Жизнь - капля в море

Пытаюсь задремать. Похоже, получается. Просыпаюсь от того, что пассажиры зашевелились. БВ уже без повязки, и нет подушки. Садимся в Уральске. Еще темно. Все выходят и быстро идут к единственному небольшому домику, стоящему на краю поля. Дверь заперта. Стучат. Через некоторое время какая-то заспанная женщина открывает дверь и тут же направляется за буфетную стойку. Все, как один, берут по стакану сметаны и по два куска хлеба. Жадно едят, как будто это и есть цель прилета. Затем - опять в самолет.

Уже начинает светать, можно смотреть в иллюминатор. Довольно скоро оказываемся над Аральским морем. А потом - пустыня. От горизонта до горизонта - голодная необитаемая земля. Местами - желтая, местами - темно-коричневая, как какао. Никакой растительности, никаких ориентиров, прямо другая планета. Вспоминается анекдот, рассказанный одним из наших инженеров, уже побывавшим здесь: казах, объясняя туристу, как добраться по этой пустыне до Алма-Аты, советует идти в указанном им направлении все время прямо-прямо-прямо, а в четверг - повернуть налево. Глядя на этот однообразный пейзаж, начинаешь лучше понимать смысл шутки. Странно, и на этой чуждой для людей земле готовятся к полетам самые совершенные творения человеческих рук!

Появляется Сырдарья. За ней видны линии электропередач - первые признаки цивилизации. На горизонте вырисовываются дома, скоро посадка. Аэродром - это тоже участок пустыни, огороженный забором, с одной бетонной полосой посередине. У трапа всех встречает сотрудница отдела режима нашего предприятия. Она находится здесь в длительной командировке. Забирает наши документы, проводит через контрольный пост и везет в бюро пропусков. Дальше мы сможем перемещаться только со специальным пропуском - маленькой картонной карточкой с фотографией и множеством штампов-картинок. Для каждого контрольно-пропускного пункта - своя картинка. Если она есть - тебя пропустят, если ее нет - задержат до выяснения личности. Могут выдворить за нарушение пропускного режима. Но это все будет позже. А пока мы томимся в маленькой обшарпанной комнатке. Вдоль стен стоят стулья, но их на всех не хватает. Многим приходится стоять. Все терпеливо ожидают момента, когда из окошечка выкрикнут родную фамилию, затем под расписку вручат заветную картонку. Все устали, хотят есть, но до отдыха и еды еще далеко.

Часа через полтора и мы с БВ получаем пропуска. Потом садимся в автобус и вместе с другими командировочными едем на «двойку» - так называется место, где проводится предполетная подготовка ракеты и нашего корабля. По-существу, это военный городок, в котором есть казармы, есть гостиницы для гражданских, мало чем отличающиеся от казарм, есть солдатская и офицерская столовые. Чего здесь нет, в отличие от обычных военных городков, так это семей. На улице нельзя встретить ребенка или женщины, идущей в магазин за продуктами. Для них въезд сюда закрыт. Здесь только те, кто занят работой. А работа ведется либо в техническом корпусе, либо на стартовой площадке.

У въезда на «двойку» - очередной контрольно-пропускной пункт, на сегодня последний. Показываем пропуска, выходим из автобуса и с чемоданами идем в здание экспедиции. Там должны сказать, где кто будет жить. Для меня этот вопрос решился просто. В экспедиции меня уже ждал Миша Чинаев - инженер нашего отдела. Он отвечает за испытания системы управления и живет здесь уже давно. О моем приезде узнал из списков. В их комнате освободилась койка, и он заранее договорился, что ее отдадут мне. Я с радостью согласился, во-первых, потому, что Миша многое расскажет о ходе подготовки, а во-вторых - с Мишиной помощью мне будет гораздо проще ориентироваться. И, независимо от этого, мне просто было очень приятно его встретить. Умный, добрый, веселый парень, талантливый инженер!

Оформили в экспедиции очень быстро. И мы сразу отправились в гостиницу - четырехэтажное здание, целиком занятое гражданскими. В каждой комнате по четыре-пять человек. Подготовка шла в круглосуточном режиме. Понятия рабочего дня не существовало. Каждый уходил на работу тогда, когда испытывалась его система или любая другая система, взаимодействующая с ней, а возвращался тогда, когда испытания заканчивались и вопросов к нему больше не было. Днем и ночью гостиница жила.

