Ванна Марата

4

Шарлотта Корде была правнучка Корнеля, и все французские историки неизменно это подчеркивают. Ее ответы следователям и судьям дошли до нас не в газетных статьях и не в воспоминаниях современников, а в сухой, деловитой, фонографически точной передаче судебного протокола. И в самом деле, многие из этих ответов могли бы затмить знаменитейшие стихи ее предка. Корнель имел полную возможность оттачивать месяцами свои «Пусть он умрет». Шарлотта отвечала немедленно на вопросы, которых, естественно, не предвидела. «Кто внушил вам столько ненависти?» — «Мне чужой ненависти не требовалось, у меня было достаточно своей». Сила ответа именно в том, что она и не думала о корнелевских фразах, — так рисоваться почти невозможно. Самыми простыми, ясными словами она объясняла свою теорему Монтане и Фукье-Тенвилю; не ее вина и не ее заслуга в том, что эта теорема была так страшна.

Шарлотта Корде

На суде и на следствии она имела дело с врагами. Но ее предсмертные письма обращены к друзьям. Письмо Шарлотты к Барбару, написанное за три дня до казни, — рассказ охотника о тяге. Она пишет с юмором: «Гражданин, вы пожелали узнать подробности моего путешествия. Я не избавлю вас ни от одной мельчайшей подробности».

Легкий юмор не покидал ее. В защитники она хотела пригласить — Робеспьера. Она видела страшное тело в ванне, поток крови, хлынувший из-под ее кинжала, остановившиеся стеклянные глаза — и через два дня пишет шутливо: «Душа этого великого человека». А об этих двух днях говорит: «Уже два дня я наслаждаюсь покоем», — быть может, говорит вполне искренно. Фанатик Равальяк, убийца Генриха IV, был убежден, что после казни его ждет вечное блаженство. Шарлотта Корде не верила в Бога; ее загробная жизнь — «Елисейские поля» газет того времени. О своих друзьях она пишет: «Они будут счастливы, когда увидят меня на небесных Елисейских полях рядом с Брутом...» Тогда ни одна статья не обходилась без кинжала Брута. По зловещему совпадению о кинжале Брута писал в ванне и Марат за несколько минут до прихода Шарлотты — он высказывал надежду, что кинжал Брута сразит прусского короля.

Удивительнее всего то, что эта геометрия была без аксиом. Не приходится требовать «стройного политического мировоззрения» от молоденькой провинциальной дворяночки XVIII века. Но и ее друзья жирондисты не могли бы указать точно, во имя чего был убит «друг народа». Самое слабое в показаниях Шарлотты Корде это объяснение, которое она дает своему делу. Она даже возводит на Марата напраслину, обвиняя его в финансовых спекуляциях, — в этом он был совершенно неповинен. Между Маратом и жирондистами, конечно, пропасть; однако нет такого принципа, которым они могли бы от него отгородиться. Он был террористом, но и жирондисты не были противниками террора. Он устроил сентябрьскую резню, а они ее «извиняли», по крайней мере, в течение трех недель. Верньо, чуть ли не самый гуманный из жирондистов, еще 22 сентября называл резню заключенных в тюрьмах «законным возмущением народа». Потом жирондисты резко изменили тон, отчасти и по тактическим соображениям: революционный ветер временно повернул. Эта трагическая партия плыла по течению, наглядно показывая бессилие порядочных людей в пору революции. Люди они были храбрые, и те из них, что погибли, умерли героями. Но из оставшихся в живых большинство впоследствии не принесли славы исторической партии. Они напоминают тех из наших шлиссельбуржцев, которые, просидев лет двадцать в заключении, теперь превосходно ладят с большевиками: у них, очевидно, в Шлиссельбурге не было времени подумать — во имя чего, собственно, они когда-то боролись с самодержавием.

5

Убийство Марата много раз описывалось весьма подробно. Самый точный рассказ о нем принадлежит Кабане-су и Дефрансу; самый талантливый, бесспорно, Ленотру. Отсылаю за подробностями к этим историкам и лишь очень кратко напомню факты.

В двенадцатом часу утра Шарлотта Корде подъехала на извозчике к дому №30 по улице Кордельеров, поднялась по лестнице к квартире Марата и позвонила. Ей открыла дверь Симон Эврар. Хорошо одетая миловидная барышня{8} заявила, что желает поговорить с «другом народа». Независимо от каких бы то ни было подозрений, это желание могло не понравиться некрасивой сожительнице Марата. Симон Эврар не впустила гостью, сказав, что «друг народа» по утрам не принимает.

