Люди советской тюрьмы

— НКВД никогда не ошибается…

Это цинично-шаблонное замечание, такое обычное дляэнкаврдистов, вывело меня из остатков терпения. Не в силах больше сдерживаться, я закричал прямо в жабью морду:

— Брешешь ты, жаба проклятая! В вашей подлой тюрьме сидят тысячи ни в чем неповинных людей. Ордена чужой кровью зарабатываете, сукины сыны!

Островерхов, вскочив со стула, шагнул ко мне, но Дрейзин жестом остановил его. В неподвижно-выпученных глазах начальника контрразведки на мгновение загорелись слабые проблески любопытства и сейчас же угасли.

— Та-ак! — квакнул он и желваки за его ушами судорожно задрожали. — Значит, вы серьезно думаете, что на нас можно кричать? И вы думаете шутить с нами шутки и показывать нам фокусы?

— Нечего мне вам показывать, — раздраженно бросил я.

— Так-так, — опять заквакал Дрейзин. — Вы знаете, что такое маникюр? Не тот, который делают дамам в парикмахерских, а наш. Специальный. Для врагов народа.

По рассказам в камере я имел некоторое представление об этом страшном "маникюре". Спазма ужаса сжала мне горло и, вместо ответа, я смог только утвердительно кивнуть головой.

— Ах, уже знаете? Ну, так мы вам его сделаем, — угрожающе пообещал Дрейзин и тяжело, всем телом, повернулся в кресле к Островерхову.

— Какой теломеханик его обслуживает?

— Кравцов, товарищ начальник! — вытянувшись на стуле, ответил следователь.

— А врач?

— Бергер.

— Вызовите Бергера и Кравцова.

— Слушаюсь, товарищ начальник.

Островерхов нажал кнопку на столе и приказал вошедшему энкаведисту позвать теломеханика и врача. Не прошло и минуты, как на пороге кабинета выросли фигуры моих "старых знакомых": равнодушного гиганта с дымчатыми глазами и лошадинолицего человека в белом халате.

— Сделайте ему маникюр! — приказывающе квакнул им Дрейзин.

— Слушаюсь, товарищ начальник! — дуэтом ответили они.

Затем губы Кравцова тихо и вопросительно прошелестели:

— Какой маникюр прикажете, товарищ начальник? Холодный или горячий? И какого размера применить инструмент?

Дрейзин подумал, побарабанил перепончатыми пальцами по столу и приказал:

— Маникюр горячий! Инструмент, на первый раз, среднего размера!

— Слушаюсь!

Врач сейчас же вышел. Кравцов стиснул пальцами мое плечо и, повернув меня к двери, произнес повелительным шепотом:

— Пойдем!

Зябко вздрогнув, я молча повиновался.

Глава 11 "КУСОЧЕК ПСИХОЛОГИИ"

Кравцов ввел меня в большую комнату, напоминавшую на первый взгляд инструментальную кладовую. Вдоль одной стены тянутся полки с разложенными на них металлическими инструментами. В другой стене несколько шкафов со стеклянными дверцами. Сквозь стекла видны предметы, похожие на запасные части к каким-то машинам.

Со страхом и внутренней дрожью я смотрю на третью стенку. От пола и почти до потолка ее "украшают" плети, винтовочные шомполы, короткие и толстые резиновые трубки, ножки от стульев, кнуты с железными крючками на концах, утыканные иголками линейки, стальные метры, какие-то обручи с винтами, узловатые веревки и тому подобные вещи. Все это в систематическом порядке висит в веревочных петлях на гвоздях.

В цементный пол комнаты вделаны ножками четыре длинных стола. Над ними возвышаются странные сооружения из стальных стержней и полос, с десятками металлических браслетов, ременных петель и шнурков. В досках столов просверлены дырки разных размеров. Под столами и между шкафами установлены небольшие электрические моторы, на которых лежат аккуратно свернутые в кольца провода. Более дюжины стульев дополняют эту странную обстановку комнаты; некоторые из них металлические с пружинами, кнопками и винтами. Ножки стульев из металла крепко схвачены цементом пола.

Высота пола не везде одинакова. В центре комнаты он приблизительно на четверть метра выше, чем у стен. От столов и металлических стульев к стенам тянутся неглубокие желобки. Вдоль каждой стены такие же желобки, но поглубже. Они соединяются со сточными трубами в углах комнаты, ведущими в нижний этаж.

