Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)

Третий по счету следователь, приставленный к делу Бейлиса был Кириченко. Это был тот самый Кириченко, который допрашивал Женю и видел, как Вера Чеберяк подавала сыну отчаянные знаки. Почему выбор пал на Кириченко трудно понять; казалось бы, что скорее надо было предпочесть человека с малыми способностями, чем ученика и поклонника разжалованного ими Красовского попавшего в немилость за то, что он отказался себя обесчестить, присоединившись к конспираторам. Но вот именно так оно и произошло, после Красовского Кириченко получил назначение и он начал работать под начальством Иванова.

2.

В то же время администрация по-прежнему не унималась; Красовский (также как Мищук и Брандорф) должен был быть (139) наказан. Ведь из всех троих он оказался самым хитрым притворившись сначала, что он верит в версию ритуального убийства. Официальный документ о переводе Красовского на другое место гласит следующим образом: "Он вернулся на свой прежний пост - главы волостной полиции".* Тут и намека не было на какое-либо наказание, и этого нельзя было так оставить. Однако в течение четырех месяцев его не трогали; но в январе 1912-го г. он был выброшен вон - таким образом, способный и находчивый чиновник освобождался от обязанности сохранять служебную тайну. Решение его продолжать частным порядком следствие по делу Бейлиса вытекало из двух повелительных двигателей: из горечи обиды и жажды мести.

В течение трех месяцев Красовский еще оставался в своем деревенском доме предаваясь горьким размышлениям. Затем, в апреле 1912 г. он снова появился в Киеве и, приступив к своим собственным розыскам, стал очень опасен. Появились подозрения (вполне потом подтвердившиеся), что он вошел в сношения со своим бывшим помощником Кириченко, и что Кириченко тайно ему помогал. Таким образом, Красовский получил двойное преимущество - свободу своих действий и доступ к планам заговорщиков.

Спустя больше чем через год, на суде, по этому поводу разыгрывались настоящие патетические сцены. Когда сотрудничество Кириченко и Красовского выплыло наружу, государственный прокурор Виппер, вне себя от гнева, крикнул, обращаясь к Кириченко: "Вы осведомляли Красовского о ходе дела, зная, что он был отставлен от следствия? - он представлял вас как своего выдающегося ученика,** а вот вы позволяли себе разглашать информацию неофициальному лицу?!".

Кириченко: "Я действовал в интересах дела; т.к. Красовский мой бывший начальник, им занимался - я его осведомлял". Прокурор: "Так это вы в интересах дела осведомляли своего бывшего начальника? Я это не совсем понимаю".

Голубев и его помощники тоже не могли понять "предательства" Красовского, и его притворства будто он верит в версию ритуального убийства. Однако, на суде, Красовский наконец-то имел возможность говорить откровенно: "Мне было ясно, что и Голубев и другие члены монархических (140) организаций фанатично верят что было совершено ритуальное убийство; вся их печать только и была этим заполнена, и они разражались дикими воплями когда встречали малейшее противоречие. Поэтому я считал более разумным не спорить и говорить им: "Может быть убийство и было ритуальным". Некий Размитальский* (темная личность, правая рука Голубева), давая показание почти плакал, так он был потрясен вероломством Красовского: "Я считал его установку безукоризненной, в полном согласии с печатаемыми статьями; я вполне ему доверял и был им чрезвычайно доволен".

Вскоре после появления Красовского в Киеве, его вызвал к себе судебный следователь; к этому времени честный и упрямый Фененко был уже снят с дела, его заменил посланный Щегловитовым из Санкт-Петербурга знаменитый антисемит Машкевич. Вот Машкевич и хотел узнать, что именно происходит и Красовский ему весьма дерзко ответил: "Благодаря вмешательству правых организаций это дело не могло нормально развиваться; они думают, что это убийство было ритуального характера, а я убежден, что это обыкновенное убийство, совершенное из мотивов мести** профессиональными убийцами".

Ровно через четыре дня Красовский был арестован по обвинению в присвоении имущества подсудимого при исполнении служебных обязанностей; он якобы в 1903 (т.е. давностью в девять лет) конфисковал у арестанта 16 копеек! - По такому обвинению Красовский содержался в тюрьме в течение шести недель, затем его судили и оправдали в киевском окружном суде. После этого он возобновил свои розыски с удвоенной энергией и со значительными результатами.

3.

Появление нового лица в бейлисовском Деле может послужить примером как в преследовании серьезной цели иногда нельзя игнорировать советы хлопотливого и дурашливого человека. Журналист Бразуль-Брушковский*** (впоследствии мы его будем называть просто Бразуль), работавший в киевской ежедневной, либеральной газете "Киевская Мысль", вбил себе в голову, что он сможет раскрыть правду в бейлисовском деле; (141) он уговорил в этом свое начальство, и к концу 1911 г. получил полномочия.

Бразуль был женат на еврейке, поэтому у него были причины сентиментального характера в его решении обелить Бейлиса, разоблачив против него заговор. К тому же он надеялся (как он в этом признался на суде) приобрести известность и получить прибавку жалования. За ним также надо признать упрямство и настойчивость - он работал над делом почти целый год.

Бразуль был журналистом средних способностей - детективом он был просто смешным. Будучи уверен, что Вера Чеберяк в преступлении не участвовала, но благодаря своим связям в преступном мире могла бы разузнать кто был настоящим убийцей, он стал ее обхаживать; в течение шести месяцев он ее угощал и также давал маленькие подачки деньгами и все это потому что он верил, что она искренне хочет ему помочь. Он верил каждому ее слову уже после того как каждый имевший с ней в какой-то мере дело, знал что среди разных непривлекательных свойств ее характера, она была еще патологической лгуньей. Сотрудник Бразуля по газете, с которым он ее в ресторане познакомил, проведя с ней полчаса, предупредил его: "Эта женщина по-видимому лжет всегда даже если и думает что говорит правду, а если она говорит во сне то по всей вероятности тоже врет".

Но доверие Бразуля к Чеберяк ничем нельзя было поколебать; на суде он сказал: "Создаваемая ею атмосфера заставляла меня ей верить". Таким образом он ей поверил, что француз Миффле (ее молодой любовник) был одним из убийц Андрюши, и она его еще потому хочет уличить, что сестра Миффле отравила ее детей. Он ей также поверил, что одного из главных участников убийства можно найти в Харькове, и она сможет ему дать ценные сведения о нем, если он ее повезет в Харьков.

Если бы Бразуль был единственным попавшимся на удочку харьковского мифа беда была бы еще не велика; к несчастью ему удалось уговорить адвоката Бейлиса, Марголина, что именно теперь в деле наступает решающая фаза (1911 г.) и участие в ней Марголина является необходимым. И вот тут (142) Марголин совершил самую свою большую ошибку; он был юристом и должен был знать, что если его встреча с Чеберяк всплывет наружу, он потеряет право защищать Бейлиса; так оно и случилось - Чеберяк уже об этом позаботилась. Ее версия о встрече с Марголиным произвела на суде сенсацию. Она отрицала, что поездка в Харьков сделана была по ее инициативе; наоборот, это Бразуль своими запугиваниями заставил ее поехать; он также обещал познакомить ее с членом Думы "важным человеком", который поможет ее мужу снова получить службу, потерянную им из-за дурной славы всего этого дела. Она сказала что поехала в Харьков неохотно, в страхе, ожидая сама не зная какой беды. В гостинице, войдя в комнату она быстро написала свое имя на незаметной части стены и вырвала страницу из календаря, чтобы иметь возможность доказать что она там была (трудно себе представить чтобы запуганная, заплаканная женщина подумала о таких предосторожностях).

На суде ее рассказ последовательно развертывался следующим образом: сначала ее повезли из ее скромной гостиницы в самую дорогую в Харькове; там она встретилась с "членом Думы" - никем иным как Марголиным - вот "тем самым мужчиной, что тут теперь сидит в зале суда"; так как он не хотел с ней встречаться в Киеве, он попросил Бразуля устроить эту встречу в Харькове. Но для чего же он хотел ее видеть? - Для того чтобы предложить ей сорок тысяч рублей, если она возьмет убийство Ющинского на себя. И он, Марголин уже о ней позаботится; пусть она только подпишет сознание своей вины, а он устроит так, что самые знаменитые адвокаты России защитят ее от суда.