Она вернулась в гостиницу и отправила Марату по городской почте письмо, в котором просила ее принять по очень важному делу. В шестом часу вечера Шарлотта Корде послала за парикмахером. Когда ее прическа была готова, она переоделась и в белом платье, в шали, в высокой шляпе с черно-зеленой кокардой, с веером в руке отправилась снова на улицу Кордельеров. За корсажем у нее был спрятан большой столовый нож с черной рукояткой, утром купленный в Пале-Руаяле. Почему она избрала нож, а не пистолет? Никак нельзя было предвидеть, что «друг народа» примет ее голый, в ванне, — но и то Фукье-Тенвиль удивляется, как она могла этим ножом убить наповал Марата.

Симон Эврар снова отказалась принять нарядную даму. Шарлотта настаивала. Марат в ванной услышал их спор и, узнав, в чем дело, велел позвать посетительницу в ванную. Нравы в революционной Франции были вольные. (В Англии публику чрезвычайно скандализовала обстановка дела; английская гравюра того времени изображает его иначе. Марат, корректно одетый, сидит на диване, Шарлотта вонзает нож в камзол.)

Он сидел в ванне против географической карты, висевшей на стене между двумя пистолетами. Над картой была сделана надпись — одно слово: «Смерть», — этот человек до конца своих дней оставался плохим литератором. Шарлотта села рядом с ним на табурет.

Их разговор длился четверть часа, — в психологическом отношении удивительная черта дела! Может быть, здесь единственный раз, наряду с геометрией, сказались и нервы. Шарлотта Корде могла убить Марата в первую же минуту. Вместо этого она долго ему рассказывала о контрреволюционных происках в Нормандии, о бежавших туда депутатах-жирондистах. Странный и страшный разговор до нас дошел лишь в очень краткой передаче Шарлотты на следствии. Вопрос: «Что же ей{9} ответил Марат?» Ответ: «Что он скоро нас всех (жирондистов) гильотинирует в Париже». Вопрос: «Каково было продолжение разговора?» Ответ: «Это было его последнее слово: в то же мгновение она его убила». Вопрос: «Как она его убила?» Ответ: «Вонзив ему в грудь нож, который она купила в Пале-Руаяле». Вопрос: «Думала ли она его убить этим ударом?» Ответ: «Именно таково было ее намерение...»

Марат вскрикнул, позвал на помощь: «Ко мне, друг мой, ко мне!» — и захрипел, обливаясь кровью. Симон Эврар вбежала в ванную и заголосила. Комиссионер Лоран Ба схватил стул и бросился на выбежавшую в переднюю даму в высокой шляпе. Он с гордостью показывал, что «свалил чудовище на пол ударом стула по голове и держал его за груди». Этот комиссионер, разумеется, рассказывал всю жизнь об аресте Шарлотты Корде, но, вероятно, тон и выражения рассказа он впоследствии несколько изменил.

Марат был мертв.

Убитый Марат (рисунок Давида)

*

Профессор Олар в своей классической книге почтительно говорит о культе Марата, распространившемся после его убийства по всей Франции. В самом деле, такой культ был. Только мы, быть может, знаем ему цену лучше, чем Олар: мы видели, как в таких случаях творится «взрыв народной скорби».

Тело «друга народа» было набальзамировано. При этом не обошлось без неприятностей. Врач Дешан, которому поручена была работа, потребовал за нее большую сумму: 6000 ливров, — не знаю, сколько получили немецкие врачи за бальзамирование тела Ленина. Дешан, очевидно, рассчитывал, что ввиду взрыва народной скорби никто с ним торговаться не станет. Однако выяснилось, что народная скорбь вещь обоюдоострая. Начальство поставило на вид Дешану, что, собственно, ему ни гроша платить не следовало бы: «республиканец должен считать себя вознагражденным за свой труд честью — тем, что он способствовал сохранению останков великого человека». Довод был, в пору террора, весьма сильный, и Дешан поспешил принять предложенные ему сверх чести полторы тысячи ливров. Это тоже было вполне приличной платой, особенно если принять во внимание, что предприимчивый врач выполнил свою задачу плохо: труп разложился уже на следующий день после бальзамирования.