Пол, столы и стулья сплошь покрыты крупными, бурыми пятнами, вернее слоями пятен. Свежие и красновато-бурые наслаиваются на давнишние, более темного цвета. Такими же пятнами, но значительно меньших размеров, забрызганы стены, дверь, шкафы и полки. Удушливо-сладковатый запах тления заполняет комнату.

Окинув ее беглым взглядом, я сразу понял, куда попал. Мои мысли подтвердил Островерхов, пришедший сюда вслед за нами.

— Как вам нравится эта уютная комнатка, дорогой мой? Знаете, куда вас привели?

— Предполагаю, — буркнул я.

— А не предполагаете-ли вы, милейший, что Кравцов вас здесь разделает под такой орех, что от вас не останется ни пуха, ни пера, ни обвиниловки?

Я ничего не ответил. Он с приятельским жестом взял меня под руку и повел к шкафам. По его знаку Кравцов открыл дверь одного из них. Теперь я смог внимательнее и лучше рассмотреть то, что издали показалось мне запасными частями к машинам. На полках шкафа лежали перчатки разных размеров. Они были сделаны из тонких стальных пластинок; в некоторых пластинках торчали винты.

Следователь с циничной игривостью подмигнул мне.

— Такую перчаточку мы можем надеть на вашу лапку и, один за другим, завинчивать вот эти винтики. Во что превратится ваша лапка через полчаса, дорогой мой? В фарш для котлетки, не так-ли? Ради большего эффекта мы соединим перчаточку вон с той розеткой и пустим ток. Как тогда вы будете себя чувствовать?

Дрожь ужаса и отвращения красноречивее слов выразила мои чувства. Островерхов заметил это и рассмеялся.

— Ха-ха-ха! Вам не особенно нравятся перчатки! Может быть, вот это приятнее? Смотрите сюда! Он указал на металлический стул.

— Вы видите здесь два сиденья: верхнее с дырками, нижнее с гвоздями. Представьте, что вас посадили на этот стульчик и привязали ремнями. Ваш приятель Кравцов включает ток. Нижнее сиденье приподнимается на пружинах и его гвозди входят в дырки верхнего. Ага! Вашему заду неприятно? Но ведь это — пустяки, в сравнении с тем, что будет дальше. Обратите внимание на гвозди. Каждый состоит из трех частей, плотно прилегающих одна к другой. Нажмем эту кнопочку, и части гвоздей расходятся в стороны. Они рвут ваше мясо. Вы чувствуете, какая это боль? После подобного экспериментика вы очень долго не сможете сидеть…

Островерхов потащил меня к полкам. На них лежало множество ножей, пилок, длинных булавок, сверл, колец, клещей и зажимов различных форм и размеров. Он схватил широкое, в полметра длиной, лезвие без рукоятки, с двумя отверстиями на его концах и протянул Кравцову.

— Продемонстрируйте действие нашей гильотинки, товарищ Кравцов.

Теломеханик молча взял нож и вставил его в металлическое сооружение над одним из столов. Затем снял с мотора провод, воткнул его в розетку на стене и нажал кнопку. Плавными режущими движениями нож задвигался кругообразно вниз и вверх. Одновременно с ним медленно двигалась и настольная доска.

— Этот механизм режет человека, как колбасу. Даже лучше. Тоненькими ломтиками и вместе с костями, — продолжал следователь. — В моей практике был такой случай. Попался шпион. Настоящий и очень упрямый. Ножка от стула, стальной метр и прижигания на него не действовали, ставить его на стойку не было времени. Тогда его положили на такой стол. Начали с большого пальца правой ноги. На 32-м ломтике он заговорил… Неужели, дорогой мой, на вас не производит впечатления судьба этого шпиона?…

Островерхов таскал меня за руку от стола к столу и от одной полки к другой, подробно и даже как-то сладострастно объясняя назначение вещей, собранных в этой жуткой комнате. Кравцов молча, с угрюмым равнодушием, ходил за нами по пятам…

На воле я иногда читал о страшных пытках и казнях в разных странах и в разные времена, но они были лишь бледными тенями того, что теперь я видел и слышал здесь…

"Лекцию" следователя прервал появившийся в дверях комнаты Бергер. Он попрежнему был одет в белый халат, а в руках держал кожаный чемоданчик, какие обычно имеют врачи для своих медицинских инструментов. Островерхов подошел к нему и заговорил вполголоса. До меня донеслись несколько его фраз: