Путешествия по Центральной Азии. Путешествия по Сибири

Интересно отметить, что цифры изображаются одним, двумя или тремя иероглифами: 1 – и (20); 2 – лян; 3 – сань (21); 4 – сы; 5 – у; 6 – лю; 7 – ци; 8 – ба; 9 – цзю (22); 10 – ши; 11 – ши-и; 12 – ши-эр; 18 – ши-ба (23); 20 – эр-ши; 30 – сань-ши; 80 – ба-ши (24); 100 – и-бай (25); 1000 – и-дяо или и-цянь (26). Иероглифическое изображение цифр, конечно, очень затрудняет арифметические действия.

Сказанное, я думаю, дает достаточное общее понятие о постановке народного образования в Китае в конце XIX в. и о трудности изучения китайского языка не только европейцами, но и самими китайцами.

По моей просьбе Сплингерд показал мне также городскую тюрьму. В одном из переулков он постучал в маленькую дверь в высокой глинобитной стене и что-то крикнул. Дверь открылась, нас впустили и сейчас же закрыли ее. Мы прошли через небольшой дворик, одну половину которого занимала фанза тюремщиков, и через вторую дверь попали на большой двор, окруженный высокой глинобитной стеной; к ней были прислонены многочисленные отдельные каморки, более похожие на стойла конюшни. Двери их были открыты, и арестанты свободно бродили по двору. У каждого левая рука была прикована цепью к спине, правая свободна, чтобы он мог сам готовить себе пищу, пояснил мой спутник. Каждому арестанту выдавали в день 2 фунта пшена и 3 копейки на покупку топлива. То и другое проходило через руки сторожей, к которым, конечно, прилипала часть. Казенной одежды не выдавали, все арестанты были в своей, нередко представлявшей собой лохмотья.

В этой тюрьме содержались только осужденные преступники. Тюрьму, в которой сидят подследственные, Сплингерд мне не хотел показать: по его словам, она ужасна. В общей камере, единственную мебель которой составляла грязная циновка на земляном полу, содержались в тесноте десятка два человек; на некоторых были надеты орудия пытки – деревянные доски (канги) с отверстием для головы, а иногда и для рук, подобные тем, которые я видел в Урге. У других руки были прикреплены в растянутом положении к железной палке, подтянутой цепью к шее, и т. п. В камере яма для нечистот; ужасающая вонь и насекомые.

А следствие затягивалось на месяцы – и люди чахли, часто безвинные, по оговору или недоразумению, в этом аду, как называли китайцы эту тюрьму, служившую также корыстным целям подкупных судей. Не мудрено, что бывали случаи своеобразной мести: человек, сильно обиженный кем-либо, совершал самоубийство у дверей своего врага в твердой уверенности, что последний будет привлечен властями к следствию по подозрению в убийстве и попадет надолго в этот ад.

В качестве орудий пыток употреблялись, кроме железных палок и деревянных воротников, еще бамбуковые палки и плети, тиски для сдавливания запястья и пальцев и кожаные хлопушки, которыми били по щекам или губам. Хлопушки законом не были разрешены, но применялись. Пытаемых заставляли стоять коленями на цепях, щебне, соли или даже битом стекле. Но можно ли удивляться тому, что в Китае, где в конце XIX в. было еще много средневековых порядков, применялись при следствии пытки, если в настоящее время в империалистических «христианских» государствах воскрешены ужасы инквизиции для политических противников в тюрьмах и концентрационных лагерях, а жестокое преследование всех инакомыслящих предписано высшей властью?

Упомяну еще своеобразные приемы наказания: тюремщика, виновного в побеге арестанта, приковывали к последнему на некоторое время в случае его поимки. Кредитор имел право вселиться со всей семьей в квартиру своего должника, а если это не помогало – забрать его движимое имущество или продать с аукциона дом и землю.

На мой вопрос, применяются ли еще в Китае такие способы казни, как распиливание тупой пилой или размалывание между жерновами, Сплингерд рассмеялся. «Подобно Вам, я видел в детстве картинки, изображающие эти способы казни, и думаю, что их первоисточником являются картины мучений грешников в аду, которые можно встретить в некоторых буддийских кумирнях для устрашения верующих. Но в судебной практике эти способы, насколько я знаю, никогда не применялись». – «В Китае еще много устарелых обычаев, злоупотреблений и преступлений, – прибавил он, – и главной причиной их я считаю продажность всех должностей, деморализирующую правящий класс. Переворот неизбежен, и Вы, вероятно, еще увидите обновленный Китай».

Сплингерду было 56 лет, когда я гостил у него. Его предсказание сбылось даже скорее, чем он думал. В 1911 г. родилась республика, но старые устои долго еще сопротивлялись новым веяниям, чему способствовало нашествие японцев и покровительство американских милитаристов, и только в 1949 г. была провозглашена Китайская Народная Республика.

Сплингерд однажды захотел угостить меня настоящим китайским обедом. Конечно, отдаленность Сучжоу от моря не позволила подать полный ассортимент блюд, характеризующих китайский парадный стол, – акульи плавники, трепанги (морские кубышки) и креветки отсутствовали, но остальное было соблюдено. В приемной хозяина мы уселись в кресла за квадратный стол, и слуги из ресторана, поставившего обед, начали подавать кушанья. Сначала подали чай. Китайцы пьют его из чашек без ручек, вроде небольших полоскательных, с крышкой, имеющей сбоку вырез, так что можно пить не снимая крышку; чай пьют без сахара, слабый и душистый. Пока мы пили небольшими глотками, на стол поставили десятка два блюдечек с разными закусками: разнообразные пикули, ломтики редьки, ветчины, утиные лапки (собственно плавательные перепонки), кусочки мяса с уксусом и красным перцем, бобовая мазь и соленые яйца – все это было нарезано маленькими кусочками, чтобы можно было захватывать палочками, которые китайцы употребляют вместо вилок. Наиболее странными для европейца были: бобовая мазь из сои, коричневого цвета, кисло-соленого вкуса, напоминающего старый сыр; соленые яйца, у которых желток был бурого цвета, а белок – синего, чуть просвечивающий. Их варят в соленой воде, обмазывают известью и закапывают на два года в землю; они слегка пахнут аммиаком и не представляют ничего привлекательного, но китайцам нравятся. Обедающие брали своими палочками любые закуски из общих блюдечек. Хлеб был подан в виде вареных на пару булочек, нарезанных тонкими ломтиками.

Затем закуски убрали и подали каждому в тех же чайных чашках, но без крышек, суп из ласточкиных гнезд – обязательное кушанье на парадном обеде. Эти гнезда морские ласточки вьют, как говорят, из водорослей, на труднодоступных береговых скалах; они ценятся на вес серебра. Суп представлял почти бесцветную солоноватую жидкость, в которой плавает несколько волокон, по виду и вкусу похожих на визигу. Китайцы уверяют, что этот суп полезен для сохранения силы молодости. К супу подали небольшие фарфоровые ложки вроде совочков.

После этого супа по этикету следовало подать второй суп, с акульими плавниками и трепангами, но хозяин извинился: в Сучжоу их достать не удалось.

Затем подали жареного поросенка: на блюдечке, поставленном перед каждым из гостей, мясо было нарезано мелкими кусочками, и все покрыто румяной, хрустящей кожей. В качестве приправы были кусочки каких-то черных грибов – древесных, как пояснил мне учитель.

Третье блюдо состояло из стружек соленой морской рыбы, а в виде приправы – вареные молодые ростки бамбука, на вкус напоминавшие спаржу.

Четвертое блюдо представляло поджаренные в масле ломтики свежих огурцов и вареную редиску. Последняя – в вареном виде, облитая сухарями, поджаренными в масле, – в большом ходу у китайцев, и на вкус похожа на цветную капусту.

Далее следовала сильно разваренная курица с приправой из зеленых листьев китайской капусты, которая не завивает круглые кочаны, как наша, а растет длинным столбиком из толстых листьев.

Шестое блюдо состояло из жареных пирожков с различной начинкой – из ягод джигды, сушеных абрикосов, очищенных арбузных косточек, грецких орехов.

Во время обеда пили китайскую водку, выгоняемую из проса; она плохо очищена, пахнет сивухой, но очень крепкая. Ее наливают горячей из маленьких чайников, стоящих на огне, в крошечные чашки, вмещающие один глоток.