Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди

Алла Пугачева в те дни находилась на гастролях в Тольятти. В этот же город приехала и съемочная группа фильма «Женщина, которая поет», чтобы произвести досъемки. Они стали необходимы после того, как Госкино отказалось принимать фильм в первоначальном варианте. Сказано было следующее: «У вас в фильме одна Пугачева, а где же народ?» Генеральный директор «Мосфильма» Николай Сизов дал задание режиссеру фильма Александру Орлову ехать на концерты Пугачевой в Тольятти и снять побольше зрительских планов. Орлов покидал Москву не в самом благостном расположении духа: 4 апреля приказом того же Сизова ему был объявлен выговор и снижено постановочное вознаграждение на 20 % за срыв сроков сдачи фильма. 6–7 апреля съемочная группа побывала на двух концертах Пугачевой и сняла все, что нужно: саму певицу и, главное, зрителей.

6 апреля в Нью-Йорке состоялся побег Аркадия Шевченко. Произошло это во второй половине дня. Шевченко из рабочего кабинета, расположенного в миссии ООН, позвонил своей жене и сообщил, что к обеду вряд ли успеет, и просил садиться за стол без него. Затем он собрал личные досье на сотрудников миссии и сунул их в портфель. Туда же положил и фотографию, на которой были запечатлены его жена и супруга министра иностранных дел Лидия Громыко. После этого Шевченко написал письмо, адресованное жене и близким. В нем были такие строчки: «Я в отчаянии. Я не могу жить и работать с людьми, которых ненавижу, ни в Нью-Йорке, ни в Москве…»

Спустившись вниз, Шевченко сел в свой служебный «олдсмобиль». Шофер быстро домчал его до дома. Когда Шевченко вошел в квартиру, жена уже крепко спала. Стараясь не разбудить ее, дипломат наскоро собрал необходимые вещи, просунул конверт с письмом под дверь спальни и навсегда покинул дом. На улицу он вышел не через парадный подъезд, а спустился по запасной лестнице. На другой стороне 64-й улицы его уже поджидал цэрэушный автомобиль с погашенными фарами. Спустя несколько часов беглец был уже в Пенсильвании, в конспиративном доме в Поконосе.

Побег Шевченко обнаружился утром следующего дня, как только его жена прочитала оставленное им письмо. Для нее это было настоящим шоком: она ожидала от своего благоверного чего угодно, но только не такого шага. Передавая письмо коллегам супруга, она прекрасно отдавала себе отчет, что отныне их безмятежная жизнь закончилась. Так оно и вышло. Уже на следующий день ее первым же авиарейсом отправили в Москву. Туда же вызвали и сына Геннадия, который работал в Женеве. Сам он об этом вспоминает следующим образом:

«Я находился в загранкомандировке в Женеве, являясь членом делегации СССР в Комитете по разоружению. В субботу, 8 апреля, меня вызвал посол В. Лихачев и сказал, что нужно отвезти секретный пакет в МИД СССР, а затем вернуться назад. Я был срочно оформлен в качестве дипкурьера, получил пакет и на следующий день прилетел в Москву. В аэропорту Шереметьево таможенники держали меня в течение часа, проверяя мои документы, хотя я имел и диппаспорт, и дипкурьерский лист, где указывалось, что я еду по поручению министра и все должностные лица должны беспрепятственно пропускать меня, оказывать всяческое содействие.

В аэропорту меня встречали сотрудники МИДа. Мне не разрешили сесть в машину, в которой меня встречали родственники, а посадили в свою. Когда мы приехали в МИД, в кабинете заведующего отделом мне сообщили, что мой отец пропал и что сведения об этом поступили от американцев. По инициативе КГБ я написал письмо отцу с просьбой возвратиться в СССР…»

Это письмо, а также письмо жены, дипломату-беглецу передали 9 апреля во время встречи на Уолл-стрит посол СССР в США А. Добрынин и представитель СССР в ООН О. Трояновский. Оба они настоятельно рекомендовали Шевченко одуматься и вернуться в СССР. Но тот наотрез отказался это сделать. Сказал, что устал всего бояться, что хочет жить в демократическом обществе. А когда его коллеги снова затеяли уговоры, попросту оборвал их: «Прекратим все это!» По его же словам: «С меня было достаточно. Разъяренный, я ушел в личный кабинет Гросса {работник ООН. — Ф. Р.). Но и здесь все мои попытки успокоиться были напрасны. Закрыв лицо руками, я разрыдался, выплакивая всю свою злость, горечь, чувство потери и утраты…»

Говорят, когда министр иностранных дел СССР Андрей Громыко узнал про этот побег, он был в шоке. Шевченко считался его фаворитом, которому он лично протежировал и которого всегда высоко ценил. И вдруг — такое! Однако на тот момент положение Громыко в советской кремлевской иерархии было столь высоким, что никто даже намеком не посмел упрекнуть его в побеге Шевченко. Более того, Брежнев именно ему доверил в те апрельские дни право вручить своей дочери орден Ленина, который Политбюро подарило ей к 50-летию. Произошло это так. Сразу после своего возвращения с Дальнего Востока Брежнев вызвал Громыко к себе в кабинет и сказал:

— Андрей, принято коллективное решение наградить мою дочь, Галину Леонидовну, орденом Ленина к ее 50-летию. Однако все куда-то запропастились, а мне вручать награду собственной дочери, сам понимаешь, несподручно. Поэтому это сделаешь ты.

— Но я ведь министр иностранных дел, — попытался было отбрыкаться Громыко.

— Ты — член Политбюро, — сказал, как отрезал, Брежнев.

В итоге награду Галине Брежневой вручил именно Громыко. В СМИ об этом, естественно, не было ни звука.

Продолжаются гастроли Аллы Пугачевой в Тольятти. В этой поездке певицу сопровождал композитор Эдуард Ханок, песни которого звучали в репертуаре популярной певицы. Он вспоминает:

«Алла вызвала меня в Тольятти неожиданно. Меня встретили просто по-королевски, поселили в шикарном номере. А тут и она приехала с концерта. Я рванулся к ней. Она меня сразу остудила — взглядом, отношением. Молча так посмотрела, что я отскочил, как ошпаренный. Больше я к ней не подходил, и никаких репетиций, естественно, не было.

Уже перед окончанием гастролей я зашел к ней в номер. Ода приехала с какого-то приема и была настроена очень благодушно. На столе лежало огромное по тем временам количество денег — сиреневые двадцатипятирублевки. Вдруг Алла поворачивается ко мне и спрашивает: «Ханок, ты сколько дней уже здесь?» Я отвечаю: «Семь!» Она говорит: «У нас в коллективе рабочий день стоит 25 рублей». С этими словами берет со стола деньги и отсчитывает мне семь бумажек по двадцать пять…»

В Москве продолжается роман двух актеров Театра им. Вахтангова — Валентины Малявиной и Станислава Жданько. Вот уже несколько месяцев про этот роман судачит вся столичная богема. Еще бы: 36-летняя актриса, побывавшая в любимых женщинах у таких звезд советского кино, как Александр Збруев, Андрей Тарковский, Павел Арсенов, Александр Кайдановский, сумела вскружить голову 23-летнему начинающему актеру. Жданько влюбился в Малявину так сильно, что буквально не давал ей проходу, ревнуя чуть ли не к фонарному столбу. Когда она сломала ногу и несколько недель провела в гипсе, Жданько ежедневно бегал к ней в больницу. Описывая свои чувства к актрисе, Жданько записал в своем дневнике следующие строчки: «Я делаю вид, что мне все равно, бросит она меня или нет. А на самом деле страшно боюсь, ревную и мучаю ее и себя. Я живу, и мне тошно, и мне жутко. Катастрофа неминуема…» Как в воду глядел.

Некоторое время назад Жданько купил в Новоарбатском магазине кухонный нож, который стал первым предметом в домашнем хозяйстве влюбленных. Однако нож затупился, и Малявина неоднократно напоминала Жданько, чтобы тот наточил его. Но тот постоянно забывал это сделать. 9 апреля, идя на работу в театр, Малявина заметила возле магазина «Диета», что на углу Плотникова переулка и Арбата, точильщика и прямо из театра позвонила домой, где остался Жданько (он должен был прийти на репетицию чуть позже). «Стае, сбегай к «Диете» и наточи наконец нож», — попросила актриса возлюбленного.

Через некоторое время, когда Малявина проходила мимо служебного входа в театр, на пороге нарисовался Жданько. Он широко улыбался. Посмотрев на себя в большое старинное зеркало у входа, он неожиданно достал из рукава тот самый кухонный нож и ловким движением секанул им себя по кончикам волос. В итоге в руке у него осталось несколько волосинок. Так он продемонстрировал любимой, что выполнил ее задание. Потом он засмеялся, спрятал нож в рукав и отправился на репетицию. Говорят, там он тоже не преминул покрасоваться этим ножом. В самый неожиданный момент извлек его и, направив на режиссера Евгения Симонова, угрожающе произнес: «Шеф, не дашь роль — убью!» Режиссер испугался, поскольку хорошо знал взрывной темперамент своего актера. Но тот обернул все в шутку. Пройдет всего лишь четыре дня, и этот самый нож станет героем уже не шутливой истории, а самой настоящей трагедии.