Эллинистический мир

Современным языком, удивляющим при первом знакомстве с

ней, она выражает новые чувства и эмоции. Она воодушевляется

поиском формального совершенства, которое и превратит ее в

естественный образец для тех, кто на протяжении веков будет

стремиться к искусству ради искусства.

Знание филологии

Несмотря на презрение Каллимахом труда грамматиков

эллинистической эпохи, труд их был весьма полезным. Они

создавали новую отрасль знания – критику текстов, которая по

106

мере формирования больших библиотек становилась все более и

более необходимой. <103>

Имена грамматиков заслуживают того, чтобы их помнили,

так как благодаря им мы располагаем правильными текстами

великих греческих писателей. Зенодот из Эфеса, до того как

стать библиотекарем в Александрии, был наставником Птолемея

Филадельфа. Он издал гомеровские поэмы и открыл путь

диортотам (исправителям). Аристофан из Византия

(библиотекарь при Птолемее Эвергете) выпустил в свет Гомера,

Гесиода и лириков, дав великолепные комментарии к ним. Имя

Аристарха, его самого замечательного ученика и последователя

в Библиотеке, известного прежде всего своим комментарием к

Гомеру, стало нарицательным для определения строгого судьи.

Вместе со своим учителем он начал создавать канон (т. е.

список) классиков, который быстро становится

общепризнанным. Наконец, соперник Аристарха – Кратет из

Малла (библиотекарь в Пергаме), комментатор Гомера и

Гесиода, написал значительный труд по стоической философии.

Историография III в. до н. э.

Историография в эллинистический период сильно

видоизменилась. После Эфора из Кум (ученик Исократа, автор

«Всеобщей истории», которая охватывает период от

возвращения Гераклидов до 340 г. до н. э.) она включила в круг

своих интересов помимо Греции Восток, который после походов

Александра сделался грекам гораздо ближе, и Запад, к которому

понемногу привлекали внимание римляне. Но число событий

так возросло, круг необходимых исследований столь

расширился, что историки сделались кабинетными учеными, за

исключением Полибия.

Полибий, несомненно, поднялся над своими

предшественниками и соперниками именно благодаря тому, что

был непосредственным очевидцем описываемых событий. К

тому же история все более и более становилась научным

исследованием и отвергала порой какое бы то ни было

литературное влияние.

Труды великих историков III в. до н. э. дошли до нас только

во фрагментах, и авторы сильно различаются по методу, а также

по таланту.

107

Иероним из Кардии служил у македонских царей и вплотную

сталкивался с событиями, которые изложил в <104> «Истории

диадохов» и «Истории эпигонов». Его труды («самое

значительное из того, что было написано о пятидесяти годах,

последовавших за смертью Александра»,– Ф. Якоби)

привлекают внимание ясностью и содержательностью. Отнюдь

не живописательны, а абстрактны, они незаменимы для

установления фактов и их понимания.

Эти работы были широко использованы Диодором и

Плутархом, но они плохо написаны, и, по словам Дионисия

Галикарнасского, их невозможно читать «из-за отсутствия

гармонии стиля».

Дурис Самосский (в «Истории Греции» и «Истории

Македонии») описывает события с 370 до 280 г. до н. э. Он же

автор «Истории Агафокла». Также не обладая большим

литературным дарованием, он отличается здравым смыслом,

умеренностью и интересом к пикантным историям.

Филарх продолжает Дуриса и доводит повествование до 220

г. до н. э. У него явная склонность к патетическим сценам, к

пафосу, за что его порицает Полибий. Труды Филарха

привлекают образностью, динамичностью изложения,

забавными историями; понятно, почему Плутарх так много

позаимствовал у него для своих биографий.

Самый крупный историк III в. до н. э.– Тимей из Тавромения,

автор «Истории Сицилии», дополненной «Историей Пирра».

Изгнанный Агафоклом со своей родины, он скрывался в Афинах

и на протяжении пятидесяти лет до возвращения на Сицилию

при Гиероне II писал свои труды.

Этот замечательный знаток проделал обширнейшую работу,

прочтя все, что было написано по интересующему его вопросу;

использовал он и подлинные документы. Высказывая о

предшественниках живые суждения, он демонстрирует

невиданную силу критического ума. Проявив интерес к

хронологии, Тимей успешно пытается свести в единую систему

даты календарных систем Афин, Спарты, Аргоса, Олимпии...

Его иногда судят по колким критическим замечаниям,

высказанным в его адрес Полибием, который упрекал Тимея в

слишком книжных знаниях и особенно в склонности к риторике.

На самом деле жажда знаний заставляет Тимея обратиться к

областям, прежде обойденным вниманием, например к

108

варварскому Западу, и в частности Риму, к которому он первый

привлек внимание. <105>

Рационалистическая история: Полибий

Тимей был затмен славой Полибия (около 210– 125), который

совершил настоящую революцию в историографии и был,

безусловно, одним из самых плодотворных и глубоких умов

эллинистической эпохи. Родом из большой мегалопольской

семьи, этот молодой человек являлся одним из заложников,

которых Ахейский союз вынужден был выдать после битвы при

Пидне. Он прожил сорок лет в Риме, где завязал знакомства с

самыми благородными мужами города, в частности с сыновьями

Сципиона Эмилиана. Для него, как и для Фукидида, история

была как бы искуплением за ссылку. Как и великий афинянин,

он вносит в нее реальные знания войны и политики. В своем

основном труде – «Истории» Полибий рассказал, как Рим

завоевал мир. Повествование охватывает период с 221 по 146 г.,

но в виде вступления дан обзор событий от 264 г. до н. э. Весь

период, изложенный в хронологическом порядке, разделен на

сорок книг, из которых только первые пять сохранились

полностью.

В самом начале своей работы Полибий приписывает истории

двойную дидактическую цель – политическую и моральную:

извлекать уроки для государственных деятелей и учиться

переносить удары судьбы. Заявляя о себе как о прагматике, он

отвергает все, что не соответствует этим целям, в частности

риторику.

Для достижения этих целей Полибий должен искать

причины событий, и здесь он выступает как верный ученик

Фукидида. Как и последний, Полибий требует различать поводы

и истинные причины войн. Как первостепенные среди причин

он выделяет деятельность сильных личностей (таких, как

Ганнибал или Сципион), характер государственных учреждений

и нравов (он считает, что соперничество между Римом и

Карфагеном было неизбежным в силу некоего детерминизма),

экономические факторы (он великолепно показывает роль,

которую сыграли в римской политике капитал, биржа, купцы),

социальные факторы, настаивая на важной роли

малонаселенности в упадке Греции. Таким образом, для него

109

история – не изложение фактов, а продукт осмысления

действительности, ориентированный на пользу.

По мнению П. Педеша, чтобы воздать историку должное, его

надо сравнить с прославившими эпоху учеными – Эратосфеном,

Кратетом, Агатархидом. Полибий был движим теми же

чувствами, что и эти ученые, – «любопытством, <106> любовью

к разуму, пристрастием к тщательности и точности, чувством

синтеза, верой в науку».

Несмотря на старание объяснить все с позиции разумного и

рационального, Полибий часто упоминает Тюхе (Фортуну). Но

«случай», судя по всему, он допускает в историю не чаще, чем