Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени

Царь Борис писал длинные письма к европейским дворам, в том числе и в Швецию, объясняя, что человек, выдающий себя за царевича Дмитрия, — беглый монах Гришка Отрепьев и ему не следует верить, однако слова не могли заменить военную удачу. Карл IX послал в начале 1605 года на границу с Россией комиссаров с предложением военной помощи против самозванца. За это Борис должен был подтвердить крестным целованием Тявзинский мир и отдать Швеции Кексгольм и Ивангород. Пока шведские и русские представители спорили о месте переговоров — шведы предлагали деревню Систербэк на реке Сестре, русские настаивали на Нарве, — положение царя Бориса все ухудшалось. Весной 1605 года он сообщил, что готов принять предложенные шведами условия, но дипломатическая победа ушла буквально из-под носа Карла IX. Борис Годунов отправился в мир иной: то ли сам отравился от обрушившихся на него несчастий, то ли умер от болезни. О причинах его смерти из России поступали противоречивые сведения. Подготовленный шведами проект трактата так и остался неподписанным.

О происходящем в России шведы обычно узнавали из Ивангорода, отделенного от шведской Нарвы рекой. Жители обоих городов встречались на рынке, обмениваясь новостями, рыбаки съезжались на середине реки, чтобы посудачить о своих делах, но вернее всего о переменах в жизни Московского государства можно было узнать по неурочному звону колоколов и пушечной пальбе со стен Ивангородской крепости. Так и случилось 14 июня 1605 года. Из-за реки вдруг загрохотали пушки, затем поплыл колокольный звон. Ивангород заранее чествовал нового русского царя Дмитрия Ивановича. В Москву он торжественно вступил лишь в конце месяца.

Царю Дмитрию было около двадцати пяти лет, он не носил обычной у русских бороды, был невысок и смугл лицом, с коротким и широким носом, под правым глазом около носа у него темнела бородавка. Хотя внешне он совсем не походил на своего отца Ивана Грозного, многие искренне верили в его царское происхождение. «Если мы примем во внимание его уверенность, мы увидим, что он должен был быть по меньшей мере сыном какого-нибудь государя, — делится своими впечатлениями от встречи с Дмитрием французский капитан Маржерет, служивший в Москве в царской охране. — Его красноречие очаровало всех русских, в нем светилось некое величие, которое нельзя выразить словами и невиданное прежде среди русской знати и еще менее среди людей низкого происхождения, к которым бы он неизбежно должен был принадлежать, если бы не был сыном Ивана Васильевича».

Впрочем, Карла IX не слишком интересовало, истинный или ложный царевич сел на русский трон. Куда важнее было выяснить его политические взгляды и намерения в отношении Швеции. Новости об этом приходили самые тревожные. Весь поход Дмитрия на Москву, по глубокому убеждению советников короля, был польской интригой, устроенной иезуитами, которые хотели внедрить в России католичество и — с русской помощью — вернуть Швецию в лоно Римской церкви. В Москву с Дмитрием приехали тысячи поляков, в том числе и католические священники, а сам царь демонстрировал явную приверженность польским обычаям. Русских возмущало, что он не спит днем, как то полагалось в Московии, пляшет на балах, нарушая царское достоинство, и ест телятину, что свидетельствовало о грубом пренебрежении православными нормами. «Царь-то не настоящий, это поляк, а не русский!» — такие слухи, подогреваемые боярами и священниками, ползли по Москве, вновь приводя в волнение едва успокоившееся русское общество. В том, что Россия может быть использована поляками как плацдарм для захвата Швеции, были убеждены многие находившиеся в русской столице иностранцы. Английский агент Плессен в сентябре 1605 года сообщал в Англию: «Король польский втайне помогал помянутому Дмитрию отчасти для угождения папе, отчасти ради своей выгоды и (ближайшим образом) для того, чтобы получить возможность когда-либо возвратить себе королевство шведское».

