Записки о Петербурге. Жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов X X века

Баженов — создатель одного из самых примечательных зданий старой Москвы — дома Пашкова. Размах и гармоничность, свойственные творчеству зодчего, ценили не только его современники. Полтора века спустя Михаил Булгаков изберет дом Пашкова местом встречи героев романа «Мастер и Маргарита»: «На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев». Творческую смелость Баженова, масштабность архитектурного мышления унаследовали следующие поколения российских зодчих. Пример тому — грандиозные ансамбли Адмиралтейства и Главного штаба в Петербурге, построенные в XIX веке.

Баженов создал проект Михайловского замка, но вскоре заболел, и строил дворец по его проекту архитектор В. Бренна. Работа шла очень быстро, не только днем, но и ночью; на строительстве дворца было занято шесть тысяч человек. Павел спешил — ему хотелось скорее укрыться за стенами своего замка. В Петербурге толковали об этом с неодобрением. Екатерина заботилась об украшении столицы, при ней город хорошел и расширялся, а Павел не только не продолжал ее дела, но даже велел брать все необходимое для Михайловского замка из других строений. Был разобран дворец в Пелле, из Таврического дворца вывезли все ценное; мрамор, предназначенный для Исаакиевского собора, пошел на отделку Михайловского замка. Собор велено было достроить в кирпиче. Вскоре появилась эпиграмма:

Се памятник двух царств,

обоим им приличный:

Низ мраморный, а верх его кирпичный.

Авторство ее приписывали разным людям, ходили страшные слухи о расправе, которую учинили над остроумцем. В Петербурге шептались о кощунстве, совершенном императором, и о дурном предзнаменовании для него. Золоченую надпись, предназначенную для Исаакиевского собора, укрепили на фасаде Михайловского замка. Одна из городских юродивых предрекла, что за это Павел проживет столько лет, сколько букв в надписи — сорок семь. Предсказание сбылось — он был убит на сорок седьмом году жизни.

По желанию императора наружные стены Михайловского замка окрасили в бледно-розовый цвет. Говорили, что Павел послал архитектору палевую перчатку своей возлюбленной Анны Лопухиной-Гагариной, велев, чтобы дворец был такого же цвета. 8 ноября 1800 года, в день Архистратига Михаила, замок был освящен. А 1 февраля 1801 года, писал Н. А. Саблуков, «его величество со своим августейшим семейством оставил старый дворец и переехал в Михайловский, выстроенный наподобие укрепленного замка, с подъемными мостами, рвами, потайными лестницами, подземными ходами — словом, он напоминал собою средневековую крепость». Из-за спешки в строительстве стены замка не успели просохнуть. В нем было сыро и холодно, огонь в огромных каминах не согревал покоев. «...Двор, запертый в Михайловском замке, охранявшемся наподобие средневековой крепости... влачил скучное и однообразное существование. Император, поместивший свою любовницу в замке, уже не выезжал, как он это делал прежде, и даже его верховые прогулки ограничивались так называемым третьим Летним садом, куда, кроме самого императора, императрицы и ближайших лиц свиты, никто не допускался» (Н. А. Саб-луков. «Записки»).

На площади перед замком был поставлен памятник Петру I работы скульптора Бартоломео Растрелли — отца прославленного зодчего. Надпись на постаменте гласила: «Прадеду — правнук». Павел рассказывал, что в юности ему однажды явился Петр Великий. Он с грустью посмотрел на своего потомка и промолвил: «Павел, бедный Павел, бедный князь!»

«Во время одной из прогулок, около четырех или пяти дней до смерти императора (в это время стояла оттепель), Павел вдруг остановил свою лошадь и, обернувшись к шталмейстеру Муханову... сказал сильно взволнованным голосом: „Мне показалось, что я задыхаюсь и у меня не хватает воздуха, чтобы дышать. Я чувствовал, что я умираю... Разве они хотят задушить меня?“» — писал Н. А. Саблуков.

Дни императора были сочтены. В начале марта 1801 года заговор против него был готов. Во главе его стоял генерал-губернатор Петербурга граф П. А. Пален, в число заговорщиков входили братья Зубовы (одно из самых влиятельных семейств конца екатерининской эпохи благодаря П. А. Зубову — фавориту императрицы), генерал-лейтенант Л. Л. Беннигсен, офицеры гвардии. В замысел был посвящен старший сын императора цесаревич Александр. Развязку трагедии ускорил сам Павел. В последние месяцы жизни он подозревал о заговоре и считал, что в нем участвуют его старшие сыновья Александр и Константин. Ходили слухи, что он собирается заключить их в крепость или сослать в Сибирь. Некоторое время они находились под домашним арестом. Угроза заставила Александра дать согласие на переворот. В ночь на 12 марта 1801 года охрану Михайловского замка несли полки, офицеры которых состояли в заговоре. Вечером, во время ужина, император был лихорадочно оживлен, а уходя к себе, вдруг заговорил о смерти. М. И. Кутузов, который был в числе приглашенных, вспоминал, что Павел сказал ему, прощаясь: «На тот свет идтить — не котомки шить».

После полуночи заговорщики вошли в замок, расставили своих людей в коридорах, у лестниц. Несколько человек поспешили в спальню Павла. Он спрятался за ширмами, но его нашли. Платон Зубов предложил императору отречься от престола — тот отказался. Тогда Николай Зубов нанес ему первый удар тяжелой золотой табакеркой. После этого Зубовы и Беннигсен вышли из спальни, а несколько офицеров довершили дело.

Павел был так изуродован, что, по словам Н. А. Саблу-кова, «докторам и гримерам было нелегко привести тело в такой вид, чтобы можно было выставить его для поклонения, согласно существующим обычаям... На лице его, несмотря на старательную гримировку, видны были черные и синие пятна. Его треугольная шляпа была так надвинута на голову, чтобы по возможности скрыть левый глаз и висок, который был зашиблен». Объявили, что Павел I скончался от апоплексического удара. Наутро гвардия принесла присягу новому императору — Александру I.

В этот день его ждало тяжелое испытание: он должен был проститься с убитым отцом: «Александр Павлович, который... впервые увидел изуродованное лицо своего отца... стоял в немом оцепенении. Тогда императрица-мать обернулась к сыну и с выражением глубокого горя и видом полного достоинства сказала: „Теперь вас поздравляю — вы император”. При этих словах Александр, как сноп, свалился без чувств, так что присутствующие на минуту подумали, что он мертв» (Н. А. Саблуков). Павла I, как и его отца, похоронили в Петропавловском соборе. Обстоятельства их гибели сходны. В алтарной части собора, под великолепными надгробьями из белого мрамора покоятся останки этих императоров — с пробитыми черепами и сломанными шейными позвонками.

После смерти Павла царская семья покинула Михайловский замок и больше туда не возвращалась. В 1819 году в нем разместилось Главное инженерное училище, и с этого времени замок стал называться Инженерным.

... Глядит задумчивый певец На грозно спящий средь тумана Пустынный памятник тирана.

Забвенью брошенный дворец...

(А. С. Пушкин. «Вольность»)

12 марта известие о смерти Павла и воцарении Александра I облетело столицу. «На улице даже незнакомые люди обнимались, как в Христов день, и поздравляли друг друга с новой свободной жизнью», — вспоминал современник. Город без всякого приказа украсился иллюминацией в честь Александра: в богатых домах выставлены яркие транспаранты, в окнах бедных домишек — по нескольку свечей.

Ликование в Петербурге было всеобщим. Имена заговорщиков произносили с почтением, как имена спасителей отечества. На перекрестки выставили бочонки вина, а к вечеру в столице не осталось шампанского. Характерно воспоминание графини В. Н. Головиной: из окна она видела пьяного поручика, который ехал на коне по тротуару, крича: «Теперь вольность!» Неведомо как узнав о перемене власти, на улицах с утра появились франты в круглых шляпах. Их встречали аплодисментами. Появились и экипажи с недозволенной прежде русской упряжью, с форейторами и кучерами в русской одежде. Г. Р. Державин сочинил оду, название которой отражало общее настроенные: «На всерадостное восшествие на престол императора Александра...»: