Битва дипломатов, или Вена, 1814

Вернувшись домой, Меттерних долго не мог заснуть. Он прошел в кабинет, сел за стол и сочинил очередное надрывное послание герцогине. В четыре часа ночи министр писал: «Чувства родственной близости, мечты, все лучшее в моей жизни испарилось. Я несу наказание за то, что свое существование отдал во власть чар, столь искусительных».

Меттерних стал осознавать, что он действительно теряет герцогиню. И он продолжал в том же трагическом духе:

Меттерних был близок к тому, чтобы порвать отношения с герцогиней. Но в глубине души понимал, что она уже сделала это, предпочтя ему другого мужчину. Мысль о неминуемом разрыве доводила его до отчаяния. Без ее любви он чувствовал себя обреченным на жизнь, лишенную красоты и очарования.

Вполне естественно, в венских салонах часто велись разговоры о Наполеоне Бонапарте. Одни делегаты знали его лично, других разбирало любопытство послушать их рассказы о чудовище, терроризировавшем весь мир.

Всегда жгучий интерес вызывали красочные повествования герцога Рокка-Романа о зимнем походе французов в Россию в 1812 году. Он представлял на конгрессе Иоахима I, короля неаполитанского (Мюрата). Этот «мужчина-Аполлон», как называли его женщины, снимал с руки перчатку и демонстрировал всем кисть руки без четырех пальцев: герцог отморозил их, возвращаясь из спаленной Москвы. Судя по оживленным дискуссиям, разгоравшимся в салонах вокруг личности Наполеона, в Вене явно недоставало этого эксцентричного человека. Здесь откровенно говорили, что своими талантами узник Эльбы мог дать фору любому сюзерену на конгрессе.

«Мы ведем себя постыдно», — выражал свое возмущение агенту XX французский герцог Дальберг. Он переживал и за Францию, которую, по его мнению, великие державы подвергли обструкции, и за Польшу. «Я не могу понять вашего Меттерниха, — говорил герцог, добавляя: — Если мы отдадим корону Польши России, то лет через пятнадцать Россия вытеснит турок из Европы, и Европа столкнется с такой угрозой своей свободе, какая нам и не снилась при Наполеоне».

«Опомнитесь, — призывал Дальберг. — Нам надо сплотиться против колосса, который погребет Австрию и все другие страны».

Напряженность в отношениях между Россией и Австрией создавала серьезную проблему на конгрессе. Их послевоенное союзничество было, по сути, искусственным. Они постоянно пререкались, особенно в начале 1814 года, когда австрийские армии вторглись в наполеоновскую Францию через Швейцарию — вопреки желанию царя сохранить нейтралитет этой страны. Отношения с Россией так и не наладились, признавал Генц.

Политическая размолвка усугублялась личной неприязнью между Меттернихом и Александром. По свидетельству Генца, царь включил Меттерниха в число «заклятых врагов», завидуя его победам в салонах. Князь блистал остроумием, изящными манерами и пользовался успехом у женщин. Царь приехал в Вену «вызывать восхищение» и не хотел ни с кем делить первенство, тем более с ненавистным ему человеком.

Шпионы барона Хагера отмечали и «нездоровый интерес» царя к личной жизни Меттерниха. Александр неспроста частил во дворец Пальма. И герцогиня де Саган, и княгиня Багратион лучше всех знали князя. Особенно словоохотливой была княгиня Багратион, все еще гневавшаяся на Меттерниха за то, что он отверг ее ради другой женщины. Она с удовольствием поставляла царю пикантные подробности своего романа с Меттернихом.

Именно на конгрессе, по словам Геица, отношения царя и Меттерниха приобрели характер «непримиримой вражды», выражавшейся в каждодневных приступах «злобной ненависти». Все это, конечно, приводило в восторг сплетников, но крайне мешало переговорам. Как отмечал Генц, ненависть Александра к Меттерниху «накладывала отпечаток на всю деятельность конгресса».

Конечно, Генц мог и преувеличивать, выгораживая своего шефа. Однако к тому времени секретарь уже не называл Меттерниха «дельфийским оракулом», как прежде. Он даже допускал в его адрес нелестные замечания, и не только в дневнике, но и в салонах, и на приемах.

