О тех, кто предал Францию

Среди смятения, охватившего Францию в связи с войной в Испании, в Париж впервые со времен Второй империи приехал с визитом германский министр. Гитлеровский маг и волшебник по экономической части доктор Яльмар Шахт был принят Леоном Блюмом в тот самый день, когда фюрер удвоил срок военной службы в Германии. Разумеется, тяжеловесно церемонный германский министр поспешил объяснить, что эта мера направлена не против Франции, а против большевистской опасности. Впоследствии Блюм сообщил, что первыми его словами, обращенными к Шахту, были: «Вы знаете, что я еврей и что я несогласен с антисемитскими мероприятиями в Германии. А теперь мы можем приступить к беседе». Это сообщение интересно тем, что показывает, как Блюм представлял себе фашизм. Он, наверно, думал, что такой «разговор начистоту» подготовит почву для взаимных объяснений. Как будто доктор Шахт приехал для откровенных объяснений!

По пятам за доктором Шахтом в Париж явился преемник Пилсудского, — художник, ставший воином, — маршал Рыдз-Смиглы. Он приехал отдать визит генералу Гамелену, который ездил в Польшу с целью установить, в какой степени она подготовлена к войне. По своем возвращении Гамелен доверительно говорил своим коллегам, что он крайне разочарован и огорчен состоянием польской армии и, как он выразился, «нелепыми стратегическими представлениями польского генерального штаба». Маршал РыдзСмиглы был награжден французским военным займом не больше, не меньше, как в сто миллионов долларов.

Осенью французские правые партии перешли в контратаку по всему фронту. Уже в самом начале, вотируя внесенные правительством Блюма законы, члены сената с трудом скрывали свою враждебность. Теперь они больше не находили нужным стесняться. Раскол в рядах Народного фронта ускорил новое нападение руководящих коммерческих групп на курс франка. Возобновилось в огромных размерах бегство капиталов из Франции. Финансовое положение правительства стало непрочным. Блюм решился на внезапный маневр— девальвацию франка.

После бессонной ночи, которую министр финансов Ориоль провел у телефона в переговорах с Лондоном и Вашингтоном, девальвация была объявлена. Она была связана с так называемым тройственным валютным соглашением между Францией, Великобританией и Соединенными Штатами.

Но достаточно было правительству Блюма присоединить к девальвации законопроект, вводивший скользящую шкалу заработной платы, чтобы Блюм получил против себя в сенате подавляющее большинство голосов. Это было первое крупное поражение, которое правительство потерпело от реакционеров и которое свидетельствовало о том, что за четыре месяца положение кабинета Блюма значительно пошатнулось. Это поражение содействовало, кроме того, обострению разногласий внутри Народного фронта, поскольку коммунисты и большая часть профсоюзов возражали против девальвации франка.

Очередной съезд радикал-социалистов уже отчетливо показал, что внутри партии имеются значительные силы, готовые взорвать Народный фронт. Самая шумная группа возглавлялась двумя друзьями Жоржа Боннэ — Эмилем Рошем и Пьером Домиником, редакторами газеты «Репюблик». На съезде, происходившем в нескольких милях от испанской границы в живописном курортном городке Биаррице, многие делегаты требовали открытого разрыва с коммунистами в связи с их позицией в испанском вопросе. Этого удалось избежать лишь с большим трудом. Правая пресса ликовала.

Между Биаррицем и франко-испанской границей курсирует трамвай. Пограничный город Хендей и город Ирун на испанской территории соединены мостом. Когда радикалы съезжались в Биарриц, над Ируном уже развевался флаг Франко. Мятежники вступили в этот город в сентябре. Республиканские отряды, израсходовав последние патроны, отступили по Интернациональному мосту во Францию. Войдя в Хендей, они увидели у вокзала шесть грузовиков с испанским военным снаряжением. Оно было послано защитникам Ируна из Каталонии через французскую территорию законным испанским правительством. Французское правительство задержало эти боевые припасы чуть ли не на расстоянии полета камня от осажденного, истерзанного города.

Газетная война вокруг Испании была прервана на несколько дней. Печать посвятила первые страницы самоубийству французского министра внутренних дел, Роже Салангро.

Имя Салангро было связано с декретом о роспуске фашистских лиг. Этого фашисты не могли простить; Салангро должна была постигнуть жестокая кара. Фашистский еженедельник «Гренгуар» открыл кампанию травли против социалиста — министра внутренних дел, обвиняя его в том, что он будто бы дезертировал на сторону врага во время мировой войны. Газета утверждала, что может доказать это, что у нее есть свидетельские показания шести солдат, служивших вместе с Салангро. Мало того, Салангро обвинялся в еще более страшном преступлении: в выдаче военных тайн германскому командованию. Данные об этом якобы находятся в распоряжении германского правительства.

Клеветническая кампания велась с неслыханным озлоблением не только в «Гренгуар», но и в некоторых других реакционных газетах.

Дело разбиралось в палате депутатов. Салангро был оправдан подавляющим большинством. Генерал Гамелен присоединился к защитникам Салангро — он даже клятвенно заверил, что министр внутренних дел не дезертировал.

Я встретил Салангро вскоре после заседания парламента. Я поздравил его. Но он не принял моих поздравлений.

— Я конченый человек, — пробормотал он. — Этих подлых негодяев не остановишь. Их надо проучить...

— Как проучить? — спросил я.

— Вот об этом я как раз и думаю. Через два дня он покончил с собой. Смерть Роже Салангро произвела в стране тяжелое впечатление. Министр, член правительства, которое всего несколько месяцев тому назад пришло к власти в результате победы Народного фронта, такой человек не сумел найти защиты от реакционеров, которые считались побежденными. Всем было ясно, что самоубийство оказалось для Салангро единственным способом прекратить клеветническую кампанию фашистской газетки. Значит, эта газетка была более могущественна, чем правительство Народного фронта.

Палатой был принят закон, карающий за клевету. Но распространение клеветы не прекратилось. «Гренгуар» продолжала свою кампанию. Не было ни одного видного сторонника Народного фронта во Франции, который не подвергался бы неслыханным оскорблениям и нападкам по тому или иному поводу. «Гренгуар» оперировала материалами все тех же архивов бывшего префекта полиции Кьяппа, — его зять был владельцем этого гнусного листка, финансируемого итальянским фашизмом. Фантазия ее издателей была неистощимой. Во Франции не было более грязной газетки, которая причинила бы столько вреда французской демократии. Макс Дормуа, верный помощник Блюма, сменил Салангро на посту министра внутренних дел.

Пока Лига наций занималась регистрированием призывов о помощи испанского республиканского правительства, произошло рождение оси Рим — Берлин.

19 октября граф Чиано, министр иностранных дел Италии и зять дуче, приехал в Берлин. Его сопровождала его жена Эдда, любимая дочь Муссолини. Насколько можно было выяснить, достигнутое соглашение касалось общей политики обеих стран в Испании, их согласованной позиции в отношении Лиги наций и общей тактики на Балканах, стремящейся подорвать положение Франции и Великобритании в этой части Европы. Были сделаны дальнейшие предложения для координации национал-социалистской и фашистской иностранной пропаганды и обмена дипломатической и внешней информацией, касающейся России и западных демократий; целью Чиано и Гитлера было изолировать Францию, причем Берлин и Рим надеялись, что эта изоляция окажется полной, когда Франция будет иметь своим соседом франкистскую Испанию. Если такое окружение станет действительностью, Франции ничего не останется, как итти в ногу с фашистами или быть раздавленной.

Секретное сообщение, полученное вскоре после этого на Кэ д'Орсэ, содержало не только сведения об этом соглашении, но также и детали, касающиеся денежной сделки, заключенной, по всем данным, между графом Чиано и маршалом Герингом. В донесении со всей ответственностью утверждалось, что граф Чиано, имевший много долгов, получил подарок в несколько миллионов марок. Эти сведения два года спустя подтверждены были одним католическим журналистом после его визита в Ватикан. Новых подтверждений этого факта больше уже не появлялось. Характерно, что сообщения эти проникли во французскую прессу только после вступления Италии в войну.