Этюды любви и ненависти

Когда вы узнаете Когана, тогда вы скажете". Он был прав. Мы узнали Когана, и мы говорим: это человек замечательный»5. В итоге простительная беспринципность демона инициативы привела колонию Макаренко к экономическому "расцвету" – своего рода нонсенс в условиях социалистического реализма. Правда, это было на исходе нэпа. Логика Когана сводилась к тому, что несколько сот трудолюбивых людей в состоянии себя прокормить: "Что такое? Сто пятьдесят коммунаров не могут заработать себе на суп? А как же может быть иначе? Разве им нужно шампанское?

Или, может, у них жены любят наряжаться?" Вот эпизод с приобретением дешевой одежды для детей: "Какой может быть вопрос? Мальчикам же нужны штаны… И не нужно за триста, это плохие штаны, а нужно за тысячу…

– А деньги? – спрашивают хлопцы.

– У вас же есть руки и головы… Прибавьте четверть часа в день в цеху, я вам сейчас достану тысячу рублей, а может, и больше, сколько там заработаете". И действительно, мастерили всё: клубную мебель, кроватные углы, парты, стулья, ударники для огнетушителей, масленки, шили трусики и ковбойки и т. п. Но вершиной бурной деятельности неугомонного еврея стал настоящий завод электроинструментов с импортными станками -"Вандереры", "Самсоны Верке", Тильдмейстеры", "Рейнекеры"; затем он организовал производство фотоаппаратов – знаменитой "лейки". В то время это было равнозначно производству электронной техники. Но самое удивительное, что мудрому Соломону удалось добиться введения зарплаты для коммунаров. Указание на непедагогичность этого шага было мгновенно парировано.

Возможно, под словом "непедагогичность" автор скрыл недопустимое выражение "капиталистические отношения". Диалог не утратил актуальности по сей день: "Мы же должны воспитывать, я надеюсь, умных людей. Какой же он будет умный человек, если он работает без зарплаты.

– Соломон Борисович, а идеи, по-вашему, ничего не стоят?

– Когда человек получает жалованье, так у него появляется столько идей, что их некуда девать. А когда у него нет денег, так у него одна идея: у кого бы занять?

Это же факт"6.

Обвинив великого педагога в насаждении буржуазных отношений и "сугубо меркантильных" идей, его лишили любимого детища: «Советская педагогика стремится воспитать в личности свободное проявление творческих сил и наклонностей, инициативу, но ни в коем случае не буржуазную категорию долга… Мы не можем входить в обсуждение всех заявлений автора, касающихся производства. Может быть, с точки зрения материального обогащения колонии это и полезное дело, но педагогическая наука не может в числе факторов… воспитания рассматривать производство и тем более не может одобрить такие тезисы автора, как "промфинплан есть лучший воспитатель"»7. Удивительно, что в период апогея сталинской диктатуры Макаренко сумел (в печати!) представить полный абсурд идей социализма.

Я не мог поверить, читая эти строки. Заключительные слова "Поэмы" были написаны в 1935 г., и она не раз переиздавалась при жизни Гения всех времен и Отца всех народов. Умеющий читать между строк поймет. Пути Господни неисповедимы.

Макаренко был не единственным чекистом, "брошенным" на перевоспитание неблагополучных детей. Один из самых опытных чекистов, Павел Судоплатов, вспоминал: "…я получил новое – весьма необычное, но весьма важное – задание, которое совместно контролировалось руководителями ОГПУ и партийными органами.

Моя новая должность называлась: комиссар спецколонии в Прилуках для беспризорных детей. После Гражданской войны подобного рода колонии ставили своей целью покончить с беспризорностью детей-сирот, которых голод и невыносимые условия жизни вынуждали становиться на путь преступности. На содержание этих колоний каждый чекист должен был отчислять десять процентов своего жалованья. При них создавались мастерские и группы профессиональной подготовки: трудовой деятельности ребят придавалось тогда решающее значение. Завоевав доверие колонистов, мне удалось организовать фабрику огнетушителей, которая вскоре начала приносить доход". Нелишне отметить, что генерал Судоплатов не был антисемитом, женился на еврейке и осуждал репрессии против евреев и с негодованием писал о квотах для евреев при приеме в вузы и на работу. Первая устная директива подобного рода относится, по словам Судоплатова, к 1939 г.8 Книга Макаренко имела "продолжение". Изначально педагог, а затем писательница и правозащитница Фрида Абрамовна Вигдорова (1915-1965), – автор трилогии "Дорога в жизнь", "Это мой дом" и "Черниговка", посвященной продолжателю дела Макаренко, его ученику Семену Калабалину (в книге он Семен Афанасьевич Карабанов). Конечно, это не биография Калабалина, а "свободно исполненная книга о работе одного из учеников Макаренко", – писала в послесловии Л.К. Чуковская. Трилогия читается "залпом".

Описанные в ней события происходят в основном в годы Великой Отечественной войны.

Как Ф.А. Вигдорова обошлась с "еврейской темой" в заброшенном в эвакуации детским домом, будучи ограничена несравненно более жесткой, чем Макаренко, цензурой? Удивительно! Она мастерски справилась с запретной темой, приравняв антисемитизм к ксенофобии.

Один из трудных и "интеллигентных" воспитанников, Игорь Булатов, столкнувшись случайно в дверях с мальчиком по фамилии Сараджев, бросает: "Эй, армяшка, посторонись!". За Сараджева заступается девочка, похожая на героиню чудного рассказа Аркадия Гайдара "Голубая чашка": «Стоявшая подле Наташа схватила его за галстук: "А еще пионер называешься! Фашист, вот ты кто!"». Между мальчиками начинается потасовка, перевес на стороне "сытого" Игоря, ибо Тема Сараджев – физически слабый блокадный ленинградский ребенок. Тема дрался отчаянно. Бывший воспитанник детского дома Репин, а ныне учитель Андрей Николаевич проводит маленькое расследование и выясняет, что Игорь не стыдится своих слов: «Я ему сказал "армяшка"». Воспитатель прибегает к софистике. Зная, что брат Игоря на фронте, он объясняет, что война ведется за равенство людей, за их достоинство, чтобы никто не мог оскорблять их такими подлыми словами, как "армяшка" или "жид"…

Игорь оправдывается тем, что его самого девочка с замечательной фамилией Шереметьева назвала фашистом и тоже этим его оскорбила. Андрей Николаевич объясняет, что каждый, кто неуважительно отзывается о другой нации – фашист.

Упрямый Игорь не внемлет доводам педагога и повторяет: "Значит, если обзывать фашистом – это ничего, а если армяшкой…" Преподаватель капитулирует и продолжает урок, а вечером, отчитываясь, говорит: "Речь шла о сложноподчиненных предложениях, но я как-то сомневаюсь, усвоили ли они то, что я им толковал…"9. И хотя история на этом не заканчивается, отсылаю заинтересованного читателя к трилогии. Добавлю лишь, что во время объяснения по поводу инцидента с классным руководителем Андрей Николаевич вспоминает рассказ Аркадия Гайдара "Голубая чашка", в нем мальчишка оскорбляет еврейскую девочку подлым словом, которое у Вигдоровой отсутствует.

Вообще Ф.А. Вигдоровой, можно сказать, повезло: ее книга вышла в эпоху позднего "реабилитанса", в 1967 г. Кроме того, автор послесловия Л.К. Чуковская сообщила в нем едва завуалированную крамольную информацию: Ф.А. Вигдорова присутствовала на процессе Иосифа Бродского и стенографировала прения сторон10.

Константин Паустовский Много лет назад мне попалась добротно написанная книга Ч.У. Геккерона "Тайные общества всех веков и стран" (СПб., 1876). Мое внимание в ней привлекла фраза – по сути ключ к пониманию того "положительного", что можно увидеть в таком обществе: "Каждое тайное общество есть действие размышления, следовательно совести. В таком случае, тайные общества в некоторой степени служат выражением совести в истории"11. Слово "положительное" я не случайно заключил в кавычки: были и есть тайные общества, ничего общего с совестью не имеющие. Впрочем, и сам Геккерон оговаривается, что практикующие мистерии, скажем перуанские и мексиканские общества, весьма далеки от европейского понимания слова "совесть".

Существуют и воровские и бандитские объединения, строго соблюдающие тайну и иерархию, но ничего общего с благородными целями, скажем масонов, не имеющие.