Агенты барона Хагера обратили внимание и на то, что Генц стал часто наведываться во дворец Кауница. По их докладам, он прямо-таки сблизился с Талейраном. Они ужинали в посольстве либо вдвоем, либо в компании с общими знакомыми, например с герцогиней де Саган. Французский министр, видимо, раскусил слабость Генца к лести, духам, шоколаду, деньгам и сумел завоевать симпатии помощника Меттерниха.

21 октября, когда Генц в положенные десять часов утра явился на завтрак к Меттерниху (князь лишь недавно закончил письмо герцогине де Саган), во дворце Пальма тоже готовились к приему гостя, правда, более высокопоставленного. В «австрийский» салон должен был приехать на встречу с герцогиней русский царь Александр. Он прибыл, как и обещал, в одиннадцать — время, прежде отведенное для Меттерниха. Они проговорили два часа, хотя никто, включая полицию, так и не узнал содержание их беседы. Предположительно царь согласился содействовать в том, чтобы вернуть матери дочь. Если государь сам приехал к герцогине, то вряд ли он собирался ее разочаровывать.

Сразу же после встречи возбужденная герцогиня помчалась во дворец Кауница к сестре Доротее. Об «аудиенции» царя у герцогини де Саган в салонах ходили самые разные слухи — например, о том, будто государь требовал от нее разрыва с Меттернихом. По мнению агентов Хагера, так оно и было. Когда Меттерних наконец изловил герцогиню и спросил ее напрямик о встрече с царем, мадам де Саган ответила уклончиво:

В субботу, 22 октября Меттерних почувствовал в себе силы завершить сразу два важных дела. Он отправил герцогине послание, прекращающее их отношения, а вечером на балу в особняке графа Зичи князь вручил Гарденбергу письмо, касающееся Саксонии. Он согласился на сотрудничество с Пруссией и передачу ей Саксонии, выставив свои условия. Пруссия должна отказаться от всех других притязаний в Германии и рассматривать аннексию Саксонии как составную часть общего мирного урегулирования и, самое главное, «преуспеть» в блокировании замыслов русского царя в Польше. Меттерних как никогда был убежден в том, что настало время обуздать амбиции Александра.

Дав согласие на территориальные притязания Пруссии, Меттерних хотел, чтобы и Гарденберг выполнил свои обещания. Пруссия должна поддержать Австрию, необходимо без промедления приступить к совместным действиям. 24 октября, через два дня, австрийский император, русский царь и король Пруссии отправляются в недельную поездку в Венгрию. До их отъезда надо выработать общую стратегию.

23 октября состоялась встреча Меттерниха и Гарденберга с лордом Каслри, как и они, озабоченного усилением России. Совещание проходило в британской миссии на Миноритен-плац. Посланники договорились выступить против русского царя единым фронтом: Александр должен признать независимость Польши, в противном случае вообще не будет Польши ни в каком виде. Россия, Пруссия и Австрия поделят Польшу между собой. Но царь ни при каких обстоятельствах не получит ее целиком.

Они дают Александру на размышления пять дней после возвращения в Вену, и если он не согласится, то, как предложил лорд Каслри, проблема Польши будет поставлена перед всем сообществом держав. Меттерниху и Гарденбергу оставалось только заручиться соизволением своих сюзеренов.

Русский царь тоже решил до отъезда внести ясность в польскую «историю с географией». Он знал о недовольстве французов мирной конференцией и дал им понять, что готов переговорить с Талейраном. Министр, как положено, запросил аудиенции у царя.

Талейран действительно испытывал досаду. Пруссия по-прежнему вызывала у него опасения своим стремлением свергнуть короля Саксонии и разрушить королевство. Меттерних пренебрегает угрозами, погряз в интригах, наивно полагая, что все держит в своих руках. Каслри просто ведет себя как «школьник». Дипломаты ходят как сонные мухи, а Саксония вот-вот исчезнет с карты мира. Этого никак нельзя допустить.