Вошли в нашу комнату, там никого не было. Пять кроватей, застеленные суконными одеялами, солдатские тумбочки, посередине растрескавшийся прямоугольный стол и пять стульев вокруг него, у стенки видавший виды шкаф. Больше ничего. Сели у стола. Миша начал рассказывать о работе, о жизни. Потом стал расспрашивать меня. Видно было, что все они здесь очень тоскуют вдали от семей, друзей, от шумных московских улиц. Я заметил на некоторых тумбочках календари, в которых крестиком отмечен каждый прожитый здесь день. Миша календаря не имел, но точно знал, сколько времени он здесь провел и сколько дней еще осталось до вылета домой. Свои дела в техническом корпусе он закончил и теперь ждал предстартовых операций. На меня смотрел с какой-то завистью - я совсем недавно был в Москве.

Мне очень хотелось есть. Со времени «уральской» сметаны прошло уже часов двенадцать. В чемодане была бутылка Петровской водки. Я предложил Михаилу выпить по рюмке и пойти перекусить. Мой пыл по поводу «перекусить» он быстро охладил - столовая работала только три раза в день по часу и должна была открыться для ужина через два часа. Правда, голод утолить удалось. Михаил принес от кого-то банку грушевого компота, достал из шкафа полбуханки черствого хлеба, и трапеза состоялась. Жаль только, ложки сильно пахли рыбой - видимо, недавно варили уху. Но водка сделала свое дело - настроение улучшилось, и мы пошли гулять в степь.

Какая удивительная тишина и пустота! Никаких признаков растительности. Говорят, что здесь водятся тарантулы, фаланги, скорпионы, но и их не видно. Иногда попадаются норы, вырытые тушканчиками. То там, то здесь пробегают колючие перекати-поле. Мы о чем-то говорим, а больше молчим. Каждый думает о своем. Я тогда и представить себе не мог, что всего через два с половиной года я прилечу сюда уже как космонавт с тем же самым Володей Комаровым, на его последний в жизни взлет...

В этой командировке мои задачи были простыми: отвечать на вопросы экипажа, касающиеся ручного управления, если такие вопросы будут появляться, и передать ему таблицу с расчетными расходами топлива на каждый режим ориентации. Предполагалось, что у космонавтов может быть много вопросов по ионной системе ориентации. Хотя, как она себя поведет в полете, мы толком не знали сами. Надеялись, что они нам это расскажут после полета. Мы хотели их попросить, как можно больше запомнить и записать.

Встреча с членами экипажа была короткой - минут сорок. Слишком плотный был у них график. А на следующий день уже состоялся предполетный митинг на стартовой площадке. По сложившейся традиции он проходил непосредственно около ракеты. Присутствовали все, кто готовил корабль и ракету к пуску. Испытатели желали космонавтам успешного полета, космонавты благодарили испытателей за их труд. Потом космонавтам подарили цветы, и на этом митинг закончился. Экипаж на автобусе уехал в гостиницу, а испытатели вернулись на свои рабочие места. Впервые такой митинг состоялся перед полетом Гагарина по инициативе С.П.Королева. Наверное, Королев хотел, чтобы все, кто готовил полет, посмотрели в глаза человеку, который доверил им свою жизнь, и осознали степень своей ответственности. Очень мудро!

В тот же вечер на семнадцатой площадке - так называлась огороженная территория, на которой располагалась маленькая гостиница для космонавтов, - состоялось заседание Государственной комиссии. Принимались окончательные решения об осуществлении полета и о назначении экипажа. Безусловно, все было известно заранее, и в каком-то смысле это была формальность. Но эта формальность была нужна для истории. Предстартовое заседание было единственным, на которое допускались журналисты и которое полностью снималось кинокамерами. Здесь не было никаких дискуссий. Выступал главный конструктор с сообщением о том, что ракета и корабль готовы к старту. Командир войсковой части докладывал, что боевые расчеты к осуществлению пуска также готовы. Затем Руководитель подготовки космонавтов объявлял состав экипажа и предлагал его утвердить. После них слово брал председатель Государственной комиссии, который предлагал осуществить пуск в назначенное время. Комиссия соглашалась. Все происходящее снималось кинокамерами. Конечно, все документы в то время оставались секретными, но было ясно, что рано или поздно они будут открыты.