Святой дьявол - Распутин и женщины

"Я не хотел бы умереть, - пишет граф Толстой царю, - не сказав Вам, что я думаю о Вашей прежней деятельности, какой бы она могла быть, по моему мнению, сколько бы добра могло принести Ваше правление Вам и миллионам людей и сколько зла оно принесет, если будет продолжаться в том же духе. Треть России находится в состоянии так называемого "усиленного надзора", что означает то же самое, что и полное беззаконие. Все более и более растет численность тайной и явной полиции; тюрьмы, места ссылки и каторги в Сибири переполнены не столько сотнями тысяч обыкновенных преступников, сколько политическими заключенными, к которым сейчас причисляют и рабочих. Цензура все запрещает с такой же жестокостью, как в сложнейшее время сороковых годов. Никогда еще религиозные преследования не были так часты и ужасны, как теперь, и это положение становится еще хуже. В городах и крупных промышленных центрах введены войска, в полном вооружении мобилизованные против народа. Во многих местах уже дошло до братоубийственного кровопролития, оно будет и дальше неуклонно и повсеместно распространяться. Результатом этого страшного управления является то, что крестьянство, те сотни миллионов людей, на которые опирается российская власть, с каждым годом становится все беднее и что голод стал у нас регулярным и даже нормальным явлением..."

Этот царь, желавший войти в историю апостолом, олицетворяющим мир на земле, своей неуверенной, колеблющейся политикой предопределил две крупнейшие войны двадцатого века, сделал очень мало для предотвращения их. В войну с Японией он был вовлечен тщеславными советниками и министрами, "мечтавшими о быстрой победе", чтобы отвлечь всеобщее внимание от невыносимого положения внутри страны, и государю пришлось пережить, как это выступление, предполагавшееся "сущей безделицей", превратилось в цепь поражений: лучшие российские полки истекли кровью в Маньчжурии, а гордый военный флот был уничтожен в Цусимской бухте.

Но едва закончилась эта неудачная война, над Россией разразилась новая беда: нависла угроза гражданской войны, повсеместно поднимались восстания и мятежи, престол оказался в серьезной опасности. Толчком к этим новым ужасам послужило кровопролитие непосредственно перед царскими окнами. Под руководством попа Гапона голодающие и недовольные рабочие вышли на Дворцовую площадь, чтобы мирно передать царю прошение. Демонстранты несли иконы и портреты государя и были исполнены самых мирных намерений; тем не менее военный комендант без всякого предупреждения приказал дать по процессии оружейный залп, после чего сотни людей захлебнулись в крови.

С этого дня в народе утвердилось глубокое недовольство государем, получившим прозвище "кровавый". Восстания учащались, народные возмущения проходили по всей необъятной русской империи, и вскоре царский дворец стал похож на осажденную крепость. Непрерывно один за другим поднимались мятежи в Петербурге и Москве а также в Варшаве, Киеве, Одессе, в Балтийских провинциях и в Кронштадте. Пролились реки крови, пока царским министрам не удалось подавить революцию.

Вновь потекла кровь, когда это наконец свершилось: чрезвычайный суд выносил смертные приговоры десяткам и сотням людей, снаряжались карательные экспедиции, уничтожавшие в мятежных провинциях целые деревни, поджигавшие дома.

С этого момента царская семья тоже жила в постоянном страхе перед разбойничьими нападениями, бомбами и адскими машинами. Когда царица прощалась со своими спутниками после "беззаботной" прогулки по заливу, она теперь говорила: "Это было замечательно, возможно, в последний раз". Отныне царская чета не могла быть спокойной за свою жизнь, каждый следующий час мог быть последним.

Министры один за другим становились жертвами убийств. Плеве, министр внутренних дел, накануне погиб от бомбы на вокзале в Варшаве среди многочисленной свиты, а с ним и семь человек, сопровождавших его. Через некоторое время от руки убийцы пал Сергей Александрович, дядя царя и зять царицы. Он был московским генерал-губернатором, которого крайне не любили за чрезвычайную строгость и жестокость. Его супруга, великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра царицы, предчувствовала беду и все время предостерегала мужа, чтобы он не ездил один. Тем не менее однажды на улице она услышала взрыв. Охваченная дурным предчувствием, она поспешила туда, и ее глазам предстало изувеченное, истекавшее кровью тело убитого великого князя.

Елизавета Федоровна любила супруга, несмотря на его капризный, властный, может быть, даже психически неустойчивый характер. После ужасного конца супруга она ушла в монастырь под Москвой. Монахиня с прекрасным лицом, она выглядела мадонной, и ее стройная грациозная фигура под ниспадающим белым покрывалом была одновременно и трогательна, и изящна.

Вскоре в непосредственном окружении царя произошла новая катастрофа, едва не окончившаяся гибелью его лучшего советника, премьер-министра Столыпина. Летом он гулял по Аптекарскому острову недалеко от дачи, когда вдруг раздался взрыв, и его дача взлетела на воздух от подложенной мины. При этом погибло и было ранено больше сорока человек. Сам премьер-министр, словно чудом, спасся, но его дочь осталась навсегда калекой. Однако судьба недолго была милостива к Столыпину: в 1911 году во время праздничного представления в киевском театре он был смертельно ранен выстрелом из револьвера каким-то молодым анархистом на глазах у государя. Анархисту удалось втереться в доверие к полиции и проникнуть в театр. Откинувшись назад в кресле, премьер-министр едва успел бросить взгляд в царскую ложу и осенить себя крестным знамением.

Войны, мятежи, казни и убийства - на этом фоне "идиллия Царского Села" выглядела по меньшей мере странно. Там представала картина мелкобуржуазного быта: царь играл в бильярд, царица оживленно беседовала с подругой Анной, дети увлеченно занимались рукоделием и устраивали маленькие представления и домашние балы. На заднем плане оставались горящие деревни и разрушенные орудиями города, длинные эшелоны ссыльных арестантов на пути в Сибирь, тюрьмы и изрешеченные пулями тела мужиков и министров.