Чукотка

В спальнях девочек не менее живо обсуждались свои вопросы.

Чувствовалась настоящая школьная жизнь. Учителя перестали быть только "таньгами", - они стали своими людьми, друзьями отцов, ибо побывали у них в ярангах, ходили вместе с ними на охоту.

С шумом носились школьники по классам, по столовой, по залу.

Трудная задача стояла на очереди: детей нужно остричь, приучить к бане, научить убирать постели. Такое, казалось, простое дело, как стрижка, у нас вырастало в сложную проблему, решать которую нужно было умеючи. Не меньшей трудностью являлось изгнать из школы курение и жевание табака.

Чукчи - народ самолюбивый и свободолюбивый. Этими же качествами отличается и чукотская детвора. Много нужно такта и чутья в борьбе с имеющимися у них вредными традициями и обычаями.

Вечером дети, утомившись за целый день, легли на чистые постели.

Я проходил по спальням с рейкой в руке, закрывая форточки. Панай вместе с Таней находилась в спальне девочек. Она стояла между кроватями и с удивлением смотрела на детей, лежавших под шерстяными одеялами.

Увидев меня, она засмеялась и сказала:

- Палка какая хорошая! Ты оставь ее мне, чтобы я могла ею доставать каждую шалунью. Трудно мне за ними угнаться, сам видишь, как они скачут.

Девочки, сдерживая смех, закрывались одеялами. Дверь спальни приоткрылась, показался доктор Модест Леонидович. Он остановился в дверях, с любопытством посматривая на всех. К нему подошла Таня.

- Какая роль предназначена этой мадам? - тихо спросил доктор, кивая в сторону Панай.

- Вашей помощницей будет, Модест Леонидович, по наблюдению за школой. Инспекторов-наблюдателей развелось - спасения нет! - смеясь, ответила Таня.

- Нет, серьезно?

- Да, говорят, большой пользы ждут от нее. Я, правда, и сама не представляю себе: какая от нее нам помощь будет?

- Да, этот эксперимент, пожалуй, обречен на неудачу, - морщась, сказал Модест Леонидович.

НА ЛЫЖАХ ЗА УЧЕНИКАМИ

Отсутствие двух учеников из селения Аккани беспокоило учителей. Наш молодой учитель Володя, хороший спортсмен, вызвался "сбегать" за ними на лыжах. От культбазы до Аккани было пятнадцать километров, но местность гористая, и на обычных беговых лыжах не везде можно пройти. У нас были и местные лыжи. Они значительно короче и шире обычных. Кроме того, они подбиты тюленьей кожей, твердый ворс которой при восхождении на гору ощетинивается, вонзается в снег и не дает лыжнику скатываться вниз. На подобных лыжах можно даже без помощи палок взбираться на любую гору.

Через день Володя благополучно вернулся. В дневнике "дежурного учителя" он сделал следующую запись:

"30 декабря 1928 года. Только что возвратился из командировки в с. Аккани. Первую половину пути проделал превосходно. По склону горы, спускавшемуся в долину, летел безостановочно, с ужасающей скоростью. Но в долине началась пурга. С трудом я мог разглядеть концы своих лыж. Дальше путь шел по крутому подъему. Решил идти по компасу. Пурга крутит, забивает лицо, стало совсем темно. Чиркая спичкой, я часто посматривал на компас и медленно пробирался к намеченной цели. К полуночи пришел в Аккани, но люди еще не спали.

- Какомэй! - удивились они, увидев меня. - Не видал ли ты умку? Совсем недавно забрел к нам. Он убежал в том направлении, откуда ты пришел. Пока мы запрягали собак, пурга замела все его следы. Поэтому мы до сих пор не спим.

Вот так новость! А у меня даже не было ружья.

- А тебе разве не встретился по дороге маленький Рультуге? - спросили обступившие меня чукчи. - Он сегодня утром уехал на кульбач.

В Аккани оставался только большой Рультуге, или, как мы его зовем, Рультуге-первый. Он не замедлил явиться в ярангу, где я остановился ночевать. Рультуге еле-еле перелез через порог полога - так сытно наелся он мясом нерпы.

На следующее утро, едва я выглянул из яранги, как сразу же понял, что застряну здесь надолго. Пурга бушевала, не видно было соседней яранги. Никто из охотников не вышел на охоту. Вскоре явился отец Рультуге-первого и предложил мне собираться на культбазу.

Мы вышли на улицу. Я крепко держался за его руку. Мы подошли к яранге Рультуге-первого. Мальчик был уже одет по-дорожному, и на всех собаках были надеты алыки. Вскоре я окончательно убедился в серьезности их намерения выехать в школу.

Две собачьи упряжки были готовы; одна из них предназначалась для меня. Мы выехали. Пурга дула с такой силой, что сносила не только собак, но и нарту с седоками. Всюду на пути откосы, обрывы, и как каюры ориентируются понять невозможно. Так до самой культбазы и доехали в кромешной пурге.

Причины срочности нашего выезда в такую пургу я понять не мог.

Неужели сознательное отношение к школе? Маловероятно.

Может быть, Рультуге-первый не хотел отставать от всех учеников больше, чем на один день? Неизвестно. Могу сказать одно: каюры они превосходные. Ведь у них не было даже компаса, они определяли направление только по ветру..."

СТРИЖКА

Наконец после кратких, трехдневных, каникул наши ученики, все как один, съехались в школу. Прибыли и девочки-беглянки, которые теперь стыдились своего поступка. Некоторые ребята стали подшучивать над ними, но неожиданно Таня вступилась за девочек. Защита учительницы им очень понравилась, и они чаще стали подходить к ней.

В школьном коллективе укреплялось спокойное и доверчивое отношение к учителям-таньгам.

В этой обстановке сближения и доверия мы задумали провести первое свое мероприятие: стрижку волос.

Чукчи стригут своих детей по-своему: они срезают волосы острыми, как бритва, ножами только на макушке. Когда смотришь на чукотского мальчика, получается впечатление, что на голове у него венок из волос. Голову при такой "прическе" трудно содержать в чистоте.

Как же взяться за стрижку? Мы заранее знали, что стрижка под машинку вызовет великое возмущение родителей. И неизвестно, чем дело кончится.

Приглашаем в учительскую комнату нашу Панай и за чашкой крепкого чая, раскуривая папироски, затеваем осторожную беседу с ней.

Рассказываем ей о русских школах, о порядках в них и постепенно переходим к вопросу о стрижке наших школьников.

Панай сидит на полу (она долго не могла привыкнуть к стулу), сосредоточенно слушает и, попыхивая папироской, изредка подает свой голос.

Она готова помочь нам, но побаивается. Ведь это нешуточное дело!

- Это очень плохо, - говорит она. - "Келе" может взять тогда детей!

Я пускаюсь в дипломатию:

- Панай! Может быть, там, у вас в яранге, водятся "келе", а здесь, в белом доме, никакого "келе" нет. Я знаю это очень хорошо, и ни один таньг еще никогда не видел "келе". Давай вечером пойдем со мной по темным комнатам и посмотрим.

Панай молчит. Она сильно затягивается дымом папироски, откашливается и затем говорит:

- Его не видно.

- А кто-либо из ваших людей видел его?

- Нет, никто не видел, но так говорят. И всегда в праздники поднятия байдар, в праздник пыжика* и в другие наши праздники мы бросаем "келе" лучшие куски мяса, чтобы он нас не обижал, - говорит она с трепетом.

[Чукотский праздник поднятия байдар происходит весной, перед началом охоты на моржей, когда байдары спускают на воду. Праздник пыжика бывает осенью, когда забивают молодых оленей, меха которых идут на одежды. Праздники сопровождаются длительными религиозными церемониями, во время которых чукчи бросают на восход солнца мелко изрубленные кусочки сердца и печени оленя - приношения "келе".]

Ей и говорить не хочется на такую страшную тему.

Я делаю решительный выпад против "келе":

- Нет, Панай, у нас в "белых домах" "келе" нет, и мы это хорошо знаем. Мы никогда ему ничего не даем, и он нас никогда не обижает.

Не совсем доверяя, она все же ухватилась за мысль, что в "белых домах", может быть, действительно нет "келе". Найдя в этом для себя оправдание, она после длительных разговоров согласилась на стрижку ребят.