Глас небесный

— Ничего не спутала, дорогая моя, — перебила она. — Никогда я ничего не путаю, хотя и восьмой десяток пошел. Тут каждый знает матушку Мари, спросите хоть первого прохожего…

— Но все-таки кто вы, матушка Мари?

— Как кто? — удивилась старушка. — Я экономка доктора Жакоба. Мы же разговаривали с вами вчера по телефону.

— Очень приятно с вами познакомиться, милая матушка Мари, — сказала я. — Но не понимаю, зачем я вам понадобилась.

— Как зачем? Доктор Жакоб ждет вас.

— Доктор черной и белой магии, — насмешливо кивнула я. — Как же это он узнал, где я остановилась? Хотя при его способностях…

— Почему черной и белой магии? — старушка так обиделась, что мне стало стыдно за свой насмешливый тон. — Он доктор философии, милочка. Крупный ученый, его во многих странах знают. А фокусами он увлекается с детства, я же его вскормила, знаю. Что же в этом плохого? И никакая магия тут ни при чем, это все глупые суеверия одни. Адрес ваш нам дал шофер такси. Он всегда дежурит у театра, а швейцар видел, как вы садились в машину.

— Я никуда не поеду…

Но спорить с этой старушкой было невозможно. К тому же мне вдруг стало любопытно увидеть доктора Жакоба в домашней обстановке. Может, он и дома сидит в чалме на остриях гвоздей или созерцает нирвану, как это делают, говорят, йоги?

— Хорошо, сдаюсь, — сказала я. — Сейчас вызову такси, и едем…

— Зачем такси? У нас есть своя машина, она ждет у подъезда.

Матушка Мари преспокойно заняла место за рулем. В полной растерянности я села рядом с ней. Мотор взревел, и мы рванулись с места.

Матушка Мари остановила машину перед небольшим особняком, прятавшимся в зелени густо разросшегося садика на одной из окраинных улочек возле набережной, и победно посмотрела на меня.

Навстречу нам по усыпанной гравием дорожке уже спешил от дома доктор Жакоб. Он широко улыбался — наверняка видел из окна, как лихо мы подкатили.

— Здравствуйте, мадемуазель… — поклонился он. — Простите, наше вчерашнее знакомство получилось несколько сумбурным, так что я даже не успел спросить, как вас зовут.

— Клодина Дрейгер, — сухо ответила я.

— Очень приятно, — он снова учтиво поклонился. — Прошу.

Сегодня он выглядел вполне прилично, и его в самом деле можно было принять за доктора: отлично сшитый костюм, безукоризненная рубашка, хорошо повязанный галстук модных тонов. Вот только, пожалуй, кажется, еще моложе без вчерашнего грима, да улыбка не сходит с губ, не солидно.

Мы поднялись на крылечко из трех ступенек, вошли в тесноватый, но уютный холл.

— Вам наверх, а я пойду прямо на кухню, — скомандовала матушка Мари, Надо скорее приготовить завтрак, а то наша гостья умрет с голоду.

— Но я завтракала, — всполошилась я и умоляюще посмотрела на доктора Жакоба, но он только развел руками:

— С ней не поспоришь. Я, во всяком случае, давно уже не пытаюсь — с детства. Прошу вас.

Признаться, я перешагнула порог двери, которую он предупредительно распахнул передо мной, с некоторой опаской. Кто их знает, этих факиров! Может, они держат дома удава или коллекцию отрубленных голов?

Но кабинет, в который мы вошли, оказался вполне обычным и современным. Над письменным столом аккуратная табличка:

«Мы так далеки от того, чтобы знать все силы природы и различные способы их действия, что было бы недостойно философа отрицать явления только потому, что они необъяснимы при современном состоянии наших знаний Мы только обязаны исследовать явления с тем большей тщательностью, чем труднее признать их существующими

Лаплас»

Никакой таинственности и восточной роскоши. Я даже разочаровалась.

Мы сели в кресла.

— Чем больше я размышляю о вашем деле, тем все подозрительнее оно мне кажется, — начал доктор Жакоб. — Поэтому я даже решил отложить гастроли, не уехал, чтобы нынче непременно повидаться с вами.

— Спасибо, вы очень любезны, но, наверное, это напрасная жертва. Ведь вы сами вчера сказали, что тут нужен психиатр.

