Эксодус (Книга 3, 4 и 5)

- Я не понимаю.

Китти помахала рукой в воздухе, чтобы лак скорее высох. Затем она встала и не торопясь закурила сигарету.

- Ты, конечно, знаешь, что ты для меня значишь, и как сильно я тебя люблю?

- Думаю, знаю, - шепнула девушка в ответ.

- С того самого дня, когда я тебя впервые увидела в Караолосе, мне хочется, чтобы ты была моей девочкой.

- Мне тоже хочется, Китти.

- В таком случае ты мне поверишь, что я взвесила все самым тщательным образом и что я желаю тебе только добра. Ты должна доверять мне во всем.

- А разве я не доверяю?

- Тебе будет нелегко понять все то, что я тебе сейчас скажу. Мне и самой нелегко сказать тебе это, потому что мне очень полюбились эти дети, и я как-то срослась с Ган-Дафной. Карен, я хочу забрать тебя домой в Америку.

Девушка посмотрела на Китти так, словно ее кто-то хватил обухом по голове. В первую минуту она даже не поняла, о чем идет речь; ей показалось, что она ослышалась.

- Домой? Но ведь... я дома. У меня нет другого дома.

- Я хочу, чтобы ты была дома со мной - всегда.

- Я тоже хочу, Китти. Больше всего на свете. Все это так странно.

- Что странно?

- То, что ты говоришь: домой, в Америку.

Но ведь я американка, Карен, и мне хочется домой.

Карен прикусила губу, чтобы не заплакать.

- А ты говоришь - не странно! Я думала, что все у нас останется, как было. Ты останешься в Ган-Дафне...

- А ты отправишься в Пальмах,... а затем в какой-то пограничный кибуц, это ты хотела сказать?

- Именно так я и думала.

- Я очень многое полюбила в этой стране, но это не моя страна и не мой народ.

- Боюсь, что я эгоистка, - сказала Карен. - Я никогда даже не подумала о том, что тебе тоже захочется домой и ты вообще захочешь чего-нибудь для себя.

- Мне еще в жизни не приходилось слышать такого милого комплимента.

Карен налила две чашки чаю и попыталась разобраться. Китти была для нее всем, ... но уехать?

- Я не знаю, как тебе это сказать, Китти, но как только я научилась читать - это было в Дании, - я все время думала над тем, что это, в сущности, значит - быть евреем? Я до сих пор не умею ответить на этот вопрос. Знаю только, что здесь, в этой стране, у меня есть что-то, что всецело принадлежит мне, ... чего никто у меня никогда не отнимет. Я не знаю, что это такое, но оно самое важное на свете. Может быть, я когда-нибудь сумею выразить это лучше, но уехать из Палестины я не могу.

- Никто ничего не собирается отнимать у тебя. Евреи, проживающие в Америке и, я думаю, повсюду, испытывают то же самое, что и ты. От того, что ты уедешь, ничего не изменится.

Но ведь они живут на чужбине.

Нет, дитя мое... Разве ты не понимаешь, что американские евреи любят свою страну?

- Немецкие евреи тоже любили свою страну.

- Перестань! - резко вскрикнула Китти. - Мы - не такие; я и слушать не стану всю эту ложь, которой тебя пичкают! - И, тут же, спохватившись, добавила: - В Америке есть евреи, которые до того любят свою страну, что предпочтут умереть, чем дожить до того дня, когда в Америке произойдет то же, что произошло в Германии.

Она подошла к девушке сзади и дотронулась до ее плеч.

- Ты думаешь, я не знаю, как это трудно? Ты думаешь, я смогу когда-нибудь причинить тебе боль?

- Нет, - тихо ответила Карен.

Китти опустилась перед девушкой на колени и посмотрела ей в глаза.

- Ах, Карен. Ты ведь даже не знаешь, что такое мир. Ты еще ни разу в жизни не жила без страха. Ты думаешь, что станет лучше? Что здесь когда бы то ни было может стать лучше? Я всей душой хочу, чтобы ты осталась еврейкой, чтобы ты любила свою страну, но есть еще и другие вещи, которых я для тебя хочу.

Карен отвела взгляд.

- Если ты останешься здесь, ты проживешь всю жизнь с винтовкой в руке. Ты огрубеешь и очерствеешь, как Ари с Иорданой.

- Боюсь, с моей стороны было нечестно рассчитывать на то, что ты останешься.

