Три попытки (К истории русского лже-конституционализма)

{19} "26 утром А. И. Гучков, кн. Е. П. Трубецкой, М. А. Стахович и я отправились к гр. Витте и застали у него незадолго до нас приехавшего князя С. Д. Урусова. Познакомив А. И. Гучкова и меня с кн. Урусовым, гр. Витте сказал, что он уже переговорил с князем, и что кн. Урусов согласен быть товарищем министра при министре П. Н. Дурново. Трудно передать, насколько это сообщение нас всех возмутило, явившись для нас вполне неожиданным после всего высказанного нами на предыдущих совещаниях. Я спросил графа Витте, зачем же он, придя к решению предоставить пост министра П. Н. Дурново, просил меня вновь приехать, имея мое категорическое заявление, что войти одновременно с этой личностью в состав кабинета я для себя не считаю возможным.

Такое же возражение было сделано А. И. Гучковым. Князь С. Д. Урусов был нашими словами очень смущен и сказал, что ему не был известен обмен мнений, происходивший на предыдущих совещаниях, и что он чувствует себя в неловком положении, согласившись быть товарищем министра при П. Н. Дурново, слыша теперь такое резкое отрицательное к нему отношение общественных деятелей. Граф Витте старался аргументировать свое решение приводимыми им ранее соображениями".

{20} Эта последняя капля переполнила чашу. Самые умеренные из общественных деятелей поняли, что их третируют, как чиновников.

"А. И. Гучков и я решили настоятельно отклонить сделанные нам предложения. Кроме обнаружившегося во время совещания отсутствия искренности и прямоты со стороны графа Витте, а также очевидной его неспособности освободиться от усвоенных им привычек и приемов бюрократического строя, мы имели в виду следующие соображения. Наше вступление в кабинет могло бы иметь значение в том случае, если бы одновременно с нами вошли представители большинства съездов земских и городских деятелей, объединившихся в партии народной свободы, и если бы общественным представителям было предоставлено в кабинет достаточное число мест, обеспечивающее их влияние на государственное управление. Вступление же нас двоих в кабинет, состоящий из представителей бюрократии, чуждых пониманию справедливых общественных запросов, не могло обеспечить общественного доверия и принести пользу положению дела.

В то же время манифест 17-го октября, призывавший общество к новой политической жизни, вызывал необходимость политической группировки общественных элементов, и мы считали своей {21} обязанностью содействовать объединению лиц, принадлежавших к меньшинству земских съездов, в политическую партию ("октябристов").Эти мотивы нашего отрицательного ответа на сделанное нам предложение мы условились сообщить графу Витте, и с этим решением вечером вновь его посетили".

Переговорам суждено было закончиться комическим эпилогом, который Д. Н. Шипов и сообщает в заключение своего рассказа о неудавшемся кабинете общественных деятелей:

"Поднимаясь по лестнице в помещение, занимаемое графом Витте на Дворцовой Набережной, рядом с Зимним Дворцом, мы увидали неизвестную нам личность в вицмундирном фраке. Встретивши нас в кабинет, граф Витте извинился, что должен покинуть нас на некоторое время, чтобы принять пришедшего к нему с докладом Рачковского. Возвратясь в скором времени, гр. Витте имел встревоженный вид и сказал нам, что от кандидатуры П. Н. Дурново, может быть, придется отказаться. Рачковский сообщил, что в распоряжении многих редакций имеется различный материал из прошлой деятельности П. Н. Дурново, разоблачающий его личность, и что, в случае его назначения, материал этот будет немедленно опубликован, не {22} исключая и известной резолюции Императора Александра III: "убрать этого м.....а в 24 часа".

А. И. Гучков высказал удивление, что то, чего не могли достигнуть доводы общественных деятелей, оказывается возможным из опасения скандала. Гр. Витте после этого замечания опять стал говорить о необходимости назначения П. И. Дурново, "а относительно угроз редакции, могут быть, сказал он, - приняты меры". Я заявил гр. Витте, что мы, независимо от того, будет или нет П. И. Дурново министром внутренних дел, во всяком случае не считаем в настоящее время возможным вступить в состав образуемого им кабинета и изложил соображения, побуждающие нас к такому решению. Граф С. Ю., выразив нам свое сожаление, просил нас изложить письменно мотивы нашего отказа, чтобы он мог их огласить".

После перерыва переговоров с Шиповым и Гучковым, Витте обращался и к другим общественным деятелям, но уже не с предложением портфелей, а для личного совета. Так, он обратился к И. В. Гессену и ко мне.

Я нашел Витте на Дворцовой набережной, в кабинете внизу. Я видел его в первый раз. В нескладно скроенной долговязой фигуре, в его жестах и всем обращении {23} было что-то, располагавшее говорить с ним не как с простым бюрократом. Я приходил не в качестве делегата, кем-либо уполномоченного, а в качестве, частного лица, совета которого просил высший представитель власти, в момент, когда решалось направление, которое должна принять русская история. И на поставленный мне сразу вопрос Витте: что делать, я решил ответить по совести и по личному убеждению, не связывая себя общепринятыми политическими формулами моих единомышленников. Я хотел свести спор с академических высот в сферу реальной действительности.

Если бы я выражал мнение партии, ответил я Витте, то я повторил бы то же, что сказал вам Кокошкин. Но я понимаю, что для вас это мнение не может иметь той силы, как для нас, и что положение слишком сложно, чтобы применять теоретически правильные советы во всей чистоте. Несомненно, что если бы мы пошли к конституции через такие пять стадий, как выборы в учредительное собрание, совещания учредительного собрания, утверждение и опубликование выработанной им конституции, выборы в законодательное собрание и, наконец, само это законодательное собрание, то по пути могло бы случиться столько боковых толчков и справа, и слева, что я {24} не знаю, дошли ли бы мы до конца. А потому, на вашем месте, я выбрал бы кратчайшую дорогу - если бы, конечно, ваша цель, конституция, была бы окончательно установлена. Я не начинал бы с составления кабинета общественных деятелей. Общественные деятели, популярные в стране, к вам теперь не пойдут, потому что вам - и правительству вообще - никто не верит. Приобретите сперва право на доверие, доказавши серьезность своих намерений. Для этого составьте в спешном порядке деловой кабинет из приличных людей, возьмите для этого товарищей министров...

В этом месте разговора Витте вдруг вскочил, протянул мне свою длинную руку, и, потрясая мою, которую я подал ему с некоторым недоумением, воскликнул: вот, наконец, я слышу первое здравое слово. Я так и решил сделать.

Я продолжал: я не знаю тех полномочий, которыми вы располагаете. Если верить слухам, боюсь, что они недостаточны (я говорил об этом со слов моего французского приятеля, Поля Бойе, посетившего перед этим Витте и в этом убедившегося). Но если они достаточны, произнесите слово: конституция. Опять-таки для ускорения и для упрощения дела, позовите сегодня кого-нибудь и велите перевести на русский язык {25} бельгийскую или, еще лучше, болгарскую конституцию, завтра поднесите ее царю для подписи и послезавтра опубликуйте. Это будет конституция октроированная, и вас будут бранить за такой образ действий, но потом успокоятся, и все войдет в норму. Нельзя говорить, что мы, русские, недоросли до этого, раз я вам ссылаюсь на такую страну, как Болгария, оттуда я недавно приехал.

Одушевление Витте прошло. Он ответил мне просто и ясно: я этого не могу, я не могу говорить о конституции, потому что царь этого не хочет. Я так же просто сказал ему: тогда нам не о чем разговаривать, и я не могу подать вам никакого дельного совета.

{26}

ПЕРВАЯ ПОПЫТКА ПАРЛАМЕНТАРНОГО КАБИНЕТА

I.

Второй эпизод из записок Д. Н. Шипова, бросает новый свет на попытку переговоров о парламентарном кабинете, сделанную незадолго до роспуска Государственной Думы. В этих переговорах участвовал и пишущий эти строки. Сравнивая мои тогдашние наблюдения с показаниями Шипова, я нахожу в них подтверждение того, что думал и раньше. Было два центра переговоров о кабинете думского большинства. Первый был при дворе; второй - в министерств. Только первая инициатива, принадлежавшая Трепову, была серьезна. Прямое обращение ко мне Трепова и было началом переговоров. Наше свидание, о котором я рассказал подробно в "Речи", было секретное, и некоторое время тайна его сохранялась. Я догадываюсь, что именно результатом нашей беседы была передача дальнейших переговоров в руки нескольких {27} министров. Из них некоторые, видимо, тоже были добросовестно заинтересованы в успехах плана, который спасал Думу от роспуска, а Poccию - от риска революционного исхода. К таким я отношу А. С. Ермолова, который сам мне говорил, что беседует со мной по поручению государя, и свидание с которым было устроено у С. А. Муромцева. Вероятно, искренно относился к плану и А. П. Извольский, присутствовавший при моей беседе с П. А. Столыпиным и рассказавший в своих воспоминаниях, как мы вместе возвращались с Аптекарского острова в белую петроградскую ночь.