Незавершенная революция

Положение в России было схожим, но более сложным. Усилия по модернизации структуры национальной жизни, предпринимавшиеся в царское время, блокировались тяжелым наследием феодализма, слаборазвитостью страны и слабостью буржуазии, косностью самодержавия, архаичной системой правления и, наконец, что не менее важно, экономической зависимостью от иностранного капитала. В эпоху последних Романовых великая империя была наполовину колонией. В руках западных держателей акций находилось 90 % шахт России, 50 % предприятий химической промышленности, свыше 40 % металлургических и машиностроительных предприятий и 42 % банковского капитала. Собственный капитал страны был невелик. Национальный доход явно не удовлетворял имеющиеся потребности. Более половины его приходилось на долю сельского хозяйства, страшно отсталого и вносящего весьма малый вклад в дело накопления капитала. В определенных пределах государство за счет средств, получаемых от налогообложения, создавало основы индустриализации, например строило железные дороги. Но в основном промышленное развитие зависело от иностранного капитала. Однако иностранные предприниматели не были особенно заинтересованы вкладывать получаемые высокие дивиденды в русскую промышленность, особенно когда этому препятствовали капризы своевольной бюрократии и беспорядки в стране.

Россия могла бы, по словам профессора Ростоу, вырваться вперед в деле промышленного развития только за счет своего сельского хозяйства и неимоверных усилий собственных рабочих. Ни одно из этих условий не могло быть выполнено при старом режиме. Царские правительства находились в слишком большой зависимости от западного финансового капитала и не могли отстаивать перед ним национальные интересы России; по своему происхождению и социальному положению министры были еще феодалами и поэтому не могли освободить сельское хозяйство от сдерживающей его развитие власти помещиков (из среды которых даже вышел премьер-министр первого республиканского правительства России 1917 г.). До прихода к власти большевиков ни у одного правительства не нашлось ни политической силы, ни морального права заставить рабочий класс трудиться и идти на жертвы, чего в любых обстоятельствах требует индустриализация. Ни один политический деятель этого периода не обладал необходимым для решения этих задач кругозором, решимостью и современным мышлением. (Граф Витте с его амбициозными планами реформ представлял собой исключение, лишь подтверждавшее правило, и его как премьер-министра и министра финансов практически бойкотировали царь и бюрократия.) Кажется невероятным, чтобы какой-либо нереволюционный по своей сущности режим смог поднять полуграмотную крестьянскую страну до нынешнего уровня советского экономического развития и образования. И здесь марксист сказал бы, что производительные силы России развились в недрах старого режима до той степени, когда они разрушили старую социальную структуру и ее политическую надстройку.

Однако никакой экономический механизм автоматически не вызывает окончательного распада старого установившегося порядка, не обеспечивает успеха революции. Десятилетиями обветшалая общественная система может приходить в упадок, а большая часть нации может и не осознавать этого. Общественное сознание отстает от общественного бытия. Объективные противоречия старого режима должны воплотиться в субъективных формах — в идеях, стремлениях и страстях людей действия. Основа революции, говорил Троцкий, состоит в непосредственном вмешательстве масс в исторические события. Именно в силу этого вмешательства — а это столь же реально, сколь и редко в истории, — год 1917-й стал столь выдающимся и важным. Огромные массы народа в полной мере сразу осознали, что установившийся порядок находится в состоянии разложения и загнивает. Произошло это в один момент. Сознание устремилось за бытием в стремлении изменить его. Однако этот резкий скачок вперед, это неожиданное изменение в психологии масс не возникли на пустом месте. Потребовались десятилетия трудов революционеров, медленного вызревания идей — за это время родилось и исчезло множество партий и групп, — чтобы создать морально-политический климат, вырастить лидеров, создать партии и выработать методы действий, примененные в 1917 году. В этом не было ничего случайного. За полувековым периодом революции стоит целое столетие революционной борьбы.

