «лица», то есть репутации в Китае всегда было на первом месте. Утрату «лица» трудно было пережить, и не всем это удавалось — случаи самоубийств среди проштрафившихся были многочисленны. Но сначала по мелочи, а с переменой морального климата и по более крупному… Если резюмировать — все оставались конфуцианцами, но чем дальше, тем в меньшей степени. Взяточничество, казнокрадство, неоправданные поборы с населения, излишняя суровость, даже жестокость при сборе налогов, при руководстве общественными работами и прочее подобное становилось делом обычным. Можно посмотреть на положение вещей и сверху вниз: министры и прочие царедворцы не всегда подавали лучший пример — и безудержно борясь за власть друг с другом, и находя общий язык, с кем надо. А подчиненные служили все менее надежной подпоркой для нравственных устоев своего начальника: слишком много становилось чинопочитания, далеко не все находили в себе мужество сказать справедливое слово наперекор. И так — по нисходящей, от уровня к уровню бюрократической пирамиды.

После смерти У-ди и природа будто тоже устроила себе «отходняк». Одно стихийное бедствие за другим — что явно свидетельствовало о неблагополучии человеческого фактора. Вот стихотворение одного близкого ко двору поэта:

При этом автор вовсе не хотел обличить императора (тогда правил Сюань-ди) — истолковав приметы, он делал вывод, что неплохо бы поменять министров. Но министры повернули дело так, что беспокойный стихотворец остался без головы.

Когда Чжао-ди, сын почившего императора, вступил на престол, ему было только восемь лет — правили назначенные У-ди регенты. В 86 г. до н.э. отправленная ими комиссия совершила поездку по стране — чтобы ознакомиться с положением дел на местах, прикинуть, как велико число нуждающихся и чем им можно помочь. Помощь, действительно, была оказана многим.

Чжао-ди умер какой-то странной смертью, дожив всего лишь до 21 года. Сменивший его один из внуков У-ди был отстранен регентами от должности уже через 27 дней — тоже с очень странной формулировкой: «за незнание этикета». Что уж там было на самом деле — остается только гадать, история умалчивает.

Вступивший же на престол Сюань-ди (правил в 74–49 гг. до н.э.) счел нужным начать с анализа подаваемых Небом знамений — накопилось слишком много тревожных. Благоприятные, правда, тоже были: под сводами дворца свили гнездо птицы необыкновенно красивой расцветки, где-то выпала роса — не просто медвяная, а из чистого меда, наконец, очевидцы свидетельствовали о появлении пары драконов — судя по поведению, добродушных (впоследствии периоды правления Сюань-ди получили названия по этим чудесным явлениям). Но все это не могло компенсировать наводнения, сильное землетрясение, резкие перепады погоды, повлекшие за собой неурожай. Выводы, судя по всему, были сделаны правильные: были снижены налоги, цены на соль и расходы двора.

Во внешней политике был осуществлен возврат к линии на умиротворение беспокойных соседей, но в более великодержавной (и в более убыточной) форме, чем прежде. Правителям или их послам, прибывавшим к императорскому двору, всем церемониалом аудиенции ясно давали понять, что они не более чем вассалы Сына Неба. От них требовали земных поклонов перед высочайшим престолом, верноподданнических заявлений, а также предоставления заложников. В качестве последних варвары присылали в Чан-ань мальчиков или молодых людей из самых знатных своих родов. Они получали лучшее китайское воспитание, и, если между странами ничего не случалось (гарантами чего они и служили) — по возвращении на родину становились там проводниками китайской культуры и «агентами влияния» Поднебесной (но это не всегда).