— В этом следует еще разобраться, — задумчиво проговорил он, закуривая сигарету. Я не сводила с него глаз. Заметив это, он рассмеялся.

— Не бойтесь, я не стану вас пугать больше. Ведь сегодня у меня нет выступления.

— А как вы это делаете?

— Очень просто. Вот так, — и, насмешливо сверкнув глазами, доктор Жакоб ловко продел горящую сигарету сквозь щеку.

Я не спускала с него глаз.

— Н-да, — сказала я. — А вы в самом деле доктор?

— Предъявить вам диплом Сорбонны? Или Цюрихского университета? Я их оба окончил и в самом деле специалист* психолог. Вот мои научные труды, — он небрежно махнул в сторону книжных полок.

— А зачем вы занимаетесь всякими фокусами? — Я неопределенно покрутила у себя перед носом растопыренной пятерней. — Зачем выступаете в каких-то балаганах?

— Потому что мне это нравится. Увлекаюсь с детства благородным искусством волшебных иллюзий и магических превращений. Напрасно вы отзываетесь о нем так презрительно. Это весьма древнее искусство. Еще в библии пророк Моисей соревнуется в чудесах с профессиональными фокусниками египетскими жрецами.

— Но все-таки… доктор философии одурачивает доверчивых простаков в варьете. По-моему, это противоестественно.

— Наоборот, знакомство с магами и волшебниками помогает моей научной работе. Я занимаюсь изучением скрытых резервов человеческого организма, человеческой психики прежде всего. «Познай самого себя» — этому мудрому завету две с лишним тысячи лет, а мы пока еще очень мало знаем о себе. Знакомство с удивительными достижениями моих славных друзей — цирковых фокусников, факиров, современных йогов, как вы выражаетесь, — дает немало интересного материала для исследований в этой сложной области. Я у них многому научился.

— Я имела удовольствие в этом убедиться. Но как вы ухитряетесь лежать на этих ужасных гвоздях?

— Очень просто. Немножко элементарной физики и арифметики. Болевые ощущения возникают, если на одно острие приходится груз в пятьсот-шестьсот граммов. Площадь моего лежащего тела — около двух тысяч трехсот квадратных сантиметров, на каждый из них приходится по одному острию, а вешу я семьдесят килограммов. Если вы возьмете карандаш и сделаете несложный подсчет, то убедитесь, что на каждое острие приходится всего-навсего по тридцать граммов тяжести. Так что я лежу как на диване.

— Так просто? — разочарованно протянула я. — А сабли? Ведь они острые?

— Острые, — согласился он. — Только заточены и направлены особым образом, так что я ступаю по ним без риска порезаться. Конечно, нужна тренировка.

— Значит, все сплошное жульничество…

Кажется, он обиделся, потому что поспешно ответил:

— А освобождение из цепей и пут? Таких мастеров — мы называем их на своем профессиональном жаргоне клишниками — немного осталось на свете. Тут весь фокус в том, чтобы при сковывании умело напрягать мускулы, значительно увеличивая их размер, а потом уметь быстро их расслабить. Я могу при этом даже смещать кости в суставах и задерживать дыхание на две минуты. Такое владение своим телом дается лишь после многолетней тренировки.

— Да, это ловко у вас получается, — согласилась я. — Но как же все-таки вы ухитрились так быстро выбраться из запертого сейфа? Вы в самом деле умеете проходить сквозь стены?

— Умею, — улыбнулся он.

— Как? Научите меня!

— Ну, во-первых, этому сразу не научишься. Начинать надо с детства. А потом: я не имею права разглашать посторонним все профессиональные секреты. Таков у нас кодекс чести, у фокусников…

Он неожиданно взмахнул рукой, словно ловя надоевшую муху, — ив руке у него откуда-то взялась новая сигаретка. Жакоб стал прикуривать, держа зажигалку в некотором отдалении. Сигарета вдруг стала тянуться к огню и превратилась в сигару!

Я захлопала в ладоши и, как девчонка, закричала;

— Еще! Еще!

Но тут дверь открылась, на пороге появилась раскрасневшаяся от кухонного жара матушка Мари в белом накрахмаленном передничке и грозно спросила: