Сталин. История и личность

Заключенный на десять лет договор о ненападении обязывал обе стороны отказаться от нападения друг на друга, не оказывать поддержки никакой третьей державе, которая могла бы напасть на одну из договаривающихся сторон, консультироваться по затрагивающим их общие интересы проблемам, не участвовать ни в каких группировках держав, направленных против другой стороны, улаживать все споры мирными средствами. Согласно секретному дополнительному протоколу, фотокопия которого после Второй мировой войны попала в Германии в британские руки, Финляндия, Эстония и Латвия (но не Литва) были отнесены к сфере влияния России. В протоколе отмечалась ее заинтересованность в Бессарабии и определялась германо-русская демаркационная линия вдоль Вислы, Сана и Буга «в случае» переустройства польских территорий.

После подписания договора был сервирован поздний ужин. Сталин произнес тост в честь Гитлера. Он сказал, что ему известно о любви немецкого народа к своему «фюреру» и поэтому ему хотелось бы выпить за его здоровье. Молотов поднял бокал за Сталина и сказал, что именно Сталин своей мартовской речью, которую хорошо поняли в Берлине, обеспечил полную перемену в политических отношениях. Во время неофициальной беседы за столом Риббентроп пошутил, что в последнее время берлинцы, известные своим остроумием, говорят, что «Сталин еще присоединится к антикоминтерновскому пакту». Сталин заметил, что британская армия слаба, но французская заслуживает внимания. На это Риббентроп сказал, что в численном отношении она меньше немецкой, а «западный вал» Германии в пять раз прочнее французской «линии Мажино»³¹. Ужин закончился около двух часов ночи, и 24 августа Риббентроп вылетел на родину.

Несколько десятилетий спустя Гебхардт фон Вальтер и Карл Шнюрре, сопровождавшие Риббентропа в поездке в Москву, поделились со мной воспоминаниями об этом событии. На мой вопрос, что произвело на них наибольшее впечатление в Сталине во время переговоров с немцами, фон Вальтер ответил: «Его обаяние». И добавил: «Он мог очаровать кого угодно». По-видимому, Сталин использовал свое обаяние для того, чтобы убедить Риббентропа и сопровождавших его лиц, что ему можно доверять как партнеру по альянсу. С точки зрения Шнюрре, Сталин, вероятно, верил в союз с Германией, символом которого стал этот договор. В момент его подписания Сталин выглядел торжественно, его настроение было приподнятым, как будто бы он сделал выбор, отдает себе отчет в его последствиях и уверен в правильности предпринятого им шага. В течение вечера этого дня Сталин сказал, что если в предстоящий период Германию поставят на колени, то он придет ей на помощь на Рейн вместе с сотней красных дивизий³².

Ночью 24 августа, уже после отлета Риббентропа в Берлин, у Сталина на обеде на подмосковной даче присутствовали несколько членов Политбюро, в том числе Хрущев. Политический курс был разработан самим Сталиным и осуществлен им с помощью Молотова. В какой тайне он хранил предстоявшее событие, можно судить хотя бы по тому, что Хрущев впервые узнал от Сталина о приезде Риббентропа за день до прибытия последнего в Москву. Хрущев отреагировал на эту новость, высказав вслух предположение, не совершает ли, дескать, Риббентроп побег.

На другой день Хрущев, Булганин и Маленков по настоянию Сталина поехали охотиться на уток в расположенное рядом Завидово, где к ним присоединился Ворошилов. Вечером они привезли подстреленных уток на сталинскую дачу. Сталин был в на редкость хорошем настроении; он все время шутил и был явно доволен собой. Он сказал, что Риббентроп привез с собой проект договора о ненападении и дружбе, который и был подписан. Англичане, французы, сказал Сталин, узнают об этом на следующее утро и отправятся домой. Переговоры с ними, отметил он, оказались бесплодными. Они не отнеслись к союзу с СССР всерьез, а их истинная цель состояла в том, чтобы натравливать Гитлера на Россию. Вот и хорошо, что они уедут. Что же касается Гитлера, то Сталин сказал: «Конечно, все это игра — кто кого одурачит. Я знаю, что замышляет Гитлер. Он думает, что перехитрил меня, на самом-то деле я надул его». Сталин также заявил собравшимся членам Политбюро, что «благодаря этому договору война нас не коснется еще в течение какого-то времени. Мы сможем остаться нейтральными и экономить силы. Атам посмотрим, что получится»³³.

