Жизнь - капля в море

– Я предлагаю Вам заняться ручным управлением.

И прежде чем я успел что-то сообразить, начал пояснять:

– Мы сейчас поняли, какой нужно делать автоматическую систему управления, но в корабле будет находиться человек. Ему надо дать возможность самостоятельно вернуться на Землю, если случиться что-нибудь опасное для его жизни. Это и психологически очень важно. Космонавт должен сознавать, что даже если средства управления с Земли или бортовая автоматическая система не будут работать, он сможет сам обеспечить свою безопасность. Ему нужна простая ручная система.

Чтобы вернуться на Землю, надо затормозить корабль, то есть надо увидеть, куда корабль летит, развернуть его двигателем навстречу полету и включить двигатель. Вы понимаете, что, находясь на орбите, определить Направление полета можно только глядя на Землю. Значит, для ручного управления на борту должен быть прибор, с помощью которого космонавт сможет видеть Землю, и что-нибудь напоминающее авиационный штурвал. Вы знаете из проекта, что иллюминаторы будут маленькие и космонавт должен через них смотреть, сидя в кресле. Приблизиться к ним глазами он не сможет. Для наблюдения Земли надо придумать что-то похожее на широкоугольный фотообъектив. Авиационный штурвал тоже в кабине не установишь - для него нужно много места. Хотелось бы использовать небольшую ручку, но такую, с которой было бы удобно работать. Здесь авиация имеет большой опыт - попробуйте познакомиться с ним. И, конечно, надо спроектировать всю систему управления. Связь между отклонениями ручки и движениями корабля должна восприниматься естественно, как будто ручка сама поворачивает корабль. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Да.

– Тогда начинайте заниматься этим прямо сейчас, времени у нас очень мало.

Я вернулся от Раушенбаха, поняв то, о чем он мне говорил, но не имея ни малейшего представления о том, как к этой задаче подступиться. Я мог думать над логикой управления, над функциональной схемой связи ручки с двигателями, но какой сделать ручку, как спроектировать оптический прибор, наконец, как все то, что может быть нарисовано на бумаге, превратить в готовые изделия, которые будут устанавливаться на корабле, - ничего этого я не знал.

Я начал с разработки функциональной схемы. К счастью, оказалось, что Раушенбах ясно представлял себе мои возможности. Из последующего общения с ним я понял, что он любит обдумывать все детали сам и хочет приучить к тому же тех, кто с ним работает. Именно с этой целью он говорил со мной и по поводу штурвала, и по поводу широкоугольного объектива. А реальное изготовление этих двух устройств он заказал специализированным организациям.

Вскоре после нашего разговора Борис Викторович познакомил меня с представителями авиационного Летно-исследовательского института (ЛИИ), приступившими к разработке ручки. Он просил держать с ними связь с тем, чтобы конструкция и электрическая схема ручки позволили осуществить ту логику управления, которая будет заложена в систему. Затем он поручил мне съездить в институт «Геофизика», взявший на себя ответственность за создание оптического прибора. Там нужно было познакомиться с тем, как будет устроен прибор и в каком виде космонавт будет видеть Землю, а также обсудить оформление экрана - наносить ли на него вспомогательные линии или сетки, которые позволят ориентировать корабль с требуемой точностью.

Электрические приборы, в которые, собственно, и закладывалась логика управления, разрабатывались в нашем отделе. Здесь в мою задачу входило следить за тем, чтобы схемы приборов соответствовали задуманной логике.

В целом первое задание в отделе Раушенбаха было для меня несложным, но оно являлось частью фантастически интересной задачи. Я оказался среди людей, которые готовят полет человека в космос, и стал участником этой подготовки. Само по себе изучение возможностей человека в управления было очень увлекательным делом. Я впервые познавал такие характеристики человека, как точность визуальных оценок, временные запаздывания, умение самонастраиваться. Эта работа полностью меня поглотила и определила мою жизнь на многие годы вперед.

Полет Гагарина

О полете Гагарина я услышал по радио. Несмотря на то, что о подготовке полета мне было давно известно, сообщение произвело на меня впечатление взорвавшейся бомбы. Я не знал заранее ни даты старта, ни фамилии космонавта. И вот свершилось! Человек в космосе! Летит над Землей! Один в этом бескрайнем безжизненном пространстве! Какая фантастика! Едва ли кто-нибудь может представить себе, что у него сейчас в душе. Восторг от того, что он ощущает и видит? Торжество сбывшейся мечты? Радость личного подвига? Или что-то еще? Наверное, последнее время он жил мыслями об этом полете. И не изучение корабля или парашютные прыжки заполняли его внутренний мир, а что-то более сильное. То самое, что подвигло его на полет. Ведь он, будучи совсем молодым, понимал, что реально рискует своей жизнью, но, тем не менее, решился и достиг цели!

Никогда раньше я не задумывался об этом. Мы обсуждали технические вопросы, спорили о том, какое управление для человека будет удобным и какое неудобным, но не принимали во внимание внутреннее состояние будущего космонавта. Ведь заявляя о желании лететь, он должен был себе ответить на вопрос: правильно ли он распоряжается своей жизнью? И это тогда, когда нет войны, есть хорошая профессия, семья и так много интересного вокруг. Но он выбрал столь рискованный полет.

Я хорошо помню свою реакцию, когда впервые услышал об отборе кандидатов для первого полета от сотрудников нашего отдела, вернувшихся с казахстанского полигона, - места, откуда теперь стартуют космические ракеты. Там готовили к пуску первый беспилотный спутник-корабль. Ребята рассказывали, что на полигоне руководство обсуждало, какие профессии лучше формируют качества, наиболее важные для космонавта. Первыми были названы летчики-истребители. Каждый из них приучен к высоте и к тому, что один несет всю ответственность за полет. Вторыми рассматривали моряков-подводников. Они могут подолгу находиться в изоляции, в отрыве от нормальной земной жизни, и при этом выполнять очень ответственные функции. Наконец, в качестве третьей группы были названы инженеры - люди, которые профессионально наиболее подготовлены к тому, чтобы изучить устройство корабля и контролировать его работу.

Когда произнесли слово «инженеры», меня как будто ударило электрическим током, словно кто-то сказал «ты». И какая-то внутренняя дрожь пробежала, как если бы выбор был уже сделан. След от этого ощущения надолго во мне сохранился. Наверное, что-нибудь похожее было и у Гагарина перед полетом. Может быть, иначе окрашенное, но, скорее всего, более яркое, - ведь у него была реальная перспектива, а не абстрактная фантазия.

Позднее я узнал, что выбор остановили на летчиках и отобрали шесть человек. Однажды я видел их на территории нашего предприятия. Они быстро переходили из одного здания в другое, явно стараясь быть незамеченными. Я испытал тогда чувство глубокого уважения к этим людям. Нужно было обладать сильным характером, чтобы взяться за грандиозное дело.

В подготовке космонавтов к первому полету мне не довелось принимать участия. Я занимался лишь вопросами, связанными с созданием системы управления. В то время нам многое было неясно. Мы, например, не знали, будет ли видна Земля из корабля ночью; можно ли отличить ночную Землю от звездного неба - огни больших городов иногда светят так же, как звезды. Не знали, удастся ли определять направление полета, когда корабль будет находиться над океаном, - на поверхности воды ориентиров нет, а достаточных данных о том, как часто будут встречаться облака и как они выглядят сверху, у нас не было. Система давала возможность космонавту разворачивать корабль в любом направлении, но определять положение корабля он должен был визуально, и мы надеялись, что после полета космонавт расскажет, в каких ситуациях это возможно, а в каких нет.