Социальный кризис, в котором оказалась царская Россия, проявился в острейшем противоречии между ее положением крупной, великой державы и давно изжившей себя социальной системой общества, между блеском империи и плачевным состоянием ее институтов. Впервые это противоречие обнажилось после победы России в наполеоновских войнах. Пробудились к действию ее самые смелые силы. В 1825 году против царя поднялись с оружием в руках декабристы. Они принадлежали к аристократической, интеллектуальной элите; однако против них выступила большая часть дворянства. Содействовать прогрессу в России не мог ни один класс. Города были немногочисленными, средневековыми по своему характеру; городской средний класс, безграмотные купцы и ремесленники политически не представляли собой никакой силы. Время от времени восставали крепостные крестьяне; однако со времени подавления восстания Пугачева не было сколько-нибудь серьезных выступлений за освобождение. Декабристы были революционерами, но за ними не стоял революционный класс. В этом и была их трагедия и трагедия последующих поколений русских радикалов и революционеров почти до конца XIX века — в различных формах эта трагедия сказывалась также и в послереволюционный период.

Давайте вкратце остановимся на основных моментах этого периода. Около середины XIX столетия появились новые радикалы и революционеры-разночинцы. Они вышли из среды медленно формирующихся средних классов: многие из них происходили из семей чиновников и священников. Они тоже были революционерами, стремившимися найти революционный класс. Буржуазия по-прежнему никакой силы не представляла. Чиновники и священники были в ужасе от бунтарских настроений своих сыновей, крестьянство — апатично и пассивно. В пользу реформ выступала лишь часть дворянства, а именно помещики, стремившиеся внедрить новые методы земледелия либо заняться промышленным производством или торговлей; они желали отмены крепостного права и либерализации управления государством и системы образования. Когда Александр II, поддавшись на уговоры этих помещиков, отменил крепостное право, он на десятилетия завоевал для своей династии полную поддержку крестьянства. Закон 1861 года об отмене крепостного права вновь оставил радикалов и революционеров в одиночестве и фактически отсрочил революцию более чем на полстолетия. Однако вопрос о земле остался не решенным. Крепостные получили свободу, но не землю; чтобы получить возможность пользоваться землей, им приходилось брать займы под высокие проценты и отбывать повинности или становиться издольщиками. Образ жизни народа безнадежно отставал от веяний времени. Подобное состояние дел и гнетущая атмосфера самодержавия вызывали возмущение все новых представителей интеллигенции, способствовали возникновению новых идей и новых методов политической борьбы. Каждое новое поколение революционеров опиралось только на свои собственные силы, и каждый раз все их усилия оказывались тщетными. Скажем, народники, вдохновленные Герценом и Бакуниным, Чернышевским и Лавровым, объективно представляли собой боевой авангард крестьянства. Но когда они обратились к мужикам и попытались открыть им глаза на то, что освобождение от крепостной зависимости — это обман и новая форма их закабаления со стороны царя и помещиков, бывшие крепостные или не реагировали, или вообще их не слушали; нередко они передавали народников в руки жандармов. Таким образом, угнетаемый социальный класс с его огромным революционным потенциалом предавал свою собственную революционную элиту. Последователи народников — народовольцы отказались от очевидно безнадежных поисков революционной народной силы в обществе. Они решили действовать в одиночку, отстаивая интересы угнетенного, безмолвного народа. На смену популизму народничества пришел политический терроризм. На смену пропагандистам и агитаторам, которые «шли в народ» или даже пытались прижиться среди крестьян, пришли молчаливые героические одиночки-конспираторы, своего рода «супермены», полные решимости победить или погибнуть, и взялись за решение задачи, которую не могла решить нация. В кружке, члены которого убили Александра II в 1881 году, состояло меньше 20 человек. Шесть лет спустя десяток молодых людей, среди которых был и старший брат Ленина, образовали группу, решившую убить Александра III. Эти крошечные организации заговорщиков держали в страхе огромную империю и вошли в историю. Тем не менее неудачи народников 60-х и 70-х годов прошлого века продемонстрировали нереальность надежды на возможность подъема крестьянства, а мученичество народовольцев 80-х годов еще раз показало бессилие авангарда, действующего без поддержки одного из основных классов общества. Их горький опыт послужил бесценным опытом для революционеров последующих десятилетий, так что в этом смысле их усилия не были бесплодными. Мораль, которую извлекли для себя Плеханов, Засулич, Ленин, Мартов и их товарищи, состояла в том, что они не должны быть изолированным авангардом, а добиваться поддержки революционного класса. Крестьянство же таковым, по их мнению, не являлось. К этому времени, однако, начало промышленного развития России решило за них эту проблему. Марксистские пропагандисты и агитаторы ленинского поколения нашли в фабричных рабочих свою аудиторию.