Обитель подводных мореходов
Обитель подводных мореходов читать книгу онлайн
Роман "Обитель подводных мореходов" посвящен морякам-подводникам. Мучительно ищет ответ на вопрос "чем жив человек?" главный герой Егор Непрядов - воспитанник Нахимовского училища, курсант, офицер. Обретя "малую" свою родину, восприняв духовность предков и пронеся через многие невзгоды любовь к единственной в его судьбе женщине, Егор Непрядов становится настоящим защитником отечества и красоты жизни.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Егор терпеливо ждал, когда очередь дойдёт и до него. Тем временем щелчками гонял по карте ластик. За этой забавой его и застал начкафедры. Он сердито зыркнул, повелевая прекратить безобразие, и с ходу выдал:
- Курсант Непрядов, что есть пеленг на предмет?
- Угол между направлением на точку Севера и направлением на какой-либо предмет, - единым духом отчеканил Егор.
Чижевский сделал было шаг дальше, но задержался и вновь спросил:
- Что есть разность широт?
- Дуга меридиана, заключённая между параллелями каких-либо пунктов. Разность долгот - меньшая из дуг экватора, заключенная между...
- Я не спрашиваю вас о разности долгот, - сухо оборвал Чижевский. Отвечать следует только на заданный вопрос.
Непрядов смело выдержал нацеленный на него взгляд капраза - и по флотски кратко отрезал "Есть!".
Мгновенье помедлив, как бы собираясь о чём-то ещё спросить, Владимир Несторович двинулся дальше.
Кузьма, стоявший за соседним столиком, показал Непрядову большой палец и небрежно выпятил нижнюю губу в сторону капраза.
Закончив опрос, Чижевский стремительно подошёл к контрольному преподавательскому пульту и включил приборы.
- Исходное время ноль-ноль, - объявил жёстким голосом. - Снялись с якоря на внешнем Кронштадтском рейде. Курс - две сотни семьдесят. Скорость - десять узлов.
Орудуя транспортиром и параллельной линейкой, Егор прочертил карандашом тонкую линию курса. Этим путём ему довелось ходить на парусной шхуне во время летней нахимовской практики. Представилось раннее утро, восходящее в дымке солнце и скрипучие выкрики чаек над мачтами. Они всем классом шли тогда в свой первый учебный поход. Правда, на траверзе Таллина разгулялась крупная волна и романтики существенно поубавилось. Но зато узнали, что такое настоящий шторм. Пересиливая тошноту и вялость, Егор заставил себя до конца отстоять вахту вперёдсмотрящим. С тех пор он точно знал, что с морем всё-таки можно подружиться.
- Открылся маяк Большой Тютерсар, определяемся по пеленгу и дистанции, - давал вводные завкафедрой. - Начали учитывать дрейф и течение.
"Интересно, куда на этот раз придём, - прикидывал в уме Егор, - в Ригу, в Клайпеду, в Балтийск?.."
Походы по ватманскому "морю" всегда таили в себе маленькие сюрпризы, которые хотелось заранее угадать. Чижевский редко благополучно позволял дойти до конечной точки. Вот и сейчас он вдруг объявил, что видимость резко ухудшилась из-за проливного дождя и приказал идти по счислению.
- Егорыч! - панически прошипел Кузя. - У меня получается, что курс проходит прямо через остров.
- Давай COС, - невозмутимо посоветовал Непрядов, - а то пойдёшь ко дну.
- Я серьёзно, - всё так же шёпотом паниковал Кузя.
Выбрав момент, когда капраз повернулся к ним спиной, Егор заглянул в Кузину карту.
- Лопух, - сердито сказал, заметив ошибку. - Ты в какую сторону дрейф откладываешь? Ветер - в компас, течение - из компаса. Заруби на носу!
Обрезков звонко шлёпнул себя ладонью по лбу.
- Непрядов, - не оборачиваясь, насмешливо произнёс Чижевский. - Вы что, всю жизнь собираетесь Обрезкову подсказывать? До самой пенсии?
Егор отпрянул от Кузиной карты и принялся делать записи наблюдений в ходовом журнале.
Объявив постановку на якорь в полигоне, Чижевский обесточил приборы. Переходя от стола к столу, он начал проверять точность прокладки.
"Ну, теперь начнёт придираться", - невольно подумалось Непрядову, и он неприязненно покосился на начкафедры, который накладывал кальку с контрольной прокладкой на его карту.
Конечные точки почти совпали, невязка оказалась менее полукабельтова. Чижевский сдёрнул со стола кальку и невозмутимо сказал:
- Из вас, курсант Непрядов, со временем может получиться неплохой штурман. Аккуратная работа. Но за подсказку я вам снижаю оценку. Потрудитесь доложить командиру вашей роты, что на уроке получили замечание.
В его записной книжке, напротив фамилии Непрядова, появилась "четвёрка".
Особенно придирчиво Чижевский вымерял и рассматривал Кузину прокладку. Наконец, погрозив Обрезкову пальцем, поставил ему тройку с двумя минусами.
Непрядов облегчённо вздохнул, догадавшись, что его дружок вовремя успел исправить прокладку.
Когда урок закончился и курсанты начали выходить из класса, Непрядов подошёл к преподавательскому столу, собираясь забрать классный журнал. Чижевский будто нарочно не торопился, перенося в него из своей записной книжки оценки. Егор терпеливо ждал. Как только комната опустела, он поднял на Непрядова тяжёлый, немигающий взгляд.
- Давно собираюсь поговорить с вами как со старшиной класса, заговорил Владимир Несторович, - да вот всё некогда...
Егор молчал, догадываясь, о чём пойдёт речь.
- Скажите, Непрядов, как вы относитесь к моему сыну?
- Обыкновенно, - ответил Егор, не отводя взгляда. - Впрочем, как он сам того заслуживает...
Немного обескураженный, капраз скривил губы и качнул головой.
- Объективно вы правы, - вдруг сказал он, как бы немного смягчившись, - но вот по существу... У Эдуарда трудный характер. Однако вам учиться вместе целых четыре года и поэтому надо искать общие точки соприкосновения, а не расхождения.
- Почему вы об этом говорите мне, а не ему? - спросил Егор, начиная волноваться. - В чём я, собственно, виноват перед ним?
Владимир Несторович поднялся и, как бы успокаивая, опустил тяжёлые ладони на Егоровы плечи.
- Да никто и ни в чём вас не обвиняет. Но я же просто чувствую, что между вами постоянно идёт какое-то совершенно бессмысленное противоборство. Вы как два молодых барана упёрлись друг в друга лбами. До добра это ни его, ни вас не доведёт.
- Могу дать слово, что я первый никогда не начинаю. Но и пятиться ни перед кем не собираюсь.
- Да поймите же вы, Непрядов! Я обращаюсь к вам как к старшине класса, который помимо всего прочего просто обязан быть воспитателем, рассудительным и дальновидным человеком... Вы же все одна семья. Да что вам делить - всего у вас пока что поровну. Годы курсантские летят быстро. И оглянуться не успеете, как разбросает вас по всем флотам. Но чувство вот этой самой семьи у каждого из вас на всю жизнь останется. Вы и потом, спустя много лет, всё-таки не сможете друг друга позабыть - каждого, со всем его плохим и хорошим. Только пусть всё ж между вами останется больше хорошего. Вот поэтому я и прошу вас, Непрядов, постарайтесь быть дальновидным. Надеюсь, вы понимаете меня...
Непрядов кивнул, хотя наперёд знал, что первым Эдуарду руки не протянет.
- Хочу верить, что вы станете друзьями, - подчёркнуто громко произнёс начкафедры и протянул Непрядову журнал.
Но вскоре настали события куда более важные и значимые, чем его личные отношения с Чижевским. Однажды весь их класс вместо самоподготовки пригласили в парткабинет. Капитан третьего ранга Свиридов, как всегда решительный и твёрдый, в строго доверительной форме принялся зачитывать послесъездовское письмо Центрального Комитета, поражавшее всех своим необычным откровением и жёстокой правдой.
- Культ личности привёл к нарушениям норм партийной и государственной жизни, социалистической законности, нанёс серьёзный ущерб партии и советскому обществу, развитию социалистической демократии, - резал фразы Павел Мефодиевич. - Но не изменил и не мог изменить природы советского общественно-политического строя...
Слушая ротного, Егор испытывал странное чувство растерянности и личного стыда, словно он сам в чём-то серьёзно провинился. На память пришли слова некогда любимой нахимовской песенки, которую они совсем ещё недавно вдохновенно пели:
Вперёд мы идём,
И с пути не свернём,
Потому что мы Сталина имя
В сердцах своих несём...
И вот получается, всё это блеф, хотя и говорят, что из песни слова не выкинешь. Оказывается, было множество безвинно страдавших людей. И в то же время был он, подранок войны, свято веривший всему тому, что им говорили об Иосифе Виссарионовиче, о его "мудрой прозорливости, гениальной силе мышления и полной непогрешимости". Что это, всеобъемлющая религия самообмана, которая разумелась сама собой? Ведь он, Егор Непрядов, "верил и молился" не меньше других. Да и могло ли быть иначе?