Сталин вызвал адъютанта Ворошилова генерала Р.П. Хмельницкого и приказал ему передать Ворошилову, чтобы он прекратил переговоры с западными военными миссиями. Хмельницкий послал Ворошилову записку: «Клим! Коба сказал, чтобы ты сворачивал шарманку»³⁴. Двадцать пятого августа Ворошилов пригласил в Кремль руководителей обеих миссий — адмирала Р.А. Дрэкса и генерала Жозефа Думенка — и сообщил им, что в виду изменившихся обстоятельств продолжать переговоры нет смысла. Он в сердитом тоне обвинил поляков в том, что они не хотели советской помощи³⁵. Ворошилов с грохотом «свернул шарманку», и западные представители покинули Москву.

Первого сентября, обретя уверенность, что Россия останется в стороне, Гитлер обрушил всю силу вермахта на Польшу. Верные своим обязательствам Англия и Франция объявили войну Германии. Вторая мировая война началась.

В сотрудничестве с Германией

Мир был ошеломлен соглашением между Гитлером и Сталиным. Британское чувство юмора полностью проявилось в знаменитой карикатуре Дэвида Лоу, изобразившего двух диктаторов, одетых в форму и с пистолетами в руках, которые, сняв шляпы, низко кланяются друг другу. Гитлер говорит? «С кем имею честь? Известный подонок, не правда ли?». Сталин отвечает? «Кровавый убийца рабочих, если не ошибаюсь?». В не меньшей степени были изумлены и сами русские, узнав из газет, что отныне Россия и Германия связаны узами дружбы.

Обращаясь 31 августа к Верховному Совету с просьбой ратифицировать пакт, Молотов критиковал позицию западных демократий на переговорах с Москвой, высказав предположение, что именно они подстрекали Польшу отказаться принять советскую военную помощь. Он также косвенным образом осудил Литвинова, который находился в зале в качестве депутата, за его прозападную ориентацию, сказав, что есть люди, которые, «увлекшись упрощенной антифашистской агитацией, забывали о провокаторской работе наших врагов в так называемых демократических странах». Этот антилитвиновский выпад дает дополнительные разъяснения относительно пыток, которым подвергались Гнедин и другие арестованные наркоминдельцы.

Что касается дружбы с партнером России по новому пакту, то Молотов заявил? «Вчера еще фашисты Германии проводили в отношении СССР враждебную нам внешнюю политику. Да, вчера еще в области внешних отношений мы были врагами. Сегодня, однако, обстановка изменилась, и мы перестали быть врагами»³⁶. Эти слова, быть может, вдохновили Оруэлла на тот эпизод в его романе «1984», в котором «Океания», состоявшая в альянсе с «Вестазией» против «Евразии», внезапно становится союзником «Евразии» в борьбе против «Веста-зии». Однако в отличие от подданных «Океании» у массы русских изменений в сознании под воздействием политического поворота не произошло. Многие все еще помнили о немцах как о врагах времен Первой мировой войны. Некоторые тогда сражались с ними и были готовы сражаться вновь. Если не считать безоговорочно поддерживающих Сталина лояльно настроенных граждан из выдвиженцев, то можно утверждать, что большинство пришли в уныние, были ошеломлены, испытывали глубокий стыд.

Хотя мы и не располагаем данными о тех, кто приравнял сталинский большевизм радикально-правого толка к фашизму, тем не менее можно утверждать, что новость о советско-германском пакте была встречена болезненно. Испытала беспокойство даже такая правоверная, как Раиса Орлова. «Итак, — писала она, — если мы за Гитлера, то каким виделось наше отношение к антифашистам, к романам Вилли Бределя и Фейхтвангера, к рассказам о пытках, которым подвергались коммунисты, и о их стойкости, к еврейским погромам и кострам из книг?»³⁷. Когда работавшему в расположенном на окраине Москвы тюремном авиаконструкторском бюро Туполеву показали советскую газету от 29 сентября (в ней был опубликован второй подписанный Молотовым и Риббентропом договор о германо-советской границе и дружбе), он смял ее в руках и воскликнул? «Какая дружба?! Что они там, с ума сошли?!»³⁸.