- Поехали со мной, Карен. Дай нам пожить с тобой. Мы не можем друг без друга. И мы обе достаточно настрадались.

- Я не знаю, смогу ли я уехаяъ, ... я не знаю... Не знаю, и все тут, сказала она срывающимся голосом.

- Ах, Карен... Мне так хочется видеть тебя в сапожках для верховой езды и в плиссированной юбке; в обтекаемом Форде и на футбольном матче. Я хочу, чтобы зазвонил телефон, и ты перебрасывалась шутками со своим поклонником. Я хочу, чтобы твоя головка была занята очаровательными пустяками, как и подобает девушке, а не контрабандой оружия и боеприпасов. Столько есть на свете вещей, о которых ты понятия не имеешь. Тебе бы хоть познакомиться с ними, прежде чем примешь окончательное решение. Пожалуйста, Карен, ... прошу тебя.

Карен побледнела. Она отошла на несколько шагов от Китти.

- А как Дов?

Китти достала письмо Дова из кармана и протянула его Карен.

Я нашла это на моем столе. Понятия не имею, как оно туда попало.

Миссис Фрэмонт!

Эти строки написаны человеком, который владеет английским гораздо лучше, чем владею им я, но я переписываю его, чтобы вы по почерку убедились, что это я. По известным вам причинам это письмо будет вам доставлено несколько необычным образом. В эти дни я очень занят. У меня тут много друзей. Это первые мои друзья за много, много лет, и это настоящие друзья. Теперь, когда я тут устроился окончательно, мне хочется сказать вам, как я рад, что мне не приходится больше жить в Ган-Дафне, где решительно все мне смертельно надоело, не исключая и вас с Карен Клемент. Я для того, собственно, и пишу вам, чтобы сказать, что мы с Карен больше не увидимся, так как я слишком занят и нахожусь среди настоящих друзей. Пускай Карен не думает, что я когда-нибудь вернусь к ней. Она же еще сущий ребенок. У меня тут настоящая женщина, одних лет со мной; с ней мы и живем. Кстати, почему вы не уезжаете с Карен в Америку? Здесь ей делать нечего.

Дов Ландау.

Китти взяла письмо из рук Карен и разорвала его в клочки.

- Я скажу доктору Либерману, что увольняюсь. Как только мы все здесь уладим, мы закажем билеты и уедем.

- Ладно, Китти. Я поеду с тобой, - ответила Карен.

Глава 14

Каждые несколько недель главный штаб Маккавеев переезжал с места на место. После "Адской недели" и убийства Арнольда Хэвн-Херста Бен Моше и Акива решили оставить на время Иерусалим. Маккавеи были в сущности небольшой организацией; она насчитывала несколько сот полноценных членов, несколько тысяч членов, активных только время от времени, да несколько тысяч сочувствующих. Из-за необходимости быть все время на колесах главный штаб состоял всего из шести самых выдающихся вождей, не больше. Теперь, когда положение настолько обострилось, штаб пришлось сократить еще больше, и в Тель-Авив отправились только четверо: Акива, Бен Моше, Нахум Бен Ами, брат Давида, и Маленький Гиора, то есть Дов Ландау. Дов успел стать любимцем Акивы. Благодаря легендарной отваге, проявленной им в ходе операций, а также благодаря своему мастерству в подделках, он проник в высшие руководящие круги Маккавеев.

Четверо Маккавеев поселились в подвальном помещении, принадлежавшем одному из сочувствующих и расположенном на улице Бне-Брак неподалеку от центральной автобусной станции и старого базара, где всегда толпился народ. Вокруг дома расставили часовых, устроили запасной выход, словом - все было устроено почти идеально, во всяком случае - не худшим образом.

В продолжение пятнадцати лет Акива сводил на нет все усилия Си-Ай-Ди и британской разведки. В дни Второй мировой войны англичане объявили амнистию, и Акива мог передвигаться свободно, но все остальные годы за ним охотились. Ему всегда удавалось скрыться и он не раз уходил из расставленной западни. Англичане объявили премию в несколько тысяч фунтов стерлингов за его поимку.

По чистой случайности Си-Ай-Ди установило слежку за одним домом по улице Бне-Брак, расположенным всего через три дома от штаба Маккавеев. Речь шла о шайке контрабандистов, устроивших склад товаров, доставленных в Яфский порт в обход таможни.