Молодой царь был холост, что еще больше осложняло политические прогнозы. Одно дело, если он выберет себе невесту на родине, в одном из боярских родов, как это было заведено в Московии, и совсем другое, если Сигизмунд привяжет его к себе еще крепче, дав в жены одну из своих родственниц. Когда Карлу IX донесли, что русский царь намерен взять себе супругу в Польше, он решил, что речь идет о сестре Сигизмунда принцессе Анне. Предстоящую свадьбу нужно было остановить любым способом! Карл IX пришел в такое отчаяние, что решился на крайне рискованный и недостойный высокой дипломатии поступок. Наместник в Нарве Самуэль Нильссон получил приказ передать воеводе в Ивангороде Ивану Салтыкову, что принцесса Анна отличается безнравственной и разгульной жизнью и потому не может быть хорошей супругой русского царя. Ответ из Иван-города прозвучал для Карла IX как пощечина. Иван Салтыков сообщил, что не собирается направлять в Москву столь бесстыдное послание, оскорбляющее царя. Что же касается утверждений о низких нравственных качествах принцессы, то не в интересах шведского короля афишировать это, поскольку «она с вашим господином королем Карлом родня и относится к одной с ним семье и тесно с ним общалась».

Впрочем, Карл IX напрасно беспокоился о том, что русскому царю могут подсунуть его разгульную родственницу принцессу Анну. В мае 1606 года в Москве короновалась в царицы Марина Мнишек, дочь сандомирского воеводы, у которого Дмитрий жил во время своего пребывания в Польше. Но этот брак уже ничего не мог изменить ни в худшую, ни в лучшую сторону для Швеции. На аудиенции у Дмитрия успел побывать посланник Карла Фредерик Татс, предложивший царю ратифицировать Тявзинский договор и заключить союз против Польши. Король, зная о польских симпатиях Дмитрия, шел ва-банк, принося в жертву своего дипломата. Дмитрий приказал задержать Татса, чтобы впоследствии передать его Сигизмунду, а Карлу IX направил высокомерное письмо, где предлагал вернуть престол законному шведскому государю Сигизмунду. Послание свидетельствовало о крайней самоуверенности нового властителя России. В его титуле появилось невиданное в Европе добавление — «непобедимейший». Не напрасно секретарь Дмитрия поляк Бучинский предупреждал царя, что того погубит заносчивость, ведь только Бог может быть непобедимым!

27 мая 1606 года устроенный боярами дворцовый переворот увенчался успехом. Дмитрий был убит. Царя и его ближайшего соратника Петра Басманова раздели догола и, привязав к ногам веревку из мочалы, выволокли из Кремля и бросили на базаре. «Затем туда были принесены стол и скамья, — пишет свидетель происшедшего Конрад Буссов, — царя положили на стол, а Басманова поперек на скамью перед столом, так что ноги царя лежали на груди Басманова. Из Кремля приехал боярин с маской и волынкой, маску он положил царю на живот у стыдного места, а дуду от волынки воткнул ему в рот, положив меха на грудь, и сказал: „Ты, сукин сын и обманщик земли нашей, достаточно долго заставлял нас свистеть для тебя, посвисти же разок теперь и ты для нас!“» Три дня лежал царь, которого еще недавно чествовала вся Москва, на базаре, и все, кто хотел, могли над ним надругаться. Его вымазали дегтем, женщины превратили в сплошную рану его детородный орган, сорвав прикрывавшую его маску и натянув ее на лицо Дмитрия. Наконец изувеченное тело зарыли в землю за городом.

Вслед за этим внезапно наступил холод, длившийся восемь дней, погубивший все хлеба и даже траву на полях. По Москве поползли тревожные слухи. Одни говорили, что Дмитрий был колдуном и теперь будет мстить за свою смерть, другие — что заморозки явились как Божье наказание за убийство законного властителя. Царем выбрали боярина Василия Шуйского. Даже внешне он не походил на героя, необходимого России на троне в это тяжелое время. Царь был, по описанию современника, «приземист и смугловат. Носил бороду лопаткой, наполовину седую. Небольшие воспаленные глаза уныло глядели из-под густо заросших бровей. Нос с горбинкой казался излишне длинным, а рот чересчур широким на круглом лице».

Шуйский, опасаясь, что народные волнения сметут его с шаткого трона, распорядился выкопать тело Дмитрия, порубить на куски и сжечь. Затем пепел зарядили в пушку и выстрелили им в сторону Польши. «Иди туда, откуда пришел!» — кричали при этом заправлявшие отвратительной церемонией приспешники нового властителя.