Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века
Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века читать книгу онлайн
В монографии впервые в исторической науке дается целостная картина политической борьбы, развернувшейся в Русском государстве в преддверии гражданской войны и на начальном ее этапе (1603–1605 гг.). Автор уточняет историю этой войны на основе новых источников, определяет соотношение элементов крестьянской войны и казацких движений. В книге приводятся обширные биографические сведения о Б. Годунове, Г. Отрепьеве и других исторических деятелях начала XVII века.
Книга рассчитана на научных работников и преподавателей истории, всех интересующихся отечественной историей.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
На вновь присоединенных степных пространствах, примыкавших к Северской Украине (Путивль и др.) и заново выстроенным оборонительным линиям (Ливны, Оскол и др.), не было ни феодально зависимых крестьян, ни обработанных земель, т. е. не было условий, обеспечивавших развитие поместной системы. Попытка насадить поместья в «диком поле» привела к своего рода аномалии. Степным помещикам нарезали крохотные дачи, наполовину состоявшие из нераспаханных целинных земель.
Наделение сына боярского титулом земельного собственника вовсе не означало его немедленного превращения в феодального землевладельца, принадлежавшего к составу господствующего сословия. Писцовые книги указывают на полное отсутствие крестьян в мелких поместьях, владельцы которых, таким образом, не получали феодальной ренты в виде оброков и пр. Доходы южных помещиков пищальников были таковы, что большинство из них не могли купить холопа и прокормить его в годы голода. Таким образом, мелкие помещики по общему правилу, должны были обрабатывать землю собственным трудом с помощью членов своей семьи, т. е. им приходилось вести хозяйство теми же способами, что и крестьянам. Трудности их экономического положения усугублялись необходимостью распашки целины. Денежное жалованье им платили нерегулярно. Детей боярских пищальников сплошь и рядом лишали денег, которые выплачивали дворянам полковой службы. [30]
В конце XVI в. правительство провело важную социальную реформу, освободив от податей барскую запашку в помещичьих усадьбах. Тем самым впервые была проведена резкая разграничительная черта между привилегированным высшим и тяглыми низшими сословиями. Однако преимущества, вытекавшие из закона об «обелении» пашни, распределялись очень неравномерно среди различных групп или «чинов» феодального сословия. Наименьшие привилегии получили мелкопоместные дворяне, всего более нуждавшиеся в льготах. Владелец поместья в 50 четв. мог претендовать на «обеление» (освобождение от государевых податей) всего лишь 5 четв. пашни. (Мы не имеем данных о том, что эта льгота распространялась на детей боярских пищальников южных уездов.) Чем большим был поместный оклад, а следовательно, и благосостояние служилого человека, тем большими преимуществами он пользовался. Писцы «обеляли» по 10 четв. пашни на поместье в 100–200 четв., по 15 четв. — на 300–400, по 20 четв. — на 450 четв. поместья и т. д. [31]
Правительство предоставляло наибольшие преимущества и привилегии средним и высшим слоям поместного дворянства, исправно несшим конную полковую службу, содержавшим боевых холопов, обеспечивавшим поступление в казну податей со своих крестьян. Их обеспечивали землями и денежным жалованьем в первую очередь. Совершенно иной была политика в отношении низших категорий мелкопоместного дворянства и, в частности, в отношении степных помещиков, служивших в пищальниках.
Московское правительство не жалело сил на то, чтобы насадить поместную систему в южных уездах и тем самым создать себе прочную опору на вновь присоединенных землях. Однако эти усилия не привели к желаемым результатам, поскольку власти не смогли обеспечить новых помещиков пашней и крестьянами. В результате в южных уездах многие служилые люди «по отечеству» оказались низведены до уровня непривилегированных служилых людей «по прибору».
Появление нового социального персонажа — мелкого помещика, выбывшего из конного дворянского ополчения и служившего «с пищалью», явилось симптомом важных перемен в составе феодального сословия накануне Смуты. В некоторых степных городах власти предписали привлекать таких мелкопоместных детей боярских к отбыванию барщинных повинностей на государевой десятинной пашне вместе со стрельцами и казаками (см. ниже, с. 145).
Наряду с Северской Украиной южные уезды стали главным очагом гражданской войны на первом ее этапе Мелкопоместный сын боярский Юрий Беззубцев, сотник отряда конных самопальников в Путивле, был одним из главных вождей повстанческого движения.
Служилые люди «по отечеству» (дети боярские) составляли одну половину армии, тогда как другая состояла из служилых людей «по прибору» (стрельцов, пушкарей, казаков и др.).
К началу XVII в. численность стрелецкого войска в России значительно выросла. Борис Годунов впервые довел численность стрелецких приказов в Москве до 10 000 человек. [32] Второй по численности стрелецкий гарнизон располагался в новопостроенной крепости Царев-Борисов. [33] Крупные гарнизоны — до тысячи человек — стояли в Смоленске, Пскове и Казани. [34]
Стрелецкое войско было неоднородным по своему социальному составу. Его командный состав комплектовался исключительно из дворян. Стрелецкие командиры получали достаточные поместные оклады и хорошее денежное содержание. Столичные стрельцы играли особую роль при Годунове. Иностранцы называли их не иначе как «императорской гвардией». [35] Годунов выказывал особое доверие своей «гвардии». Столичные стрельцы несли охрану в Кремле, стрелецкие командиры конвоировали в ссылку опальных бояр и находились при них в качестве приставов, ездили с особо важными поручениями за рубеж.
Рядовой состав стрелецкого войска пополнялся за счет «вольных охочих людей», преимущественно нетяглых горожан и крестьянских детей. Поскольку число вольных нетяглых людей на посаде постоянно сокращалось, Стрелецкий приказ все чаще пополнял сотни за счет подросших стрелецких детей. Тем самым стрелецкая служба стала приобретать наследственный характер.
Уже в XVI в. правительство ввело специальный побор — «стрелецкие деньги», которые предназначались для выплаты жалованья стрельцам. И все же царская казна не могла полностью взять на себя содержание стрельцов и их семей. Оклад денежного жалованья колебался от 7 руб. (московским стрельцам) до полтины (городовым стрельцам на окраинах). [36] Служилые люди получали также хлебное жалованье. Однако полный оклад (денежный и натуральный) они получали от казны лишь в период военных кампаний. В мирное время денежное жалованье выдавали раз в 3 года, а иногда реже. [37] Чтобы прокормить себя и свою семью, стрельцы должны были заниматься земледельческим трудом, торгами или промыслом. Стрельцы держали огороды и пашню. В южных крепостях, где свободных земель было достаточно, стрельцам отводили целые пашенные наделы, до 4–8 четв. на человека. [38] Лишь часть надельной земли приходилась на долю распаханной пашни, другую часть нарезали из «дикого поля», перелога и пр. В Путивле воеводы отделили стрелецкой сотне 300 четв. за посадом и еще 100 четв. в «диком поле». [39] В ряде других городов стрельцы получали гораздо больше нераспаханных земель, чем жилой пашни. [40]
В городах стрельцы жили отдельными слободами на посаде. Со временем стрелецкие слободы все больше превращались в центры промыслово-торговой деятельности. Раньше всего это начало сказываться в условиях крупного города. Избавленные от необходимости платить подати, стрельцы успешно конкурировали с тяглой посадской общиной. Московские стрельцы были поставлены в привилегированное положение по сравнению с городовыми, и они вели торг с наибольшими для себя выгодами. В столице, писал Г. Котошихин, живут «стрельцы — люди торговые и ремесленые всякие богатые многие». [41] Положение, описанное Г. Котошихиным, стало складываться уже в начале XVII в.